Проси и будет дано

Прошло время, когда я сомневался в искренности Джуффина. Тем не менее, было бы здорово, если его вопрос, заставший меня у выхода из его кабинета, действительно не звучал бы обеспокоенно. — Ты опять не спишь? Я не развернулся. Мы вроде закончили беседовать, и я собирался отсидеться в Зале, пока Джуффин не освободит кабинет к началу моей смены. Сердце пропустило удар, но не мог же я действительно думать, что он не знает. В чем смысл вопроса, если он всегда знает все наперед и просто ведет игру. Раздражение зачесалось в висках. — Я начинаю думать над тем, чтобы применять заклинание «спрячь-мои-дела-от-Джуффина» чаще. — А чего прятать? В твоих же интересах мне было пожаловаться. Ты же теперь в основном работаешь со снами, — Джуффин решил сменить траекторию с «обеспокоенного отца» на «бережливого в кадрах начальника». Я понимал, что он прав, но я пока не был готов об этом говорить. Не было особой причины. Просто чем хуже я спал, тем более возбужденно-раздраженным я был, как и любой нормальный человек. — Я уже не маленький, Джуффин, разберусь. Просто нервы ни к черту в последнее время, — я повернулся плечом к нему. Джуффин посмеялся и вернулся к письму. — Иди домой, Макс. У меня, чую, намечается всплеск ночной продуктивности, никак не связанный с состоянием моих сотрудников, — он подлил себе камры, заговорщически подыгрывая мне бровями, — Я тебя прикрою сегодня, но с условием. Выспись. Что-то мне подсказывает, что сегодня получится. Мои планы повалять дурака, подумать о моем скверном настроении и отсутствии сна в рабочее время, сорвались. Не получается у меня быть плохим работником. Я-то представлял, как буду мученически валяться в кресле Джуффина и безмолвно донимать Шурфа экзистенциальными вопросами, пока совесть не замучает отпустить его отдохнуть. Теперь оставалось только нагулять сон, прогулявшись до дома, заодно покурить и попугать граждан моим внешним видом. По моим предположениям, на данный момент я был где-то между вурдалаком и сумасшедшим. В окнах гостиной горел свет, и я слышал шум. Ничего нового в этом не было, но я понимал, что мое желание быть дружелюбным и гостеприимным не соответствует физическим ресурсам. Я шагнул от входной двери к себе в спальню и плюхнулся лицом в кровать. Отвлек меня, к удивлению, вкрадчивый голос в голове. «Я тоже у тебя дома». Я сел в кровати и неожиданно энергично для себя затараторил, если можно так выразиться, мыслями в голове: «А ты где?» «Помылся, сейчас буду у тебя в кабинете». Каков красавец! Уже ни капли стеснения, восхитился я, всего-то дюжину с чем-то лет знакомы. Плескается в моих бассейнах, пока я тут со скуки помираю. Я поднялся с кровати и ступил уже в кабинет в башне. Шурфа там не было, это я себе путь сокращаю, а он человек неспешный. Я открыл дверь в кабинет, поджидая его, и мое чувство времени меня не подвело. Шурф, с влажными волосами, в ночной скабе и с довольно сонным выражением лица застопорился, а потом зашел, обходя меня. — Ты как? — я достал чашку лавандового чая и поставил на столик перед диваном, сам уселся на стол. — Вымотан, Макс. Как твои дела? Вижу, со смены тебя отпустили, — он отпил чай и откинулся на спинку дивана. Его серебряные волосы забавно вились. — Прекрасно, разгильдяйствую за казённый счет, — я мечтательно улыбнулся и скрестил руки у груди, переходя на сочувствующий тон, — тяжело, когда сам себе начальник, да? Никто тебя не отпустит с работы. — Несмотря на то, что я не согласен с твоим определением моей позиции, я согласен со смыслом — мне никто не приказывает, в том числе во благо. Хоть и должен отметить, что мои секретари сносно справляются с задачами, которые я на них перекладываю. Это освобождает часть моего времени, — он зевнул, прикрыв рот исчерченными рунами пальцами. До сих пор было непривычно видеть его без перчаток. — У меня складывается ощущение, что ты хочешь поговорить со мной. Надеюсь, у тебя ничего не стряслось? Хотя, где ты и где «не стряслось». И как ему хватало сил на язвительность? Вот это самоотверженность. Я скорчил ему рожу, типа «не занудствуй». Сложно было игнорировать его состояние. В отличие от меня, избегающего сон, Шурф выглядел так, словно ждал отмашки лечь. — У меня все в полном порядке, просто скучно. Хвала Магистрам, это пока не входит в перечень проблем, ведущих к концу Мира. Наверное… — я засомневался, но торопливо продолжил, — Ты ложись спать, забудь. А я найду, как развлечься. Во всяком случае ребята из Света Саллари всегда рады видеть меня на «Злик-и-Злак». Шурф немного поразмыслил, видимо, взвесил искренность моих слов. Но все же кивнул мне, улегся на живот и закрыл глаза. Всегда было смешно от того, как он умудрялся поместиться на его излюбленном диване. Настолько любимом, что он ко мне спать пришел, а не в орденской спальне лег. Или же какое-то предчувствие привело его в мой дом. Мне очень не хотелось оставаться без компании сейчас, причем без такой прекрасной компании. Но я понимал, что внезапно образовался в его вечере. Он-то планировал отдохнуть тут, зная, что и меня не будет. Я погасил светящиеся грибы и оставил парня отдыхать. Из приоткрытого окна веяло ночной прохладой. Не люблю закрытые окна. Я снова начал злиться, на прохладу, окна, потом уже на Джуффина и его идею избавить меня от работы сегодня. Я знал, что не усну, и оставаться наедине с мыслями не хотел. Общаться больше ни с кем не хотелось. Я немного посидел за столом, подавляя мрачные размышления, пока Шурф дрых без задних ног. Почему-то я злился и на него. Если бы ко мне пришел лучший друг, смущенный обостренным чувством совести, но желающий скоротать со мной ночь, я бы хряпнул бальзама Кахара и может парочку стаканов кофе, так, чтобы поймать состояние между ясностью ума и остановкой сердца, и составил бы компанию. Хотя, кого я обманываю. Действительно, я просто злился от балды, ведь сам ненавижу, когда мне мешают спать. А мой друг и так часто шел на уступки ради меня, чтобы винить его в чем-то. Возможно, у нас был способ развлечься, не жертвуя сном Шурфа. Старый добрый способ. Прежде, чем я обдумал пришедшую в голову идею, я поднялся, обошел столик у дивана и сел на пол перед Шурфом. Лечь виском к виску, чтобы погрузиться в совместный сон, не представлялось возможным, куда бедному дивану нас вынести. Поколебавшись секунду, я придумал приемлемое прикосновение: коснулся подушечек его пальцев своими и закрыл глаза, зная, что Джуффин прав. Я усну. Может, мы сгоняем в Шамхум и там поболтаем. Давно не гуляли. В лицо мне отворилась тяжелая дверь, я только и успел отпрянуть в сторону. Мысленно поблагодарив себя за то, что умею всегда оказаться в правильном месте в правильное время, я обратил внимание на того, кто меня чуть не снес. Шибанув, видимо, со всей дурной силой от себя дверь, в метрах двух от меня из дверного проема появился парень. Он, в полуразвороте, прощался с каким-то Йотти внутри комнаты, пока щель между дверью и стеной нетерпеливо уменьшалась. Его пальцы были слегка напряжены, будто он, брезгуя коснуться ручки двери, закрывал дверь магией. Выслушав милейшие прощания, дверь захлопнулась. На лице парня от дружелюбно поджатых губ и теплого прищура глаз не осталось ни следа. Это выражение лица разбилось, словно фаянсовая маска, когда он закатил глаза. В полумраке коридора я все равно увидел, как в его глазах блеснул холодный огонёк раздраженности и как напряглись желваки. Он двинул вперед, не заметив меня, а я двинул за ним. Пока я шел за ним, я успел приметить несколько вещей. Во-первых, мы находились в каком-то здании, похожем на Иафах. Нам периодически попадались мужчины, одетые подобно моему проводнику, в орденскую форму. Во-вторых, то, что моим проводником был Шурф. Я его не узнал, а почувствовал, после стольких уж Обменов Ульвиара. Учитывая, что мы находимся явно в его сне, он вел себя не особо привычно, не признавал меня, не заговаривал со мной. Но это был точно он. Я ощущал то же легкое покалывание в пальцах, плотное в воздухе возбуждение от буйной, выплескивающейся из Шурфа, как веселый вихрь, магии. Почему он меня игнорировал — другой вопрос. Во все прошлые разы, когда мы делили сон, ничего не менялось — мы прекрасно друг друга осознавали. Сложнее было, когда один пытался вторгнуться в сон другого, как было во время моего отсутствия в Ехо. Возможно, сегодняшняя попытка и сошла бы больше за вторжение, он ведь не ждал гостей в своем сне, и его сознание втихую пыталось меня выплюнуть. Звучало это нереалистично, так как я привык, что Шурф мне рад в любом варианте: во сне или наяву, с приглашением и без. Ну поймет, что я к нему залез, и простит. Сам же рад будет подурачиться без вреда сну. Сага с дверьми не закончилась. Последняя в этом сне дверь любезно впустила хозяина комнаты, меня, а затем с грохотом шлепнулась обратно, чуть не зажав кусок моего лоохи. Возмутившись этой резкостью, ну в самом деле, где эта мягкость в обращении с вещами и плавность движений Шурфа, я спешно позабыл обо всех моих претензиях, когда на моей шее оказалась холодная ладонь, сжимающая меня так усердно, будто пытаясь выжать всю воду из вот этой Максо-тряпки. — Вроде я сказал, что мы поговорим позже. За каким хером