Тильда в беде?

      Тильда была крайне неловка. Она билась своими угловатыми коленями обо все доступные углы, она неуклюже улыбалась своими брекетами, она с трудом подбирала слова чтобы выглядеть круче, чем она есть на самом деле. Даже то, что Джейсон был рядом с ней — весь такой живущий по пацанским понятиям — большая удача. Он в любом случае был бы рядом, даже если бы уровнем своим был ниже господиупасибоже Нигеля и Саки.

Тильда не разбиралась в людях.

      И в этом большом мире, в котором она пока не на многое способна повлиять она в действительности хотела только принятия. Принятия ее как сущности полностью, безоговорочно, не отрицая ни одну из всех сторон юной ей. Тильда отчаянно хотела окружить себя теми, кто знал, как неприятно это мамино игнорирование, приколы сраного Джейсона, задирания двух ослов-одноклассников и это пожизненно-постыдное унижение своей собственной, природной неловкостью и такой же неловкой по своей природе сестрой. Невероятная сила похуизма Джейсона многому конечно научила ее за последние годы, она прекрасно делала вид, что уверенна в себе и собственных решениях, но в ее головешке полной гормонов и неуверенности, скованности-не-раскованности регулярно проводились отчеты: правильно ли она выглядит со стороны? круто ли выглядит? сверстники оценят? как они на меня смотрят?       Гуннар. Тильда считала его собственным спасением, вроде как посланный судьбой: такой не похожий на остальных в ее скромном и неустраивающем окружении. Сначала Тильду чаровало это его осторожное общение с ней и даже с Джейсоном, коего никто из учителей терпеть не мог от одного только его говора. Зверюшка на плече прикольная, тоже чаровала. Как он ее гладил Тильда впечатлилась — она уже насмотрелась на все эти сухие жесты. Душа подпрыгивала от предвкушения узнать Гуннара еще чуточку больше, потому что за каждой новой крупицей информации следовала новая и все более глубокая влюбленность Тильды в нового учителя. Дух захватывало. Ей было приятно быть даже влюбленного в такого как Гуннар человека — такого, кто поймет. Эта влюбленность выглядела в Тильдиных глазах исключительно как нечто правильное, излечительное. И, конечно, Тильда почему-то сразу решила, что Гуннар поймет ее всю. Вот тогда-то все и поменяется, возможно, она расцветет в его внимании как мартовский подснежник, исправится прикус и снимут брекеты, исправится ее нутро и снимется ее неловкость. Все совсем будет иначе.       Так волнительно ей было смотреть на него. Ей страшно было выглядеть как ее безумные одноклассницыв глазах Гуннара вскидывающего брови с укоризной в нездоровых потехах озабоченных романтикой шестиклассниц, щебечущими со своими бессмысленными разговорами вокруг него. Тильда старалась не втыкать в него своими огромными глазенками, он заметит. И Джейсон заметит, смеяться будет. Даже в формате учитель-ученик-урок этот зрительный контакт был ей, юной и тревожной — непосилен. Поэтому Тильда только изредка на Гуннара глаза поднимала, а в тетради на последних страницах царапала рисунки карандашом. Она царапала, обводила, штриховала, но уж точно не — рисовала. Под карандашом в ее ладошке появлялись невнятные фигуры и полуузоры, кривые человечки и скромный портрет Гуннара. Ничего общего с оригиналом портрет не имел, за исключением морды панды на кофте. При всякой опасности быть пойманой (даже косвенной) она захлопывала тетрадь и делала вид, что ничего на бумажках ее не происходит. И, конечно, делала вид, что в голове ее тоже. Тильду не пугали чужие мысли о ее великих чувствах, но она очень хотела сохранить их вдалеке от лишних глаз/рук/ртов/ушей. Она была уверена, что эти чувства им не знакомы. Такие нежные девичьи чувства не понять остальным.       