Настоящее время
Просторная аудитория была залита светом мартовского солнышка, слепившего сидящих у окна студентов. Мирон Янович мерно расхаживал около преподавательского стола, объясняя различия между Past Perfect и Past Perfect Continuous будущим журналистам. Кто-то из первокурсников вникал в происходящее, кто-то слушал музыку в наушниках и жевал жвачку, а кто-то втыкал в окно на проезжающие мимо здания университета машины. Лишнего шума в кабинете не было, кроме уведомлений на преподавательский телефон. — Да ответьте вы уже! — выкрикнул с дальней парты один из студентов, видимо особо раздражительный. На самом деле, телефон действительно последние минут десять разрывался от сообщений. Мирон извинился, что вынужден прервать лекцию, и вышел из кабинета. Стоило ему переступить порог, как гаджет зазвонил снова. — Я же тебе говорил, — без приветсвия начал Мирон, — у меня пара только через полчаса закончится, — несмотря на то, что его прервали, голос его звучал мягко и по-доброму, а на лице расцвела хоть и сдержанная, но улыбка. — Да отпусти ты своих великомучеников пораньше, пятница же, — донеслось с того конца провода с легкой усмешкой. Разговор был окончен. Мирон хоть и был строгим преподом, но понимал, что в конце рабочей недели последнее, чем хотелось бы заниматься — сидеть и слушать о временах английского языка (независимо от того, насколько важна данная тема!). — Ещё раз прошу прощения, — сказал Мирон, вернувшись в аудиторию, — вопросы есть? Он пробежался взглядом по студентам, большинство из которых сильнее вжались в деревянные стулья и наверняка бы залезли под парты от преподавательского взора. — Когда домой? — донеслось всё с той же дальней парты и первокурсники захихикали. Карелин как всегда, в своём репертуаре. — Ещё один вопрос не по теме и домой вы уйдёте завтра. — в свойственной ему манере ответил Мирон Янович и на смену смешкам пришла гробовая тишина. — Раз вопросов нет, то можете поднять стулья и быть свободны. Движение в аудитории возобновилось, послышался шелест бумаги и грхот стульев. — Только тихо и чтоб вас никто не видел! До понедельника. — последнее, что сказал преподаватель убегающим студентам. Пока он собирал свои вещи, периодически поглядывал то в окно, то в экран телефона. Около здания университета, на парковке, стоял чёрный блестящий автомобиль, а сам владелец продолжал настрачивать сообщения Мирону. По одному слову в каждом. — Ну наконец-то! — радостно воскликнул Ваня, когда дверь машины захлопнулась за Мироном. — К чему такая спешка? — полный непонимания спросил Мирон, пристёгивая ремень. — Да заебали! — выдал Евстигнеев, кивнув в сторону толпы студентов, — каждый, блять, кто мимо прошëл, чуть ли не через окно залез посмотреть, кто ж тут внутри сидит! Я думал, они тонировку сдирать начнут. Пока он гневался, здание университета всё больше отдалялось, оставаясь где-то позади вместе с рабочей неделей. Мирон сдержано посмеялся в кулак, не впервые Ванька возмущался по поводу чересчур любопытных студентов. — Понимаешь, Вань, всех очень интересует, к кому же я сажусь в машину, да ещё и в такую. — Мирон взмахнул ладонью, указывая на дорогой салон, облицованный бежевой кожей и тëмным деревом, — Меня даже пару раз бабульки с кафедры спрашивали, думали, неужто преподавательской зарплаты хватает на личного водителя. — Да я уже хотел стекло опустить и треснуть хорошенько этим умникам, — говорил Ваня не глядя на собеседника, лицо его было сосредоточенным, а татуированные кисти крепко сжимали руль, — тачку от крови отмывать не хочется. Машина была куплена около полугода назад и Ваня носился с ней как с детëм малым, первая серьёзная покупка, как ни крути. Они ехали не быстро, соблюдая все правила, в городе особо не погонять, а жаль. По радио играл какой-то иностранный рэп, Ваня в такт покачивал головой и ловко маневрировал на оживлённой дороге. Мирону до одури нравился Евстигнеев за рулём: сконцентрированный и