ты залез в мой сон? Шурф выглядел довольно невозмутимо, прижимая меня к двери. Его плечи были расслаблены, а вот выражение лица было почти злобным. Только сейчас, в его комнате, где было чуть больше света, я мог его толком разглядеть, в первую очередь, чтобы оценить масштаб возникшей беды. Его холодные серые глаза приказывали мне бояться, но смотрел он словно виновато, исподлобья. Я обратил внимание на то, как он был молод — я бы сказал, даже чуть моложе меня. Я видел его таким и даже младше на Темной Стороне, в некоторых снах, когда он желал этого, но здесь было что-то необычное. Какая-то проказливая энергия, не беззаботность и легкость, присущие ему в междумирье или на изнанке. Из того, что он рассказывал о себе, я посмел предположить, что он видит сон о тех временах, когда являлся Младшим Магистром. Только почему я здесь какой-то лишний? Я напутал и попал в «плотный» сон, в воспоминание, в реальный сон молодого Шурфа? У него не было темных кругов вокруг глаз, следствий безумного недосыпа, так что это не Рыбник. Пока. Еще нет. Но были искорки в глазах, такие, что я иногда замечал в зеркале, когда наконец мог перевести дух после очередного приключения, и в зеркало на меня смотрел пацан, возбужденный идеей своего могущества. Я сделал предположение, что я не переместился во времени, раз Шурф осознает настоящее. Если он помнит, что говорил мне наяву, значит знает, что сейчас спит на моем диване в Мохнатом Доме. Только вот все равно ведет себя недружелюбно, словно не знает меня. Я опомнился, рефлекторно схватил его ладонь своими двумя руками, пытаясь отодвинуть от такого чувствительного места, или же просто создать барьер между моей шеей и его пальцами, дать себе хоть немного воздуха. — Извини, дружище, — я старался не сильно пыхтеть и барахтаться, а сфокусироваться на том, чтобы снизить градус беседы, — Я просто подумал, что мы сможем погулять во сне и поговорим заодно, без ущерба твоим планам выспаться. А вообще, будь другом, отпусти, а? — Если бы я хотел с тобой погулять, я бы сказал об этом. Но не вижу смысла сейчас поучать тебя, ты сам поймешь, что тебе не стоило приходить сюда. Подержи… будь другом? — невинно предложил он и наконец отпустил руку с моей шеи. Я сначала обрадовался свободе, инстинктивно сделал жадный вдох, но тут мои собственные руки предательски сжали мою шею, будто наученные Шурфом. Ну же, похвали, мы стараемся! Мои ступни не коснулись пола, я продолжил висеть в воздухе. — Какого черта, Шурф?! Сам он отошел к столу возле окна, налил себе что-то из графина в дырявую чашу, и, совершенно не скрывая усмешки в глазах, потешался над тем, как я барахтаюсь и периодически отключаюсь-включаюсь в сознание. Меня охватило смущение, злость и обида, наконец направленные на истинного виновника моего душевного состояния. — Надеюсь, я не помешаю твоему безусловно увлекательному занятию, но я хочу прояснить, — произнес он, допив из чаши. Его тон, полный насмешки, самоуверенности, надменности и еще какой-нибудь неприятной «сти», подбешивал. Никогда не мог подумать, что я смог бы испытать это все по отношению к нему. Он продолжал: — Ты явился в мой сон без моего приглашения и без моего согласия. Не то, чтобы я против твоей компании, но дело в воспитании, понимаешь? Можно соскучиться по друг другу, находясь по разные края Вселенной, и присниться, или заскучать, договориться, лечь рядом и путешествовать по Мирам… А не так, по-варварски, заявился просто потому, что сам захотел. Из нас двоих только одному природа благоволит брать силой и получать желаемое. Его выбор в выражениях меня мягко говоря конфузил, если не донельзя досадовал и нервно смешил. Я мог бы ему отвесить, скотине такой, что не знал, что мне теперь нужно стучаться в сны к Великому Магистру. Что это он заявился в моем, уже как своем, доме, помылся в моих бассейнах, оделся в свою скабу, которая хранится в моем, почти его доме, и завалился спать в моем кабинете. На моем диване. Что мы давно не делим вещи на твое-мое, на сон-явь, на ты-я. Это было совсем на него не похоже, что-то иное нервировало и его в моем присутствии здесь. В моменты прояснения зрения, где-то между уханьем сердца, я наблюдал, как он плавно подошел ко мне. Я отгонял ассоциации с Томом из «Тома и Джерри» и Волком из «Ну, погоди!», так как сложно было представить вселенную, где это было бы актуально для описания динамики наших отношений. Но ничем иным, как выбросом дофамина, эндорфина, адреналина или чего-то еще, я не мог объяснить его горящий азартом взгляд (что заставило тот холод минуту назад растаять?), легкий румянец на щеках. Или он что-то выпил? А если помножить алкоголь на действие дырявой чаши? Его напускное и притворное спокойствие разбивалось быстрее, чем он рассчитывал. Или же в его сознании боролся за реальное спокойствие уснувший Шурф, наверняка желающий прекратить этот цирк, но почему-то проигрывающий. Не знаю, какой вариант звучал хуже. — Поэтому предоставляю тебе ультиматум. Я тебя выпущу из этого вполне реально, как видишь, опасного сна с одним условием, — Шурф поддерживал восхитительный зрительный контакт. Не будь он буквально в сантиметре от моего лица, мой взгляд бы убежал куда-нибудь в сторону окна. У меня не было выбора, кроме как смотреть на него, что, как я начинал понимать, являлось его задвигом, предпочитаемым способом утверждения позиции. — Я хочу, чтобы ты добровольно поделился своей кровью. В очередной раз, когда я уже смирился, что земля под ногами, которой и не было, все равно куда-то плывет, а светлые волосы Шурфа, выпадающие из-под тюрбана песчаным вихрем, сливаются с огоньком от святящихся грибов в одно марево, я гордо прохрипел: — Я с предателями не заключаю сделок. Отпусти хотя бы, чтоб тебя! Шурф лишь хмыкнул, словно убедился в чем-то неизвестном мне. Но легонько пошевелил пальцами, и мои пальцы отпустили шею. Я хотел бы не показывать, как сильно скучал по возможности вдохнуть полной грудью, но все равно согнулся и жадно вдыхал воздух. Мне далековато было до желаемой эпичности. Взгляду откуда-то свысока было все равно; кажется, Шурф лишь ждал моего ответа, а я потихоньку отказывался верить, что все это происходит. Почему этот сон был для меня опасен? Я мог предположить, что Шурф продолжит беситься в таком же духе, но я не лыком шит — прошли времена, когда я был новичком в магии, тем более в снах. Я дам ему отпор, если он действительно хочет со мной тягаться во сне, еще бы на Темной Стороне со мной сразился. Но если здесь правила диктовал Шурф… то мои дела были плохи. Он еще и крови вершительской хотел. Шурф действительно мог причинить мне вред? Я не стал бы вредить его сознанию, все же там, в настоящем, спит мой друг, который и не подозревает об этом. Честно говоря, поделиться кровью было делом расплевым, не стоило разборок. Благо, об этих своих замашках мне Шурф рассказывал еще то ли во время путешествия в Кеттари, то ли в Кофейной Гуще. В молодости он действительно любил пожрать или испить крови могущественных колдунов, что удавалось ему нечасто. Для Шурфа мне было не жалко, даже для этого. Я выпрямился и невозмутимо заглянул ему в глаза, стараясь улыбаться не тревожно, а расслабленно. — Ты еще спрашиваешь? В отличие от некоторых, я не жадина и не душнила, поэтому бери сколько хочешь, когда хочешь, — мне очень хотелось, чтобы он покаялся в своем поведении, увидев мою сговорчивость и дружелюбие. Хотелось, чтобы этот нож, привыкший разрезать хрящи, жесткую плоть и кости узнал, что такое резать по маслу. — Аккуратнее с формулировками, — предостерег он, поджимая губы, — Но мог бы хотя бы подыграть, что тебе не хочется. Он фыркнул, а я что-то отвык от такого количества постоянно сменяющихся эмоций на его лице. Сейчас он выглядел так, словно был слегка раздосадован моим поддавком. Почти как Джуффин, если бы такому азартному охотнику, как он, добыча прыгала бы в лапы сама. — Я не знал, что тебе хочется моей крови, — он заставил меня задуматься, — Я думал, у тебя прошло. Ты всегда мог меня попросить, действительно думал, что я откажу? Мне показалось, что я выдумал наши теплые отношения, если он имел от меня такие тайны. — А я не особо и хотел. Я не могу хотеть… там, — он нахмурился, вздохнул, буквально касаясь лбом моего лба, и тоскливо опустил взгляд. В его вытянутую в сторону ладонь прилетел ножик, лежавший на столе возле фруктов, а другой рукой он взял мое запястье. Он без долгих раздумий поднес мое запястье ближе к нашим лицам, почти касаясь губами, и напряженный воздух между моей кожей и его губами слегка защекотал мои нервишки. Я отвернулся, не хотел видеть кровь, да и загорающееся предвкушение в глазах Шурфа. Он проследил за моей реакцией, задумался и отпустил мое запястье. Неужели передумал? Он перевел изучающий, внимательный взгляд на меня в целом, стал рассматривать. — Как же так, Шурф? Не правда, — я заупрямился, так как сказанное им меня совсем не воодушевляло, — Все ты хочешь. Чай хочешь, спать хочешь, курить хочешь… — Хотеть и желать, это разное, — он отрезал и вдруг посерьезнел, и я узнал в этом мальчишке своего друга, в очередной раз открывающего мне новое знание, — Твое могущество, кровь, постоянно раздражает мои рецепторы, как