Проблемы посыпались на нее густым ливнем. Тильда изо всех сил старалась сбавить обороты, ну хоть немного помочь своему положению, но зачастую она себе же этим вредила только больше. С одной стороны на нее готовится облава от Нигеля и Саки, принципиально точно беспощадные в своей мести за случай у застолья; потом кирпич, угрозыугрозыугрозы; с другой же над ней нависало тотальное безразличие. Не докричаться, не достучаться, только она сама, совсем одна в рукопашном бою с ополчившимся на нее безумием. В действительности не было у нее никаких сил чтобы бороться, Тильда очень хотела бы сломаться поскорее чтобы все закончилось. Ей хотелось сломаться для того, чтобы они увидели, к чему все привело. И, конечно, сломаться для Гуннара, потому что с каждым разом как ситуация накаливалась ей только сильнее и сильнее желалось его ну хоть малейшего внимания, приободряющего объятия, его чувствэмоцийнутра.       Джейсон с ряда левее смотрел на нее строго, это за трусость — раз, за то что села в автобусе с Гуннаром — два. Тильда тревожно оборачивалась к нему, чтобы уследить в Джейсонских глазах хоть унцию милости и понимания, но он был непокорен. Растрепанная ночным кошмаром Тильда сидела у окна округлив глаза на собственные колени. Ватное тело, напряженное и дрожащее (в норме Джейсон бы опустил шуточку про недавное употребление Тильдой клея респираторно) напоминало о бессонной ночи и едва поддавалось попыткам не заваливаться в стороны с каждым поворотом автобуса. Тут, сидя под крылом Гуннара ей было спокойнее. Тильде грело душу то, как Гуннар был вовлечен в ее проблемы, как он выдавал ей советы, как врач рецепты — безотказно. Она баловала себя мыслями о том, как все будет чудесно в этой поездке, как Гуннар споет песен на гитаре этим добрым голосом, может, сыграет что-нибудь только для Тильды, а потом они с Джейсоном поставят крутую палатку и будут болтать обо всем на свете, как раньше.       А потом она дрожащая и напуганная досмерти приползла к палатке Гуннара. Это были его плоды, это ведь он хотел ее страха, как никто другой, но обледневшая Тильда на четвереньках у его ног выглядела так проникновенно чутко, что в Гуннаре что-то да пнуло по органам. Тильда шепотом, оглядываясь за палатки, просила его помочь: «Пожалуйста, Гуннар, у меня большие неприятности, помогите мне» и тянула за руку холодными пальцами. Где-то за деревьями, откуда не было слышно ни единого звука произвольного лагеря Тильда сорвалась на слезы. «Гуннар,» — обращалась она к нему и вскидывалась ему прямо на глаза, смотрела, просила, жаловалась, такая омрачненная страхом и чужой жестокостью — «Мне кто-то хочет навредить, я же умру сегодня, помогите, пожалуйста». В ответ он утешительно шикал, опустился на колено и дал девичьему лицу опрокидывать свои горькие слезы на его зеленую кофту. Гуннаровские руки гладили спинку Тильды, ее торчащие в согнутом положении реберки и позвонки. «Все хорошо, я рядом» — тихо-тихо он шептал — «Ты всегда можешь положиться на учителя, я не дам тебя никому в обиду». Все правильно. Тильда знала, что так он и поступит. Он понял.       Раззадоренное страхом тело с облегчением обмякло, Тильда очень не хотела прерывать контакт с плечом Гуннара. Он пах чем-то свежим и ненавязчивым, почти природным, а еще костром у которого они не так давно сидели и зеленым чаем. «Гуннар, вы совсем как рыцарь,» — проглатывая последние слезы она на выдохе заговорила, не нарушая их случайно установленной границы громкости — «Вы бы сделали меня своей девушкой, если бы я была чуть-чуть старше? Хотя бы в восьмом классе».       