серьёзный, матерящийся на неумелых водил такими словесными оборотами, от которых поэты золотого века в гробу по десять раз переворачивались. И взгляд его дерзкий, кидающий вызов окружающим. Возможно, именно поэтому Мирон просил почаще забирать его с работы — чтобы весь их мир заканчивался в пределах автомобилия, а внешний мир шëл на три буквы. Они затормозили на светофоре, становясь в небольшую пробку. Ваня накрыл покоящуюся на коленке мироновскую ладонь и сплел их пальцы. Евстигнеев знает, что Мирон смотрит, потому переводит внимание с дороги и попадает точно в цель — сталкивается со взглядом голубых глаз. И внутри теплеет, хотя, казалось бы, куда ещё больше. Сейчас до покалывающих кончиков пальцев хотелось притянуть его за воротник пальто и целовать так, чтобы в лёгких воздуха не осталось, чтоб голова кружилась от нежности. Потому что с Мироном всегда так. И от этих мыслей в животе тугой узел затягивается, сердце заходится бешенным ритмом. Но, вопреки своему желанию, Ваня только улыбнулся умиротворенному и уставшему Мирону и сжал чужую острую коленку. Сосаться в пробке было рискованной затеей — понапихают же камер в центре Питера — не хотелось вместе со штрафами потом разбирать ещё и компрометирующие снимки. Он хоть и безбашенный, но не идиот. Светофор мигнул сначала жёлтым светом, который вскоре сменился на зелёный. Дорожное движение возобновилось, Ваня снова был отвлечен на дорогу, но правую руку с коленки Мирона убирать не собирался (зря что ли коробку «автомат» брал?). Мирон же развернулся к окну и уставился на виды вечереющего весеннего Петербурга. Хотелось поскорее домой, чтобы уютного Ваньку под бок, горячий чай и фильм какой-нибудь заумный, чтобы Евстигнеев шутливо ворчал, мол, опять свою научную херню смотрит. В их идиллии не хватало разве что пушистого кота, но они были часто слишком заняты, чтобы окружить маленькое, зависящее от них, существо должной заботой. Вынырнул Мирон из своих размышлений о коте только тогда, когда понял, что едут они вообще в противоположную от дома сторону. Почему сразу не понял? Сначала подумал, что Ваня решил пробки объехать, но сейчас они были слишком далеко и вообще в другом районе. Евстигнеев молчал и хитро засверкал синими глазами, когда заметил внезапное замешательство Фëдорова. — А куда мы, собственно говоря, едем? — все-таки поинтересовался Мирон. Ему даже сначала подумалось, что они о чём-то договаривались, а он просто забыл, но, покопавшись в памяти, ничего такого не вспомнил. — А тебе прям всё так и расскажи, — с усмешкой ответил ему Ваня. Если это, конечно, можно было считать за ответ. Через пару минут Фëдоров кажется начал догадываться, куда именно Ваня его везёт, и возражений не имел. В принципе, всё встало на свои места, когда они заехали на Васильевский остров. Дорога сюда была знакома и изучена, как пять пальцев. И Мирон в голове простраивал маршрут, а Ваня, будто читая его мысли, ехал по нему: здесь поворот налево, на перекрёстке прямо, потом направо, и вот они уже парковались около кафе. То самое кафе, которое они между собой называли «наше». — На свидание меня сводить решил? — спросил Мирон, отстегивая ремень безопасности. Улыбка с его лица сходить не собиралась, в ближайшую вечность уж точно. — А вы невероятно прозорливы, Мирон Яныч, — усмехнулся в ответ Ваня и, все-таки не сдержавшись, притянул Мирона к себе. Целоваться с Мироном было приятно, сладко и вкусно, особенно после того, как они не виделись целый день. Хвала тонировке на окнах и пустой парковке, иначе до дома они бы точно не дотерпели. Всё, что между ними сродни кислороду — жить без этого уже невозможно. Но машину приходится покинуть. Зря приехали, что ли? Заведение встречает их бежевыми стенами, желтыми лампочками гирлянд и сеточкой хоть и искусственных, но невероятно органичных лиан, оплетающих белые стеллажи с глиняными горшками. Любимый столик в углу оказывается незанят, что неудивительно — в такое время здесь