раздражает странника оазис в пустыне. Я желаю, потому что моя природа — желать, до воды рукой подать, но не владею, потому что странника нет давно. Я сглотнул. Лучше он меня пырнул бы уже. Приступы поэзии случались с моим Шурфом довольно часто, но я не слышал прежде в строках такого откровения. Я знал, что его желания приглушены маской сэра Лонли-Локли. По его словам, он давно просто существует, а не живет. Чувство долга — его чуть ли не единственное чувство, поэтому я считал моим долгом будоражить все его эмоции: водился с ним на Темную Сторону, развлекал его, просто чтобы парень не скисал. Но вот как оказалось — он хочет, желает и хочет желать, просто сосуд слишком идеально держит все взаперти. И мне показалось, что он только что сказал, что желает меня. Тем временем он немногозначно смотрел куда-то выше моего плеча. Шурф действительно метил резануть меня по шее. Я видел логику в этом, сонная артерия же, но не особо хотел предаваться традиции вампиров. Тем более, когда это предполагает такого рушащего моего представления о нашей дружбе интимного контакта. Хотя, скрывать не буду, после его признания я был готов позволить ему, чтобы он ни попросил. Просто потому, что нет того, что я бы для него пожалел. — Шурф, а давай может все-таки в запястье, а? Честно, это как-то прям вообще, знаешь, ну… — я начал в сотый раз запоздало паниковать, а его выражение лица было ровным, отсутствующим, почти то, к которому я привык. Его губы слегка пересохли, а глаза целеустремленно держали позицию на моей шее. — Тебе жарко будет, — он прошептал, игнорируя мое предложение, и заботливо стянул с меня тюрбан. Я умолял свое сердце сейчас же успокоиться, таким разбушевавшимся я его давно не слышал. Пальцы Шурфа отодвинули мои растрепанные и отросшие волосы с шеи, я смущенно заметил, что он убрал и волосинки, прилипшие к взмокшей коже. Лезвие ножа сверкнуло где-то рядом. Мои руки неловко зависли в воздухе в согнутом положении, на полпути пытаясь отодвинуть плечи Шурфа, но так и не решаясь. Я затаил дыхание, готовясь к боли. Я знал, он меня больше не слышит. Мои комментарии, просьбы и предложения ему по барабану. Он шевелил губами мне что-то в шею, будто заколдовывая, и вызывал мурашки. Успокаивал, что так будет лучше, я ведь не увижу крови. Он приложился к струйке, сформировавшейся от легкого движения ножа. Я почувствовал не боль, а волну жара, окатившего меня, а затем холод, но только в ногах. Сердце наверняка жалело, что осталось в моей грудной клетке одно. Небось, тоже пыталось Шурфу угодить, ускоряя ток крови. Меня больше никто не душил, однако дышал я с трудом. Моя горячая кровь, капающая мне куда-то в ямку ключицы, а затем губы, которые я ни в одной вселенной не должен был чувствовать на себе. Хотелось поджать пальцы от избытка ощущений. Потолок, на который я уставился, плясал перед глазами. Шурф с непривычной для него (или же для меня) нежностью поддерживал меня почти у локтей, будто смущаясь взять меня за бока. Моя голова ухом упала к плечу, ведомая пальцем Шурфа, чтобы открыть шею с его стороны побольше. Он на мгновение оторвался, и я с дуру рискнул взглянуть на него. Лучше бы не смотрел. Его щеки покрылись румянцем, как у запыхавшегося мальчишки, глаза потемнели от увеличившегося зрачка. Хуже, чем от питья из чаши. Я чувствовал, как краснею погуще крови на его губах от его уверенного в своем желании взгляда. Хотя и не переставал, наверное. Я зажмурился, чтобы отключить хотя бы визуальную стимуляцию стыда. Жар никуда не делся. Вернувшееся ощущение губ на моей шее заставило меня прочувствовать каждый волосок на голове. Я вспомнил дыхательную гимнастику. Вдох на раз, два, три — он следует языком по бегущей на кость ключицы дорожке. Я задерживаю дыхание, видимо, немного звучно. Четыре, он целует мою шею. Черт, я должен был задержать дыхание только сейчас. Все сбилось. Я выдыхаю и чувствую его руки, сжимающие бока и мои локти. Какого черта он меня целует, пить же должен. Я уже не горю, а плавлюсь. Я не могу понять, ощущаю ли потерю крови, от чего именно у меня все темнеет. Я слишком много чувствую, чтобы голова могла это разобрать. Его движения языком требуют, чтобы я задрал голову повыше, а я растерялся от его чувственности, медленных поцелуев, тихих выдохов, поэтому повиновался. Не отвлекаясь, он невесомо поворачивает меня за подбородок большим пальцем, невнятно указывает в сторону и шепчет что-то, от чего я в очередной раз теряю разум. Вечность позже я сообразил, что он мне сказал. Говорю же, голова не соображала, конечно, такое пекло. Он, оказывается, указал мне на зеркало во весь рост, стоящее почти в углу комнаты, рядом с его висящей ночной скабой. Движением своих длинных, безрунных пальцев слегка повернул зеркало, чтобы я, к своему позору, мог увидеть в отражении его, склонившегося надо мной и занятого моей шеей, и себя, донельзя смущенного и пьяного от наслаждения. Он прошептал мне ничто иное, как «Посмотри, что я делаю с тобой». Я посмотрел и зажмурился, постарался не думать, какого черта я так возбудился. Но было так здорово, я умолял небеса, чтобы Шурф не прекращал. Мой житейский опыт подсказывал, что я очень давно не чувствовал себя таким возбужденным. Его пальцы сжали мои волосы и в очередной раз запрокинули голову. Он двигался в исключительно заводящем меня направлении. Еще вечность, а может, и две спустя, Шурф закончил меня мучить. Я нашел в себе силы отшутиться, что он теперь единственный человек, состоящий на сто процентов из крови. На что Шурф прищурился, задрал свой подбородок и невозмутимо подчеркнул, удивительно совмещая равнодушие и вожделение в глазах: — Мы не закончили. Однако я закончился. Я больше не мог. Я был готов исчезнуть из этого сна, хоть Шурф и предупредил, что здесь играем по его правилам. Я просто хотел в бассейн с холодной водой, а потом желательно закрыться в темной спальне и провести минут 10 за успокоением души и прочих органов. Что же я раньше не додумался, что я могу решить половину своих бед с головой старым проверенным способом. Все это питье крови, безумие Шурфа и его чертовы поцелуи… Закончился, как оказалось, не я, а моя способность стоять. Я был эмоционально и физически опустошен, он выпил меня всего, как ощущалось. Оставалось надеяться, что Шурф победит желание меня тут сожрать, пока я в отключке. Но Шурф просто помог мне оказаться на горизонтальной поверхности, на его кровати, чтобы я не поцеловался с полом. Я сразу очухался, сомневаясь в его заботливости, и испуганно затараторил: — Э-э, Шурф, стоп! Я не особо понимаю, что мы делаем, но я уже все, кирдык, давай заканчивать и просыпаться, пожалуйста, я не смогу так. Пожалуйста, объясни, я с ума сошел? Я не хочу… — под конец я стал чуть ли не позорно хныкать. А губы, тянущие из меня кровь уже в меньшей степени, и целующие, кусающие, вылизывающие шею, ключицы, подбородок, мои губы, вновь затуманили разум. Я был глубоко благодарен за то, что он заткнул мою голову. Я не хотел думать и обдумывать. Я просто хотел чувствовать и не отвлекаться. Сама дикость идеи того, что это происходит, кидала меня в мандраж, но эйфория от внимания, ласок и такого чистого желания Шурфа (желания меня, ничего на свете ему больше не нужно было, только, прошу, скажи мне об этом), заводила мои ролики за несуществующие рамки катушек. Я был готов рычать от безумия, которым он меня заражал. Шурф, такой смешной в своей занудности, сжатости, сухости, сейчас сгорает от желания меня коснуться, выпить моей крови. Я чуть хохотать не хотел от могущества, которого он пытался выпить из меня. Знал ли он о том, что питает это могущество, исполняет мою нужду быть желанным, чьей-то неконтролируемой страстью и всесжигающей любовью? Я так хотел, что бы он хотел меня, и чтобы это его сломало. Разбить маску, осточертевшую ему. Освободить его моей очередной невозможной выходкой. Я так хотел, чтобы он, мой ближайший друг, подарил мне это запретное ощущение жара, потому что дружеского тепла уже мало. Я сошел с ума, и меня это не пугает, а веселит. Мало курить с ним в окно Иафаха, мало гулять, мало валяться на крыше. Я успел по несколько раз умереть и воскреснуть, но воскресал в последний раз уже только с одной правдой в голове: «Я сэр Макс из Ехо, нет ничего вечного, любое подлежит сомнению, кроме него. Он всегда будет правдой». Пожалуйста, не переставай любить меня, найди меня в любой вселенной, присвой себе каждую клеточку меня. Я так благодарен тебе, что ты — единственное, в чем я всегда уверен. А еще целуй меня, пожалуйста, я так хочу быть единственным, на что ты смотришь, чего ты хочешь. Я же с ума схожу, когда ты смотришь на меня. Меня занесло в ураган, я знал, что мы оба сейчас либо разрушим этот мир, либо создадим еще один. Не знаю, когда он прекратил меня целовать, но уже самостоятельно потянувшись к его губам за очень нужной лаской, я почувствовал расстояние между нами. Я открыл глаза. Он нависал надо мной, согнув одну руку в локте, был без тюрбана, освободился от орденской формы. Его глаза сияли. Я сглотнул, пытаясь понять, вслух я нес всю ту чепуху, или он читал мои мысли. Он словно приобрел второе дыхание, а затем закрыл мой рот ладонью, запрещая поцелуй