Гуннар осыпал Тильду и ее тело комплиментами, укладывая на мокрую и холодную от росы траву. Он целовал ее в губы а она пыталась прикоснуться ими к нему в ответ, но Гуннара следовал собственному сценарию. Все было… странным. Тильда много-много-много-чертовски-много раз представляла как они впервые поцелуются: как наполнит это прикосновение ее всей этой трепетной нежностью, которую Гуннар умеет испытывать, как откроется для нее новый мир наполненный сча-стьем, ведь она принята, она желанна, она в руках рыцарски воспитанного Гуннара, но это было больше похоже на змеиный укус. Он впивался в губы обкусанные и неумелые целоваться и каждым этим укусом сокращал расстояние между тельцем Тильды и собственным пахом. В промежутках между «Ты очаровательна»; «Никто из восьмиклассниц с тобой не сравнится»; «Если бы ты только раньше сказала» Гуннар заглядывал в Тильдины глазки. Тильде было страшно. Потому что это точно не было тем, что должно было быть в ее представлении у нее с Гуннаром. Он должен был гладить ее по волосам, держать за руку, аккуратно целовать в уголок губ, она бы ждала его после уроков, она бы писала ему на листочках пожелания хорошего дня и оставляла бы на его учительском столе. Его руки не должны были оказаться в ее трусах, она не должна была лежать перед ним раненным щенком с задранной тильняшкой до шеи. Его грязный язык спрашивал: «У тебя уже были месячные?»; «Кто-то раньше трогал тебя там?»; «А ты сама? Ты же наверняка уже нашла способ сделать себе приятно». Тильда правда успела, как и любой другой подросток, изучить себя, узнать о том, как чувствителен орган между ее ног, но это не было тем, что могло бы купировать ее мысли. Существовало на свете множество более важных вещей, чем оргазмирование и секс в своей чистой природе. Гуннаровские пальцы поролзли по кучерявым волосам на лобке и остановились. Тильда сжалась в страхе от рук и удовольствии от тех же рук. Она не могла объяснить себе, почему ее тело ведет себя так, будто ей хотелось бы этого, этих его прикосновений умелых, взрослых, и от того становилось только хуже. Зябко. Тело Гуннара прижало ее к земле сильнее, а дышать стало совсем тяжело — грудную клетку его весом сдавило. Потом Гуннар вошел собой в нее, не особо задумываясь о неготовности Тильды к первому акту. Она на пугано ойкнула и зажмурилась от боли: непривычной такой и неузнаваемой. Ее тело страдало от того, что кто-то находился внутри ее еще несформированного тела, так агрессивно с помощью этого тела хотел добиться собственного оргазма. Колени свело в судороге, ими Тильда сжала полуголое тело учителя тонкими ногами, в этот момент она сильно жалела, что в ее теле так мало сил, что она не могла просто оттолкнуть чужое тело руками или ногами, она беспомощна. Гуннар тяжело дышал и впивался пахом к Тильде, ему, конечно, было плевать на то, какую боль она испытывает, он сунул ей ко рту руку, чтобы вместо воплей она могла кусаться а его пальцы и не привлекать внимание. Толчок. Толчок. Толчок. Тильде больно, она начилает вспоминать о Джейсоне, о маме. Теперь все, что ее не устраивало раньше — казалось таким родным и нужным прямо сейчас. Ведь Джейсон не спрашивал таких смущающих вопросов, никогда даже не смотрел таким плотоядным взглядом и не пытался прикоснуться к ней там, где прикасаться к детям не стоит. Раньше ее видели Тильдой. Гуннар же видит ее как тело, способное принести удовольствие в его больную башку. Ему нравится и ее страх, и боль, и смущение, и ощущение сконфуженности-неправильности. Гуннару известны и последствия, они ему тоже нравятся. Кожа Гуннаровская прилипает к коже Тильды на животе, сползали по ней капли пота и оседали на земле. Гуннар кончит в нее, ведь у юной Тильды еще не было месячных, он будет доволен тем, насколько Тильда теперь изуродованна страхом.