и людей практически нет. Меню они даже не открывают: за столько лет оно было выучено наизусть; потому быстро отдают заказ официанту. — Давно мы никуда не выбирались, — сказал Ваня, ковыряясь вилкой в тарелке. Мирон в голове прикинул, и действительно: в последнее время выходные Мирона проходили в бесконечной проверке тестов и сочинений или в составлении учебного плана, а Ваня или помогал ему (хоть и ворчал периодически на незаурядное наполнение работ), или уезжал на съемки. Во втором случае было особенно тоскливо, но работа есть работа, а Ваня — востребованный фотограф, профессионал и знаток своего дела. Мирону нравилось в дни ваниных съемок смотреть сториз с бэкстейджа; даже если самого парня на фото не было, его присутствие ощущалось в каждом пикселе. Бывает же в людях развитое чувство прекрасного, вот и в Ване оно есть, и Мирон это в нём особенно любил. — И правда, что-то давненько, — задумчиво протянул Мирон и нашёл под столом ванину руку. Они сидели друг напротив друга, едва соприкасаясь коленями. Мирон провёл большим пальцем по чужим костяшкам. Где-то там, вне поля его зрения, вечным рисунком под кожей забито «HARD», на левой кисти. На правой, которая взору была открыта, цвела первая часть словосочетания — «PLAY». На ванином теле в принципе покоилось множество татуировок: некоторые несли смысл, какие-то были сделаны по приколу, но все они, по мнению Мирона, невероятно шли Ване. Фëдоров и сам бы хотел что-нибудь эдакое набить, возможно так же на кистях и пальцах, но вряд ли на работе оценили бы такой полёт фантазии. Татуировками на скрытых участках кожи преподаватель все-таки обзавёлся, не без помощи Евстигнеева — он и эскизы придумал и их же собственноручно набивал. И каждый раз, когда Ваня касался губами нательных рисунков, у Мирона будто резьбу срывало, внутри всё клокотать начинало — настолько это было интимно. Мирон машинально мотнул головой, отгоняя наваждение — ни к чему это сейчас было в общественном, хоть и практически безлюдном, месте. И Ваня этот жест заметил. Вообще он сегодня был чересчур наблюдательным и настороженным, будто пытался поймать малейшее изменение мироновского настроения. Или как будто чего-то ждал, только чего именно, пока было непонятно. Ужин проходил спокойно. Спокойствие — вот чего не хватало в последнее время. Отложить все дела и быть только друг с другом, быть друг для друга. Мирон звонко поставил чашку с допитым кофе на блюдце и выпустил чужую ладонь, подняв на Ваню блестящие глаза. — Поехали домой? Я за тобой соскучился, — сказал он таким тоном, что у Вани засосало под ложечкой. И казалось бы, живут вместе уже пять лет, видятся каждый день, а крышу сносит даже с таких простых фраз. Они быстро оплатили счёт, даже пару соток кинули официанту на чай, и чуть ли не выбежали из кафе. Верхняя одежда была практически оставлена на вешалке, девочка-официантка вовремя заметила и окликнула спешащих. В машине пришлось немного унять эмоциональный всплеск, но только чтобы заехать в ближайший безлюдный двор, благо, и на улице уже темнело. Они снова целовались, только уже более безудержно, как в последний раз, так, чтоб земля из-под ног, чтоб до искусанных губ и шального взгляда. От их жара окна густо потели, что и тонировка была бы не нужна. И Ваньку хотелось целиком и сразу, вместе с его растрёпанной осветленной чёлкой, покрасневшими щеками и стояком, выпирающим через узкие джинсы. Мирон сам уже на пределе, поэтому скользит ладонью к чужой ширинке, но его запястье перехватывают. — Мир, погоди, — произнёс Ваня, тяжело дыша после интенсивных ласк. И Мирон таращится на него безумным, но теплеющим взглядом, кивает и убирает руки. Ваня зарылся в карманах куртки, но, видимо, ничего нужного там не оказалось. — Вань, ты презервативы что ли ищешь? — все-таки поинтересовался Мирон, других догадок он пока что не имел, — Неудобно же в машине, ну. До дома потерпеть можно. Но Ваня ничего не ответил, только нервно