и любые слова. Я был благодарен, сомневался, смогу ли удержать язык за зубами без физической помощи. Я не узнавал себя, свою нужду в его прикосновениях, то, как я сжимал его волосы, тянул скабу наверх, но оправдывал это внутренним бесконечным доверием к Шурфу и уверенности в его правоте действий. Второй рукой он расстегнул мою брошь, развернул меня из лоохи и стал обрабатывать губами мою шею уже с другой стороны. Я уж подумал, что он закончил развлекать меня своими формулировками, когда два пальца сжимающей мой рот ладони просунулись через губы. — Все еще не хочешь, да? — припомнил он мне мою оторванную из контекста фразу. — И так не хочешь? Он не сводил с меня взгляда, стал водить пальцами по моему языку внутрь и обратно, вытаскивая их то на одну фалангу, то на две. Я в край растерялся и запоздало сообразил, что от меня требуется. Я аккуратно сжал губы вокруг его красивых пальцев. Зная, какой он педант и чистюля, эта идея не вызывала во мне отвращения, наоборот, если и чьи-то пальцы должны были оказаться в моем рту, так это его. Я поборол желание зажмуриться и, наоборот, двинулся губами по его пальцам, сохраняя относительно стабильный зрительный контакт. — И даже так не хочешь? — он совершенно невинно вскинул брови и ускорил ритм пальцев, показывая, как стал бы двигаться во мне уже не пальцами. Он откровенно трахал мой рот, и я едва поспевал за ритмом. Я стал тихонько ерзать по кровати, желая потереться об Шурфа. Он придвинулся ближе, сжал мои волосы крепче и пил выражение моего лица глазами. Мне срочно нужна была разрядка. Я старался не думать о том, что станет с моей психикой, если я когда-нибудь почувствую этот ритм Шурфа наяву, но умолять я еще не опустился. Шурф вынул пальцы и задрал мою скабу. Я схватил его руку. Внезапно стало очень холодно и страшно. Паника, отражающаяся на моем лице, стала для него развлечением. — Чего ты испугался? Явно не крови, с этим оказалось все в порядке. Боли? У тебя член встал уже когда я тебя за шею взял, — сказал он хрипло, но уверенно, — Не был с мужчиной? Не бойся, я же твой друг, я тебя не обижу. Дружба, которую он мне пускал в глаза как пыль, на вряд ли сохранила свое значение с момента, когда я лег спать. Его мокрые пальцы невесомо проскользили по моему оголенному животу, и я запрокинул голову. Я не знал, как справляться, поэтому просто закрыл лицо руками. Я так хотел его касаний, его внимания, и, страшно признаться, узнать, каково это, почувствовать его внутри. Его сила, ощутимая снаружи, сносит меня с ног, а как она будет чувствоваться изнутри? Его пальцы жесткой хваткой вернули мою голову в положение, чтобы я мог смотреть в его глаза. — Смотри на меня, — приказал он, наслаждаясь тем, как я автоматически выполнял его просьбы. Я не знал, что ему так нравится, когда я его слушаю. Максимум, что я получал в нашей привычной жизни, это кивок, когда я делал что-то как он сказал. Он положил ладонь мне на бедро и ухмыльнулся. — А если и обижу, то значит, ты попросил. Ты же этого хочешь, да? — спросил он, невинно поднимая брови. — Ты ведь здесь по этой причине. Ты этого хочешь, Макс. Его ладонь накрыла мой член, и больше ничего не делала. Я прикусил губы, чтобы не застонать, и сжал рукой простынь, потянув ее. Его слова скрежетали по голове, мне не понравилось их осознавать. — Ты знаешь, что я тебя не трону наяву, не стану. Может, даже и не захочу. А ты хочешь меня, но неуправляемого меня, того, кто скажет «да», пока ты и твой страх говорят «нет», — я прислушался к нему. Он почти мурлыкал, но ничего доброжелательного в этом тоне не было. Он напоминал мне горящую страницу, неумолимое разрушение моей реальности. — Как ты уснул, Макс? Вспомни. В моей взмокшей ладони остался кусок оторванной простыни, хоть я и не прикладывал никаких усилий, чтобы порвать ее. Его холодные пальцы коснулись моего виска. Все исчезло. Как демон собственного сонного паралича, я оказался в мраке кабинета Мохнатого Дома. На диване невинно спал Шурф. Перед ним на полу сидел я и сжимал его пальцы. Не спал. Сидел, закрыв глаза, и был окружен зелеными жилками энергии. Ворожил. Тем временем ладонь Шурфа зашевелилась нежными, но решительными движениями по моему члену, и я вынырнул в первый слой этого сна. Мне не стоило притворяться, что я разграничиваю происходящее по логике или реальности. Я спал и видел сон о том, как я не сплю? Или я не спал, и снил Шурфу свои сны, те, что сбежали от меня, оставив проводить ночи в злобном одиночестве. Я не мог игнорировать Шурфа, вернее, то, до чего он меня доводил, и в ужасе уже сам зажал себе рот. — Тебе проще представить, как я мечтаю тебя трахнуть, чем признаться, что ты этого хочешь. Чей это сон, Макс? Его неумолимо раздирающие меня размышления сопровождались ленивыми движениями по моему члену, и я чувствовал, как моя голова трещит. Сквозь зубы я тихо заскулил и постарался навсегда вычеркнуть из памяти, что я так умею. — Шурф, пожалуйста, — я убрал руку ото рта и взмолился, и он замер. Я в очередной раз зарделся и захотел провалиться под землю. — Скажи мне правду. И не ту, что тебе скучно, любопытно, не хватает любви и ласки, и что ты хочешь меня, потому что не можешь больше никого другого подпустить к себе, — он запустил пальцы в мои волосы и уткнулся мне в лоб. — Сознайся мне. И может, я разрешу тебе кончить. Такая постановка вопроса выбила из меня выдох, и я сжал его плечо. Мне очень нужно было его почувствовать, и все было мало. Я попробовал закинуть на него ногу, выгнуться навстречу, но утешения не было. Я решил, наоборот, прогнуться, и его тело рефлекторно прильнуло ко мне ближе. Теперь он ко мне тянулся, и свои желания он уважает побольше моих. Он пощадил меня или наказал, я так и не понял, но прижался своим членом к моему и обхватил уже оба ладонью. Это был пик нашей близости. Я беззвучно застонал на выдохе и прижался на встречу. Было уже плевать, я и так был раскрытой книгой перед ним. Он знал, как я тут бешусь без его внимания, и использовал это против меня. — Макс… Поговори со мной, — Шурф поцеловал меня куда-то в подбородок, и я внезапно осознал порыв его расцеловать, также, как он меня. Покрыть его поцелуями. — Тебе же нравится, когда я говорю с тобой. И перестань уже давить стоны, иначе я заставлю тебя действительно потерять над этим контроль. Сознайся мне. Я начну двигаться, а ты не смей кончить. Он действительно стал двигать ладонью, задевая пальцами головку, сжимая меня, себя. Я чувствовал, как ему тяжело, какой он твердый. Я снова подумал о том, что сейчас лежу голышом с Шурфом и мы скользим по члену друг друга. Мою крышу понесло. Мне нельзя этого осознавать. Мне нужно начать говорить, иначе он продолжит меня мучать. — Сознаться? Хорошо. Я ничего не планировал, не замышлял, ни о чем таком не мечтал, ладно? Я вообще никогда не думал ни о чем таком ни к какому мужику. Я просто… ненавижу, когда ты уходишь, — высказал я наконец досаду, которая ворочалась в моем сердце, — Ты все равно у меня ночуешь чаще, чем у себя. Приходишь, пьешь мой чай, читаешь мои книги, мой дом уже пахнет тобой или ты пахнешь домом, я так и не понял-л… — Не смей! — он воскликнул с дрожью в голосе, отвлекаясь от моих слов, и вернул свой лоб на мой. Капли пота, стекающие по его коже, смешивались с моими. Он меня пытал, а я довольно нежное существо, не люблю мучений. Поэтому сознался. — Ты единственный, кого я рад видеть в любой ситуации, в любом состоянии, пусть мир за окном рухнет, пока я рядом с тобой, все путем. Когда мне было страшно и одиноко, а ты караулил мой сон, не хотел, чтобы я просыпался один — знаешь, как меня это сломало? Я понял, что ты любишь меня так, как никто другой больше не любит. Готов мне дать всего себя. Я ведь всего раз пожаловался, что не хотел просыпаться один, и ты остался, — продолжил я, растрогавшись, как тогда. Чтобы отвлечься, я убрал волосы с его лица, получая награду за это, его нежный взгляд, — Наши вечера — это лучшие часы моих суток. Я возвращаюсь домой и мечтаю увидеть тебя там, мечтаю заслужить твоего внимания. Я смотрю на твое лицо, спину, твои руки, бирюзу и золото твоей мантии и понимаю, что я хочу большего: я хочу целовать твое лицо, заставить тебя склониться надо мной, раздеть тебя. Я хочу чувствовать твое внимание только на себе, хочу, чтобы ты мечтал обо мне, чтобы считал меня достойным, любил меня так же самоотверженно и всепоглощающе, как ты делаешь все, посвящая всего себя этому. Он свел брови и смотрел на меня почти удивленно, а я не выдержал и поцеловал его. Я вложился в поцелуй, подтверждая мои слова действием, обхватил его за шею. Его слегка заостренные уши покраснели. Движения ладони тем временем ускорились, и мне пришлось оторваться от него. Я не мог концентрироваться на нескольких вещах. — Давай, Макс, — он зажмурился, впечатался носом в мою щеку и сжал свою ладонь, содрогаясь от волны эйфории. Я не мог ослушаться. Мое тело словно выдохнуло, как сильно мне не хватало этого удовольствия и этой близости. Этого кайфа не перепутаешь ни с чем, не заменишь. Я так забил на себя, что даже не слышал просьбы разума, который, видимо, стал мне подкидывать дикие идеи, с кем я могу так развлечься. Иначе мне придется объяснить себе секс с Шурфом только тем, что я очень хотел секса именно с ним. Я вспомнил реальное лицо друга, а не этого пацана, то, на которое мне нужно будет посмотреть, когда я проснусь. И когда он проснется. Я постепенно отказывался от теории, что мы участвуем в одном сне. Если он спросит меня об этом, я там же провалюсь от стыда. Черт, что я наделал. Я открыл глаза в кабинете. Мокрая спина неприятно болела от прохладного ветра, в горле пересохло, волосы прилипли к шее. Я понял, что сплю, сидя на полу, положив голову на кисть свисающей руки Шурфа. Взгляд на его благородное лицо вогнал меня в краску, и я понял, что я должен немедленно исчезнуть. Я так не могу. Я импульсивно сжал его пальцы и зажмурился. — Надо же, ты вернулся. Так сильно понравилось? Знаю, что да, просто нравится, когда ты озвучиваешь мысли, — пробормотал Шурф, подглядывающий на меня из-под плеча. Он выглядел абсолютно размазано, и я виновато подумал, что мои мысли еще грешнее, чем я предполагал. Я подвинулся ближе и поцеловал его макушку, затем висок, скулу, плечо и стал целовать его спину. Он мягко застонал. Я перевернул его лицом к себе и стал изучать худое тело губами, его изящные ключицы, потрясающие пальцы, которые мне так понравилось ласкать. Он был весь чудесный, невероятно красивый. Я просто не хотел, чтобы это заканчивалось. Я почувствовал ладонь на щеке. — Не хорони заранее. Почему мы не можем просто поговорить, хм? Мне понравилось, тебе тоже. Ну да, совсем забываю, что ты не так воспитан, — он повернулся на бок и потянул меня лечь рядом, — Чтобы ты с дуру не исчез тут, умоляя мир избавить меня от твоего общества, давай так сделаем. Ты просыпайся и иди по своим делам. Я тебя позову ближе к вечеру, и поговорим. Идея поговорить мне не нравилась, но это было неизбежно. Мы не сможем просто притвориться, что все по-прежнему. Я привык творить херню и не объясняться. Он, видимо, тоже, но я по сравнению с ним был просто трусом, избегающим последствий, а он — натуральный прирученный хаос, разрушающий, но без сожалений и сомнений. Я взял его за подбородок и поцеловал медленно, как целовал он. А затем напоследок полюбовался им. — Если все закончится плохо, приснись мне еще, пожалуйста. Мне было так здорово. Я уже не смогу без этого. Шурф хмыкнул и ласково коснулся моей щеки. — Ты хоть бы делал вид, что меня слушаешь. Я тебе говорил, что в этот момент моей жизни я не знал ни о путешествиях по мирам, ни о магии сна. Присни меня себе сам. Я открыл глаза и мгновение спустя понял, что лежу в своей спальне. Откуда-то дул ветер и морозил мою мокрую спину. Я зажмурился и потер лицо, почти в отвращении от того, как здесь было неприятно и неуютно. Просыпаться ранним утром чувствовалось странно. Страннее была вся эта ночь. Я не задавал вопросов своему разуму, слишком часто за прошедшие часы я сомневался в реальности происходящего, не уверен, что у утреннего меня будет больше ответов. Но я все равно побрел в башню, не Темным Путем. Одновременно хотел и не хотел убедиться, какая часть вчерашней ночи была реальной. В кабинете Шурфа не было. Даже если он и провел бы здесь ночь, сейчас ему нужно быть в Иафахе. Я даже не поленился спуститься в бассейны, что, в принципе, нужно было сделать в любом случае. Чего я надеялся там найти? Обтираясь полотенцем, я, конечно, не обнаружил на крючке вещей Шурфа. Внезапно вспомнил о чае, который я ему подал перед сном. С лавандой, хотел его порадовать. Уже шагнув Темным Путем, я не обнаружил на столе чашку. Может, он ее заставил исчезнуть или отправил на кухню? Все же это в стиле Шурфа не оставлять после себя грязи. Я плюхнулся на диван и потер лоб. После мытья, кофе и сигареты, казалось, что тело перестало хранить на себе вчерашнее тепло касаний. Мне пришла в голову еще одна безумная идея. Впервые за долгое время, мне захотелось посмотреть в зеркало. Я, как идиот, мечущийся по дому, вернулся в бассейны. Игнорируя мой, откровенно говоря, собачий внешний вид, я ринулся рассматривать свою шею. Я не видел ни следов пальцев, ни пореза. Этот факт, как ни странно, меня опечалил. У меня не было ни одного доказательства того, что вчерашнее мне просто не приснилось. В таком случае мне нужно было понять, снилось ли это только мне, или Шурфу тоже. Я снова заглянул в зеркало, и мне стало и смешнее, и грустнее. Вчерашнее, очевидно, было выдумкой моего больного разума. С чего я взял, что такой человек, как Шурф, вообще захочет меня… коснуться? Мне давно следовало сходить к цирюльнику; я не считаю, что здешняя мода носить длинные волосы мне идет. На лице вновь проступила щетина, под глазами уже давно залегли тени, и лицо осунулось. Я побрился, отгоняя какие-то слишком озабоченные мысли, и отправил зов Мелифаро, пока не передумал. «Привет трудящимся. Посоветуй цирюльника». «Утра! А у тебя всё нормально? Ты что ко мне в голову залез в такую рань и с таким вопросом? Я только в Управление зашел», — жалостливо мяукнул он. Я уже собирался аргументировать, как он меня прервал. «Ты что, в Квартал Свиданий собрался?» — безмолвная речь не скрывала его удивленного восхищения. «Или уходишь после очередного печального опыта? Кто эта несчастная? Знаешь, если она тебе дала с таким внешним видом, то можешь не беспокоиться». Я поджал губы и пожалел, что не могу протранслировать ему мыслями кулак. «Мне кажется, меня сейчас с Друппи можно спутать. Так что не ехидничай, а, и так тошно», — ворчливое настроение возвращалось, и я потопал на крышу, подышать свежим воздухом. «Ладно, Макс, я запишу тебя к своему цирюльнику, но учти, к нему запись забита на месяц. Только гавкать не начни. Могу пока дать тебе пару советов по улучшению внешнего вида, если ты внезапно этим заинтересовался». Я чуть ли не расхохотался. Но согласился, и Мелифаро понесло. Голова начала болеть от такого количества Безмолвной речи. «Во-первых, перестань одеваться в лоохи цвета детской неожиданности, болота или пасмурного неба. Тебе очень шла Мантия Смерти! Но теперь я понимаю, что ты больше не ищешь дополнительных способов отпугивать от себя людей, поэтому советую монотонные, для твоей пресной души, цвета. Поярче, не выцветшее, что-то типа темно-зеленого, королевского синего, шоколадного или черного». Я понял, что это надолго, поэтому уселся и зажег сигарету. Вытащил из Щели бальзам Кахара, налил немного в кофе. «Со стрижкой понятно. Во-вторых, подбери аксессуары. На Сумеречном Рынке можно найти изумительные броши, как раз твой стиль, хоть и не уверен, что он у тебя имеется… Но, если хочешь пойти уровнем выше, в ювелирных лавках Нового Города делают очень даже приличные броши на тюрбан и лоохи. Дальше, в принципе, все понятно. Наколдуй себе кубики, выспись, ну и не забывай о магии, придающей молодость и красоту любому мужчине». «Я тебя понял, дружище, можешь не продолжать. От души», — я уже не был заинтересован в его советах после пункта про броши, хоть и не стоило, наверное. Я помнил, какая брошь была у Шурфа, когда он носил одежды Истины. Какая-то серебряная, чем-то похожая на викторианские броши, с завитками. Может, и он обращал внимание на мою? Надеюсь, нет, потому что закалывал лоохи я чем попало. «Не за что! Но ты меня поразил, Макс. Удачи тебе в метаморфозах, но не переусердствуй. Есть какой-то шарм в твоей» … — я терпеливо подождал, пока он выбирал выражения, думая, наверное, что меня сейчас легко обидеть, — «небрежности». «Спасибо, блин. Отбой». Я испепелил окурок и закрыл лицо ладонями. Я точно сбрендил. И что на меня нашло? Я думал, что охолодел к любовным аспектам жизни, уже привык фактом отмечать красоту каких-то девушек, но дальше не предпринимать шагов. Хотел верить, что постарел, не нуждался больше в чьем-то внимании, чьей-то нежности. Видимо, просто хорошенько это в себе закупорил. Но что заставило эти желания выйти наружу? Я сконцентрировался и представил вчерашнюю ночь. Вспоминать было приятно, хоть руку засовывай под лоохи. Я не мог вызвать в себе протест событиям, я не мог испытывать отвращение, ведь это Шурф. Он всегда знает, как лучше, и никогда не поступит неправильно. Был лишь стыд и вина, за то, что я ему наговорил. Было стыдно, что он об этом знает, что я ввязал его в мой водоворот абсолютно неуместных чувств. Он никак не виноват в том, что мне перестало хватать нашей дружбы и я не нашел иного способа выразить мою нужду в нем. Если Шурф в моем сне говорил правду, и я создал этот сон, то с каких пор я вообще так поступаю? Сам же презирал насилие над волей. Я стал невольно перебирать и другие его слова. С сожалением пришлось вычеркнуть теорию, что Шурф из прошлого видел сон со мной. Действительно, таким фокусам он выучился только после работы с Джуффином. Составляя картину произошедшего из известных мне фактов, я пришел к такому выводу: вчера я уснул у себя в комнате, с Шурфом не пересекался и ему не снился. Остаток дня я провел действительно «необычно»: был особенно нежен с эмоциями Друппи, покушал с Кофой в новом для себя трактире, подающем жаренную рыбу, которую можно было поймать в их водном загоне, и купил себе новое лоохи, по рекомендации Мелифаро — темно-коричневое. Оно было добротно сшито, а большего мне было и не надо. «Сам зайдешь ко мне, или прислать