хмыкнул, неловко улыбнулся и потянулся к бардачку. И кажется до Мирона начало доходить, что сейчас будет происходить. В ваниных руках образовалась небольшая бархатная красная коробочка, а сам Ваня на секунду посерьезнел и выпрямился. Сердце моментально упало куда-то пятки и через секунду забилось с новой силой. Становилось понятно, почему же Ваня решил устроить «внезапное» свидание и почему был особенно внимателен. — В общем…— начал говорить Ваня, но голос его дрогнул. — И целом, Ванюш. Правильно говорить «в общем и целом», — пытался шутить Мирон, потому что видит волнение своего парня, хотя и у самого руки трясутся не меньше. — Мирон, вот умеешь испортить момент. — шуточно возмутился Ваня, и все-таки заулыбался, — Я тут хотел задвинуть речь о том, как счаслив, что мы вместе, как ты много для меня значишь. Кольцо вот купил, только не мог подходящий момент поймать, — он открыл коробочку и повернул её к Мирону. До мозга волнами накатывало осознание, от этого шарашило похлеще, чем оголенным проводом в двести двадцать вольт. Мирон тут же взял её руки и принялся разглядывать кольцо: ничего вычурного в нём не было, самое классическое, золотое, но глаз зацепился за гравировку на внутренней стороне. С первого взгляда какая-то нечитаемая надпись, но на самом деле там выгравированы их инициалы — «Ф. М. Я» витиевато переплеталось с «Е. И. И» и смотрелось так красиво, правильно и гармонично. Ваня наблюдал за реакцией Мирона, пытался унять волнение и хоть немного расслабиться. Всё же хорошо правда? Они вместе пять лет, имеют общий быт, в отпуск летают, бывают ссорятся, но куда без этого. Тогда почему его трясёт как школьницу на выпуском? И вот теперь до Ванечки доходит окончательно — любит, причём сильно и бесповоротно. Иначе бы не затевал это всё. Мирон пытался подобрать слова, выходило с трудом, потому что эмоций куда больше, а вот как их передать было не совсем понятно. — То есть это предложение руки и сердца? — спросил Мирон и тут же мысленно врезал себе за тупой вопрос. Что же ещё это может быть, ну? — С учётом того, где мы пока живём, можешь считать это оберегом от долбоёбов. — тревога постепенно отступала, получилось даже пошутить, не один Ваня здесь вообще-то за их отношения переживает. — Ну и ревнивец же ты, — смеётся Мирон, — сложно, наверное, будет объяснить на работе, как я так быстро жениться успел, но, пожалуй, я как-нибудь переживу это. Да и не обязательно им знать, что не женился вовсе, а замуж вышел. Теперь уже и Ванька засмеялся. Перехватив правую руку Мирона, он надел ему кольцо на безымянный палец. И с этим чувством в сравнении ничего стоять не могло. Может он и действительно ревнует, иногда слишком сильно, но теперь они на новом уровне — уже абсолютно точно одно целое. — Вань, послушай, — Мирон взял татуированные ладони в свои и посмотрел в глаза, так, чтобы Ваня мог видеть весь тот трепет, который у него внутри, — мы когда-нибудь обязательно переедем и официально распишемся, родной. У тебя же есть второе кольцо? — Ваня кивнул и тут же подался вперёд, утягивая Мирона в поцелуй, чувствуя, что теперь у них всё точно будет хорошо.***
Чуть больше шести лет назад
Мирону двадцать шесть и он возвращается из Англии в родной Санкт-Петербург спустя четыре года. И он совершенно не знает, что теперь делать. Окончив университет, он быстро понял, что простым переводчиком в России быть не вариант. После выпуска перспективы были не особо радужные: ты становишься либо педагогом, либо переводишь талмуды за копейки. Первое не улыбалось вообще никак, потому что ещё во время практик в универе Мирон понял, что школьники его изводят моментально. Ну не мог он с детьми найти общий язык, особенно с пятыми классами, к которым почему-то именно его и ставили на практику. А второе было самым нудным занятием на планете, монотонность убивала, да и само содержание текстов оставляло желать лучшего, хотя в них можно было и не вчитываться. Поэтому когда на