моих Магистров по твою душу?» — в моей голове раздался голос Шурфа. Я повременил с ответом, даже не реагируя на шуточный тон. В отличии от Великого Магистра я был свободен, как ветер. Не имел права отлынивать от встреч, и никогда не отлынивал. Прибегал к нему по первому зову. Но возникшая пауза не ускользнет от Шурфа, и он обязательно докопается, чего это я не спешил к нему. Или же знал, почему. Черт, мы же договорились во сне, что он позовет меня. Сердце стало колотиться быстрее, и я почувствовал нервную тошноту. «Сам», — я шагнул в его кабинет, стараясь не потратить ни секунды больше на сомнения. Нужно было действовать уверенно. Шурф был за своим столом, работал, видимо, рассчитывал закончить за те пятнадцать минут, которые я потрачу на примощение моей задницы, курение или распивание кофе. Я невольно остановился прямо посреди кабинета, как пришел Темным Путем. С тоской в сердце узнал в мужчине напротив парнишку, которому наговорил глупостей прошлой ночью. Может, в его взгляде больше не было высокомерия и дерзости, по крайней мере, не ко мне, а волосы покрылись благородным серебром, но это был точно он. С высокими скулами, сильной линией челюсти, холодной уверенностью в глазах. Я посмел опустить взгляд на самопищущие таблички, разложенные в только ему ведомом порядке на столе. Его пальцы, держащие то одну, то другую табличку, были такими же длинными, и также мутили мои мысли. Черт меня подери, с каких пор я такой впечатлительный. — У тебя все нормально? — осведомился он, и это выдернуло меня из моих мыслей. Его лицо все также не особо отражало эмоции, но я, конечно, привык различать зарождающееся беспокойство, которое он выражал по-своему. — Да… А что? — я максимально невозмутимо залез на подоконник и достал сигарету. — Какой-то удивительно немногословный, — Шурф отложил табличку и направился ко мне. Я протянул ему пачку. Он зажал сигарету зубами, поджег ее от пальцев и затянулся. — А вчера хотел поговорить. Я почувствовал, как мое сердце провалилось куда-то в почки. Я перевел взгляд на него и наивно понадеялся, что он не видит тревогу. Черт. Он все знает. Он помнит, что сказал мне, что позовет меня вечером. Помнит, как пообещал мне, что поговорим. Это не просто совпадение, он видел тот сон. Юлить с Шурфом было изначально глупой затеей. — Шурф, я… Прости меня. Мне как-то не очень в последнее время, самому от себя тошно. Я не знаю, с чего моя голова решила выдумать все это, ты не подумай, что я действительно мог возжелать такого, ни в коем случае, — я не знал, что хуже: то, что я вру ему, или то, что я засунул в мясорубку все свои вчерашние признания. Шурф обеспокоенно посмотрел на меня и затянулся. Я пытался прочитать в его взгляде хоть что-то еще. Не знаю, что я искал: презрение, разочарование, тоску, усталость от еще одной моей выходки? — Теперь объясняйся заново. Я перестал тебя понимать и мне это не нравится. Я же сильно устал вчера, пообещал тебе, что завтра поговорим, вот и все, — он развернулся ко мне. Я не мог держать с ним зрительный контакт. Казалось, что он прочтет все мои секреты, стоит только сконцентрироваться. За своим волнением и страхом я прослушал суть, а как понял, то выдохнул и не поверил своему везению. Он повторял фразу не из сна, а из реального разговора, за лавандовым чаем. То есть он все-таки пересекался со мной вечером наяву, но мы не спали рядом, соответственно, не делили сон. Проснулся я все же в спальне, ушел с кабинета, наверное. — А теперь рассказывай, о чем ты, — он с интересом наклонил голову, — Желательно, поочередно, не нарушая хронологии. Почему ты себя плохо чувствуешь? Что выдумала твоя голова? Чего ты возжелал? Даже не знаю, какая пытка была хуже: та, которой он подверг меня во сне, или вот эта, нравственно-моральная. Шурф сжег окурок и отошел налить себе лучшей в столице камры. Будучи Великим Магистром, он не спешил отказываться от утвари своего первого ордена. Он отпил из дырявой чаши и протянул мне. Раньше я бы никогда не отказался, а сейчас вздрогнул, вспоминая, как он пил из этой чаши, ухмыляясь тому, как я душил себя же по его приказу. И что меня это его садистская жилка уж слишком… впечатлила. Я, конечно, знал, что Шурф каждый день борется с желанием меня покалечить, но это всегда было вызвано досадой от того, что он не может контролировать, в какие передряги я себя засовываю. Я не рискнул пить из чаши в моем состоянии. Он с подозрением посмотрел на чашу и уже сам стал аккуратнее пить. Может, я знаю о ней что-то, чего не знает он? Я понимал, что оттягиваю неизбежное. Постарался не звучать уж слишком фальшиво. — Возжелал власти над орденом, конечно. А еще и над миром, раз уж на то пошло. Планирую начать с того, что отниму у тебя хлеб, — Шурф не был впечатлен моей попыткой отшутиться, но я был рад, что ко мне возвращается болтливость. — Не забывай, что орден изначально был завещан тебе. Я буду рад, если ты возьмешь на себя обязанности, но не представляю, что стало бы с нашим миром в таком случае. Теоретически, мы могли бы руководить вдвоем. Но продолжай. Я опешил от его предложения, но обдумать решил потом. — По правде, какие-то странности у меня со сном. Валяюсь без сна, злюсь, хожу мрачный и всех раздражаю. Бывало такое, и не раз. Но вчера я уснул, так что все снова нормально. — Ну если ты так говоришь, то я тебе обязательно поверю, — съязвил он и присел на подоконник напротив меня, затем положил между нами тарелку с пирогом. Я не заметил, когда ему принесли ужин. — А ты обращался к Джуффину, или, на крайний случай, к Сотофе? Из меня знахарь, конечно, не лучший, но я обучен работать с разумом, может, помогу? — Не-ет! — я завопил, зная, что ему точно не надо соваться в мой воспаленный разум, — То есть, нет, не думаю, что это что-то серьезное. Джуффин меня просто в Гажин отправит, да и он, собственно, вчера меня освободил от смены, чтобы я выспался. Представляешь, гад такой, знал, что у меня получится уснуть! — Так, может, он и наслал на тебя сон? Я сглотнул. Надеюсь, он ошибался. — Такие сны, надеюсь, у него не в репертуаре… — А что тебе снилось? — он наконец нашел повод повторно полюбопытствовать, и чтобы это звучало естественно, без напора. Его деликатность граничила с хитростью привыкшего ко мне человека. Стоило ли открыть карты? Только вот как я могу максимально невозмутимо ему пересказать содержание сна, в котором я еще сам не разобрался. По идее, это все равно было бы хорошей идеей. Шурф всегда помогал разобраться там, где мне не хватало моей головы. — Я не совсем соврал про захват мира, — я начал издалека и очень обобщенно, — Мне действительно приснилось могущество, но я творил вещи, с которыми наяву не особо согласен. Навязал свою волю хорошему человеку, потому что было легче смириться с чьим-то желанием, чем со своим. Я будто разделил свое безумие с кем-то, разделил свое желание на двоих. И я несколько раз просыпался, но не мог понять, наяву, или это все еще был сон. И каждый раз, когда просыпался, начинал еще больше терять понимание, что является правдой. Будто моя явь стала моим сном, так как я верил, что единственной правдой ночью являлся мой сон, а он являлся очень зыбкой правдой. Так что я очень запутался. Шурф хрустел слоеным пирогом и внимательно меня слушал. Возможно, он совершал сложные математические деления того, что я говорю, на то, чего не договариваю. Я не сомневался, что для него это будет просто. К сожалению. — В таком случае, если ты извинялся, думая, что я осужу тебя за что бы ты там ни сделал, то ты ошибаешься. Как минимум, я не знаю, за что тебя осуждать. Мне не понятно, какую волю ты навязал и кому. Эти данные смогли бы дать мне более ясную картину того, какие сомнения тебя одолевают. Но я точно уверен в том, что сны имеют малое значение без поступков и изменений сознания наяву, — он стряхнул крошки с рук в окно и положил ладони на свое согнутое колено. — К моему великому сожалению, мы не всегда способны контролировать поток своего сознания во сне, а если и стали бы, то тратили бы силы, когда во сне их принято восстанавливать. Что тебя еще обеспокоило? То, что ты перестал понимать, где сон, а где явь? Его заботливый тон и заверяющие слова успокаивали меня. Я вспомнил, что сижу здесь зверем за зря, что передо мной далеко не чужой человек. Не было такого, чтобы он из-за какой-то моей глупости переставал со мной общаться. С другой стороны, он и никогда не являлся прежде объектом желания Вершителя. Кто знает, как это может на нем отразиться. И как он отреагирует, когда поймет, что его беззаботный и немного глупый друг внезапно стал донельзя жадным и голодным. — Это да, сам знаешь, я всегда боюсь зыбкости реальности. Но меня не то, чтобы обеспокоило… Скорее напугало то, что я впервые за долгое время не захотел просыпаться, — я положил подбородок на свое согнутое колено. Хотелось бы положить на его. В добавок к своим успокаивающим словам он бы наверняка и погладил меня по голове. Было бы очень к месту. Я ждал его реакции, но ничего, кроме блеска злобной паники в глазах, не увидел. Мне, в принципе, и этого было достаточно. Я сам испугался, увидев, что это признание сменило его настрой. Он тихо начал: — Ты понимаешь, что такие