сайте по поиску работы он наткнулся на объявление молодой компании, которая планировала выйти на европейский рынок в ближайшее время, сразу же отправил им своё резюме. В штат требовались сотрудники со знанием иностранных языков, поэтому резюме их устроило. Собеседование, а позже и испытательный срок пролетели быстро, работать с клиентами нравилось куда больше, чем с безликим текстом. Да, всё тот же перевод, но теперь задача заключалась в переводе коммерческих предложений или в присутствии на встречах с иностранными инвесторами. Компания росла и скоро поступило предложение перевестись в другой филиал, в Лондоне. Дела у компании шли в гору, правда до момента кризиса. Из-за пандемии и закрытых границ заказчиков стало меньше, штат сотрудников начали сокращать, филиалы постепенно закрывались. В итоге компания вовсе обанкротилась. Мирон пробовал найти другую работу в Лондоне, но гражданина другой стороны не очень-то и охотно хотели брать. А потом и виза закончилась. Нужно было возвращаться на родину. Вернувшись в Питер в июне, он плохо представлял, чем именно будет заниматься, но хотя бы квартиру под съëм не надо было искать, она ему там в наследство осталась, да, старенькая и не в лучшем районе, но своя. На первое время Мирон взял сразу несколько проектов на перевод, но поиски работы не прекращал. И вот одним августовским утром столкнулся с бывшим однокурсником в магазине. Оказалось, что Илья уже и женился, и ребёнок у него не так давно родился, а ещё он работает в университете, который они вместе заканчивали. Последнее Мирона заинтересовало уже больше (все-таки какая-никакая, а стабильная работа, ещё и в знакомом месте, и главное – никаких пятиклассников), а Илья обмолвился, что на факультет журналистики как раз препод иностранного нужен — восьмидесятилетняя Анфиса Андреевна, которая десятилетиями кошмарила студентов английским языком, наконец-то ушла на пенсию. Становиться преподавателем в планы Фëдорова не входило, но чем черт не шутит. Если уж совсем не понравится, то уйдёт на фриланс. Мирон для вида сказал, что подумает, но на следующий день позвонил Илюхе и узнал что да как. К тому моменту отдел кадров удачно вышел из отпуска, поэтому Мирону осталась собрать нужные бумажки, пройти медосмотр и готовиться к первому сентября.***
В двадцатых числах августа состоялся педсовет, на котором Мирон познакомился с коллегами. Из общих обсуждений он пытался вникнуть в курс дела, потому что объяснять ему лично особо никто не собирался. Из университета он вышел уже под вечер, когда стемнело, и шёл он с горой документов и исписанным ежедневником. За неделю ему предстояло составить программу на семестр для всех четырёх групп, ему, конечно, дали план и некоторые материалы, но это не отменяло огромного объема работы. Благо, Илюха успел познакомить Мирона с другими преподами иностранного, а те оказались достаточно молодыми и понимающими людьми, которые согласились в случае чего помочь. Следующую неделю Мирон не вылазил из компьютера, заливая в себя кофе и энергетики литрами. Писал он и днём и ночью, синяки плотно засели под глазами, с щетиной ему бороться тоже некогда было. Зато работа была почти сделана, да и сам процесс доставлял какой-то странный кайф мироновской лингвистической душонке. Благо, программу можно было сдать в электронном виде, а распечатать только ближайшие лекции. Тридцать первого числа Мирон принялся печатать лекции, на завтра у него было три пары: одна у третьего и две у четвёртого курсов. И сложности настигли Фëдорова откуда не ждали: принтер, распечатав два листа, нагрелся, загудел, мигнул всеми лампочками и вырубился. Как только Мирон не пытался его оживить, но техника работать отказывалась. Надо было срочно что-то делать. Мирону пришлось напрячь извилины, чтобы вспомнить, есть ли поблизости копицентр, потому что в последнее время его маршрут состоял из походов в Пятëрочку через дорогу и в табачку рядом (и то только