ощущения крайне опасны, или ты специально пытаешься меня выбесить? Тебя хлебом не корми, дай исчезнуть по любому поводу и без, так ты планировал проигнорировать то, что захотел остаться в каком-то сне? Я растерянно опустил ногу и вжался в стену. Сам знал, паршивое дело. В последний раз, когда я захотел остаться во сне, я перенесся в Ехо. Самое паршивое, что я никак не мог себя убедить в том, что остаться во сне с тем Шурфом — плохая идея. Суккуб мне приснился, что ли. Или мне лишь приснилось все, чего я хотел. Я вспомнил слова Нумминориха, как он сдерживался, чтобы не остаться в других мирах. Кажется, его рецепт состоял в том, чтобы одновременно захотеть остаться в каждом из миров, и тогда желание пропадало. Я пока не совсем понимал, как использовать его совет и помочь себе. Особенно когда я в очередной раз довел Шурфа до такого саднящего душу беспокойства. — Не собираюсь я там оставаться! Просто мне там понравилось, но в реальности мне нравится больше, — пока я в это не особо верил, но все равно захотел успокоить друга, — Грешные Магистры, да не хотел я тебя беспокоить! Темная Сторона мне тоже нравится, до чертиков, но я не остаюсь же там. К сожалению. — Хочешь сказать, что тебе понравилось навязывать свою волю хорошему человеку? И делить безумие на двоих? Секунду назад ты говорил, что это был плохой сон. Вот это он меня поймал. Я ужаснулся от этой логики, но Шурф никогда не допускал логических ошибок. Значит, я себе заврался. Мне внезапно стало невыносимо злостно от этих досадных разговоров. Кому понравится говорить о вынужденной, продиктованной здравым смыслом разлуке? О такой сладкой мечте и холодной реальности. Внутри меня начиналась гроза. Я поднялся с подоконника, просто чтобы выплеснуть хоть куда-то эту энергию. Жутко хотел что-нибудь ударить. — Интересное у тебя настроение, — хмыкнул Шурф, а затем задумчиво посоветовал, — Я бы на твоем месте подышал. Возможно, я перегнул палку, зыркнув на него уж слишком яростно. Не до гребанного дыхания мне, тем более, когда сердце так быстро стучит и воздуха почти нет. Но Шурф и бровью не повел. Джуффиново воспитание, того тоже было не впечатлить моей яростью. Он решительно подошел ко мне, чувствуя нарастающую в друге панику, и коснулся моего виска пальцами. Успокоительная знахарская магия. Джуффин действовал ладонью, Шурф точечно, пальцами. Такое же движение, как во сне, когда он вселял в мою голову видения о том, кто наслал на кого сон, и кто сходит с ума. Или же пытался прояснить ситуацию. Потому что ему очень хотелось, чтобы я все отчетливо понимал. Естественно, это движение, каким бы хорошим не было намерение, меня напугало. Я не хотел, чтобы он лез мне в голову, поэтому схватил его запястье и сжал его, напоминая больше озлобленную напуганную зверюгу, чем кого-то действительно угрожающего. Тут я все-таки смог его удивить. Не часто я поднимал на него руку. Больше, я удивил себя. Я не планировал физический контакт так скоро, воспоминания сна были еще слишком реальными. Я точно понимал, что, если хоть как-то коснусь его, то не смогу избежать мыслей. Но, теперь, когда я подставил сам себя, я невольно перевел взгляд на его ладонь у моего лица. Изящное худое запястье, длинные пальцы, исчерченные рунами. Еще немного, и эти пальцы коснутся моих губ и попросят изучить руны языком. — Черт, — я отпустил его руку и тихо выругался. Надо было смыться. Объяснюсь как-нибудь потом. — Вот теперь ты точно никуда не идешь, — ответил он со злой тревогой, свойственной родителям простуженного ребенка. Затем я почувствовал ужасную усталость. Меня хватило попятится к столу, когда я понял, что Шурф меня усыпляет. Мы действительно больше походили на врагов сейчас. Этим он разозлил меня еще больше, он не понимал, что мне сейчас абсолютно нельзя спать рядом с ним. Но он должен был осознавать, на какой риск идет, отправляя меня спать, когда я ему только рассказал, что еле проснулся. Меня напоследок почему-то рассмешил внезапно осознанный факт того, что он уложил меня на диван кабинета. Вот так и живем. То он у меня на диване, то я у него. Зная, что он не просто так меня усыпил, я гнал от себя любые сновидения. Но это было невероятно сложно, словно я плыл против течения в чем-то типа киселя. Я постепенно забывал о том, что уснул не по своей воле. Я не помнил, не видел, чье присутствие ощущаю, тем не менее чувствовал на себе тяжелый взгляд. Я плыл и думал, какой паршивый день. Я просто хочу, чтобы этот день, как и последние дни, окончился тем, что мне приснился хороший сон. Сон, где меня обнимут и скажут, что все хорошо. Где меня ждут дома к утру, чтобы поцеловать и сказать, как по мне скучали. Сон, где кто-то просыпается и хочет начать свой день с меня. — Сэр Шурф, твоя очередь, — раздался голос откуда-то из аудитории, куда я подглядывал из дверной щели. Я снова стоял в коридоре резиденции Ордена Дырявой Чаши. Передо мной была вновь тяжелая дверь, но двухстворчатая, приоткрытая по середине. Я убедился, что меня не видно, и вгляделся в происходящее. Аудитория представляла себе высокую комнату, обставленную партами, стульями, а по середине, на так называемой сцене, стояла доска, подвинутая куда-то к окну, и учительский стол. За столом сидел старец в мантии, похожей на ту, что у Шурфа, точно Великий Магистр. Он выглядел немного устало в своих маленьких очках. За партами сидели мужчины разного возраста, следовательно, Магистры. Большинству из них было лет сорок-пятьдесят по меркам моего мира, лишь парочке было около тридцати. Тем временем, как раз один из таких, Шурф, уверенной походкой спускался к учителю. Он выглядел также, как в моем вчерашнем сне. Не знаю, как ему удавалось уложить волосы таким образом, что они выглядели намеренно приподнятыми у концов. Модник. Я наконец обратил внимание на то, что по всей аудитории гуляли сгустки водной энергии, иначе это было не описать. Словно жужжащие, дрожащие шары разного размера и качества, некоторые из них крепко держали воду внутри, а из других она выплескивалась. Шурф оглядел шары и вздохнул. Грешные Магистры, ему скучно? Не было никакой отмашки от Великого Магистра. В один момент все шары в хаотичном порядке набросились на Шурфа. Тот, конечно, рефлекторно дернулся от дребезжащей вокруг него энергии и ветра, который, казалось, его сейчас снесет. Я увидел, что некоторые парни шевелили пальцами или губами со своих мест, и шары, которые принадлежали им, увеличивались или ускорялись. Все они активно пытались напасть на Шурфа, а тот, эффектно вскидывая напряженные руки, их сдерживал. Да так сдерживал, что и вода не расплескивалась. Я невольно вспомнил, какой он устроил водный кризис в Холоми, когда я приказал «замочить» врага. Смешной такой. Он словно меня услышал, так как в дополнении к тяжелому присутствию кого-то в этом сне, я почувствовал на себе взгляд Шурфа и отшагнул, чтобы не быть увиденным. Смысл? Он все равно меня заметил. Я чувствовал его такую приятную, бесшабашную веселую энергию отсюда, и млел. Увидев озорные искорки в его глазах и ухмылку на лице, я уже не смог не улыбнуться и смутиться этому. Не знал, что в душе я жаждущая внимания одиннадцатиклассница. Шурф явно взял ситуацию под контроль и решил пойти дальше, не удосуживаясь даже взглянуть на своего учителя за одобрением. Он свел брови и с усилием столкнул шары друг с другом, от чего по всей аудитории стало светло и шумно. Парни за партами пригибались, чтобы их не зашибло, и строили поспешные магические защиты. Водная энергия объединилась прямо над Шурфом, а затем, когда он развел руки, вся вода выплеснулась на ребят в аудитории, но так и не долетела. Испарилась до того, как парни бы промокли. Шурф выглядел довольным, и вновь глянул на меня. Я ему кивнул и очень попросил себя перестать улыбаться, нельзя потворствовать такой буйной молодежи. — Подсос, — я внезапно услышал шепот прямо возле двери. Какие-то Магистры зыркали на Шурфа и обсуждали его между собой, — Небось понтуется перед Великим Магистром, чтобы тот взял его наконец мыть аквариумы. — Уж лучше бы тогда применил свои навыки любовной магии, или чему он там у старух учится, — хмыкнул второй. Во мне вспыхнула знакомое раздражение, и я на мгновение вернулся в реальность, по крайней мере, головой. Я же, мать его, уснул! Обещал себе не видеть этот сон. Надо срочно валить, иначе Шурф все поймет, это же он здесь, я чувствую. — Лонли-Локли, вы в своем репертуаре. Закончить балаган! — Великий Магистр стукнул по столу и Шурф перестал хихикать. Он знал, что несмотря на эпатажность, впечатлил своего учителя. Я спрятался за поворотом и на всякий случай сделал себя невидимым. Удивительно, но это помогло слишком хорошо. Мимо меня прошел и Шурф, что немного укололо. Я решительно зашагал за ним. Его дверь больше меня не пыталась пришибить, видимо после того, как я вчера почти минут десять терся об нее задницей, когда Шурф меня душил. Я снял заклинание и посмотрел на невозмутимого, прекрасного парня, стоящего у стола. Он, видимо, собирался пойти мыться, но удостоил меня сочувствующего взгляда: — Соскучился, да? — он даже губы поджал, как будто говорил с каким-то умалишённым. Я понял, что не позволю второму Шурфу за сегодня меня выбесить. Тем более, сейчас я четко понимал, зачем я здесь и чего я хочу. Такую целеустремленность, да в верное бы русло. Я широко и быстро зашагал в сторону Шурфа, словно тот пытался убежать, схватил его за орденскую форму, притянул к себе и одновременно вжал стол, целуя его. Я почувствовал, как тяжесть дня падает с моих плеч и как остаток ночи обещает быть очень даже ничего. Словно извиняясь за вчерашнюю застенчивость и нерешительность, я целовал его так, чтобы смутить. Водил ладонями по его невероятно красивому телу, тянул с него тюрбан, сжимал пахнущие свежестью волосы. Кажется, у меня получилось. Я заметил в полумраке, как вогнал его в краску, но на вряд ли своими навыками. Может, своим напором. — Тебе не стоило приходить сюда, — сказал он сквозь туман возбуждения, но все равно запрокинул голову. Я с удовольствием принял приглашение поцеловать возле кадыка, но прежде сказал: — Ты мне вчера это говорил. И потом сказал, что я могу приснить тебя себе самому. — Можешь, конечно, но зачем? — он отодвинул меня от себя и серьезно посмотрел мне в глаза. — Ты жив, у тебя есть тело, вполне адекватная голова. Зачем тебе любовь во сне, когда ты можешь устроить все наяву? — Ты так говоришь, будто не существуют такие вещи, как стеснение, неловкость, необходимость в объяснении и прочие ужасные вещи, — мне очень не нравилось, что он отвлекал меня. Я просто хотел его касаться. — Конечно не существуют. В Ордене Дырявой Чаши точно нет, но для членов Ордена эти «вещи» не имеют значения на всю жизнь после. — Я помню, что сюда вас другими и не берут. Но то, что ты смелый и решительный, не означает, что я такой. Поэтому я и вижу этот сон… Как ты сам говорил. Я уткнулся лбом ему в плечо. Было так уютно и приятно находиться рядом с ним, чувствовать его ладонь на своей спине, его любовь, пусть даже и воображаемую мной. — Тебе просто есть, что терять. Ты думаешь, что, предложив мне немного… разнообразить наши отношения, ты меня шокируешь и абсолютно отвратишь от себя. Но это не так. По крайней мере, не узнаешь, пока не спросишь. Я устроился удобнее на его плече. Он, как и стоял, вжатый в стол, так и продолжал, но уже только гладил меня по спине, убаюкивающе и успокаивающе. Это был мой Шурф, такой любящий и внимательный, заботливый. Только по отношению ко мне, почему-то мне было важно, чтобы нежность проявлялась только ко мне. Я мог бы простоять с ним вечность, имея в нем все, что нужно было для лучшей жизни. Увлекательного собеседника, верного друга, искусного любовника, мой дом, причал, мой учитель, спаситель, напарник. Я таял от ощущения любви и нежности к этому восхитительному парню и не понимал, как можно желать что-либо еще. Я понимал, что очень не хочу уходить. В голову пришла идея попросить этот сон, как Темную Сторону, сделать так, чтобы я всегда чувствовал эту его любовь. Во всех формах проявления. Но я не силен в формулировках. Да и сама идея навязать свою волю Шурфу уже в серьез не состыковывалась с моей моралью. Тогда просто подождите еще мгновение, я пока не готов уходить. — Макс? — раздался сверху шепот, такой тихий, что я подумал мне показалось. Я чуть не отпрянул, когда поднял голову и увидел уже настоящего Шурфа. Затем я окончательно проснулся, когда понял, что у него глаза на мокром месте. Почему-то я чувствовал себя так, как иногда чувствуешь, когда просыпаешься от внезапного ощущения падения. Шурф виновато объяснил: — Ты стал пропадать, мне пришлось вмешаться, извини. Это объясняло его ладонь на моей спине, сжимающую меня уже не ласково, а крепко, будто вытаскивающую меня из беды, как котенка за шкирку. Воздух между нами внезапно натянулся; я замолк, и он тоже. Я аккуратно коснулся его лица пальцами, так реалистично мне казалось, что разбивается маска сэра Лонли-Локли, я буквально слышал легкий треск. Это не могло быть хорошим знаком. Я взглянул на него, пытаясь разобраться в его самочувствии. Теперь его одолевало столько эмоций, что я не мог понять, что я вижу. Наверное, все-таки, удивление, нежность и, почему-то, вину. Я понимал, что все реально. Захочу, не смогу это забыть или проснуться. Не смогу сбежать. Я не знал, что сказать, и Шурф все молчал, обдумывал, что узнал и увидел. Находиться в такой близости с ним было непривычно. Когда ты почти лицом к лицу, ну или лицом к ключицам, сложно не вдыхать сводящий с ума аромат масел или кремов. Сложно игнорировать искушение потянуть эту грешную веревку на мантии. Мне должно было быть стыдно, но мне было так тошнотворно пусто, я не чувствовал ни одной утомляющей эмоции. В чем смысл? Уже все услышано и увидено. Надо или покаяться, или грешить дальше. Мою голову сдавливало желание его коснуться. — Макс, — Шурф отчаянно пытался вернуть своему по-эльфийски красивому лицу выражение невозмутимости. Тщетность этих попыток стала меня веселить. Верь ему, после этого. Незнакомо членам Ордена Дырявой Чаши стеснение, ага. Я впервые надеялся, что он читает мои мысли. По-любому читал, сомневаюсь, что ему было не любопытно. В таком случае, я надеялся, что он понимает, как сводит меня с ума. — Ну да, Макс, — невозмутимо отметил я, и поддался искушению. Стянул с него веревку. Что-то во мне чуть ли не руки потирало. Я сначала рефлекторно погасил в себе мысли о том, как хочу близости с этим человеком, а потом… подумал об этом увереннее. Пусть знает. И пусть остановит меня, если захочет. Я начал понимать Шурфа из своих снов. Я не хотел упускать его лицо из виду. Хотел поймать каждое изменение на треснувшей маске, которую он и так почти снял ради меня. Благодаря мне. Я потянулся к нему ближе, почти грудь к груди, и поцеловал его прямо в пульсирующую на шее вену. Затем посмотрел на него. Он прикрыл глаза и словно анализировал себя. Он что, пытается понять нравится ему или нет? Когда это моя компания и мои выходки ему не нравились? С чего такая неуверенность? Я подавил обиду, взял его ладонь и положил на свой затылок. От неожиданности он открыл глаза. Я все еще держал его ладонь и не отпускал, пока он, под мой требовательный взгляд, не сжал мои волосы. Я почувствовал тепло, капающее по моим внутренностям вниз. Я опасно пьянел от вседозволенности и самому себе внушенного контроля над ситуацией. Пальцы Шурфа на моем затылке смелели и сжимали уже так, как хотелось им. Мне всегда было хорошо от ощущения его силы, но ощущать эту силу на себе оказалось отдельным видом удовольствия. Шурф видел, как я завожусь, и, кажется, ему понравилось. Он подтянул меня к себе за волосы и поцеловал. Я тихо простонал ему прямо в губы. Он чуть вскинул брови от удивления. Я планировал его удивлять весь вечер. Его непривычная мне робость и осторожность раскрепощали меня. Великомагистерский тюрбан был отправлен на стол за плечо Шурфа. Я стянул ленту с его волос и провел пальцами сквозь них. Он с возрастом стал напоминать своего лиса, серебряного Чиффу. Такой величавый и волшебный. Самый красивый мужчина, хоть я и не засматривался на других. Шурф уткнулся лбом в мой лоб и прошептал мне в переносицу. — Мне чрезвычайно приятно, хоть и неожиданно, что ты так обо мне думаешь. — Это мой план на вечер, делать тебе приятно, — я хмыкнул и потянул в разные стороны мантию с плеч. Она была надета сверху скабы, а не завернута вокруг, как лоохи. Шурф стряхнул ее с себя, я подобрал мантию с пола и положил на стол. Топтать государственную форму явно не входило в его программу приятностей. Шурф кивнул моим мыслям и сел на стол. Я швырнул свое новое лоохи вниз, залез к нему на бедра, от чего он был вынужден сесть подальше и подхватить меня, чтобы я еще не грохнулся к чертям. Зная мой уровень ловкости, вполне реальный повод беспокоиться. Я не обдумывал свои движения, просто делал, что хотел. Хотел подтолкнуть его на локти, наклониться над ним и целовать его. Видимо, стоило все-таки выгнать его из своей головы. Или действовать еще более по наитию, без озвучивания планов в голове. Потому что, прочитав данную мысль в моей голове, он отодвинул мою голову за волосы и вернул нас в ровное положение. Осознание того, что я сижу на Шурфе, внезапно заставило меня смутиться. Поэтому я не хотел пауз, начну думать и смущаться. Зато Шурф почему-то ухмыльнулся, и стал как-то более походить на свою версию помладше, заглядывая вот так нахально мне в лицо. Он постепенно двигал меня в пассажирское место и занимал позицию у руля. — Хочешь сказать, ты этого не хотел? Я тяжело сглотнул и, наученный прошлым, не отводил глаз от холодных серых глаз передо мной. Сердце заколотилось быстрее, кажется, острое осознание ситуации не отступало. От мыслей отвлекли чертовы пальцы, вошедшие в мой рот, открывшийся почти мгновенно от неожиданности. — И этого не хотел? — голос Шурфа, такой тихий и низкий, вернул меня в прошлое состояние возбуждения, проснувшееся с новой силой. Черт возьми, я сломал его и сломался сам. — Ну конечно хотел. Так громко об этом думал сегодня… Весь вечер. Я тогда понял, что не могу не посмотреть, что же тебе приснилось. Я не понимал, почему мне это так нравится. Я двигался губами по его пальцам, и краснел от своего желания, краснел от его желания, смотрел ему в глаза и просил бога, хоть какого-нибудь, простить мне мои грехи. И желания.