потому, что там сигареты дешевле на пять рублей). Копицентр все-таки нашёлся неподалёку, поэтому Мирон нашёл флешку (которую предварительно пришлось почистить от файлов сомнительного содержания и фотографий с выпускного), перекинул на неё необходимые документы и, облачившись в первое, что выпало из шкафа, поплелся в печать. Жара на улице стояла невыносимая, на улице было липко и душно. Пока дошёл, Мирон уже десять раз обматерил внезапно подставивший его принтер и клялся завтра же отнести его в ремонт. Копицентр встретил его музыкой ветра и кондиционерной прохладой, Фëдоров даже на пару секунд задержался на входе, чтобы отдышаться. Потом уже подошёл к стойке, из-за которой сразу же вырос достаточно молодой парень. Внимание сначала приковалось к выкрашенные в ярко-красный цвет волосам. Парень устало вздохнул, подняв на посетителя взгляд глубоко-синих глаз. — Здрасте, чем могу помочь? — поинтересовался работник. «Иван» - прочитал Мирон на бейджике, прикрепленном на темно-синюю корпоративную футболку. — Здравствуйте, мне распечатать надо, — Мирон протянул флешку, которую Иван тут же забрал и вставил в ноутбук. — Вот, папка «Программы», все файлы отсюда. Парень кивнул и начал открывать документы. Увидев количество страниц, он снова вздохнул тяжее прежнего, выражение его лица выдавало внутреннюю истерику. Ну конечно, распечатать сто с лишним страниц явно не самое весёлое занятие, а заниматься этим целыми днями казалось вообще скукой смертной. Это вам не в «Дурака онлайн» играть в рабочее время. Пока Иван укладывал бумагу и считал листы, Мирон изучающе скользил взглядом по парню. Тот был высоким, выше самого Фёдорова уж точно, даже с учётом того, что сутулился, корпоративная футболка не скрывала стройную фигуру и широкие плечи; на предплечьях красовались татуировки: среди россыпей очевидных портаков выделялась витиеватая надпись, которую Мирон никак не мог прочесть. Бросив эту затею, он всмотрелся в лицо работника: в синих глазах читалась явная незаинтересованность в нынешнем занятии, но глубина их цепляла, Мирон пока не понимал чем. Чёлка термоядерного цвета постоянно лезла парню в глаза, но убирать он её не торопился, только смахивал и сдувал. В какой-то момент Мирону стало неловко, что он вот так в открытую пялится на парня, которого впервые видит. Фëдоров осёк себя, он уже не в Лондоне, здесь такое в лучшем случае не поймут и посчитают его странным, в худшем — отпиздят. Благо, через пару мгновений ксерокс замолк, на стойку легла толстая стопка бумаг. — Картой или наличными? — спросил Иван. — Картой. — коротко ответил Мирон, приложил карту к терминалу и поспешил удалиться. Свой принтер он решил пока не чинить.***
Утро первого сентября снова не радовало. Мирон уже успел забыть, каково это — вставать ни свет ни заря, чтобы ехать в учебное заведение. Оказалось, что нет разницы, студент ты или преподаватель, приятного в этом было мало. Мирон опаздывал в свой первый рабочий день, причин этому было несколько, но ни одной адекватной: прежде чем подняться с кровати, он раз пять отключил будильник; потом обнаружил себя в зеркале с ярко-красным отпечатком подушки на щеке и примятыми к одной стороне волосами. Бороться с этим недоразумением оказалось труднее, чем он думал. Впопыхах он пытался позавтракать, но молока для кофе в холодильнике не оказалось, пришлось довольствоваться простым чёрным. Хотя и это вышло крайне скверно — после третьего глотка кофе был вывернут на белую рубашку, нужно было искать новую и опять гладить. После он опоздал на метро. В общем, всё было против него. Благо, опоздал он не сильно и группа третьего курса смиренно ждала его. Первую пару в своей жизни Мирон провёл неплохо, хотя и местами неловко. Студенты оказались спокойными и вдумчивыми ребятами, так что с ними проблем не возникло. После перерыва группа сменилась на четвёртый курс. Мирон поздоровался с ними на английском и коротко представился. Говорил он бегло заранее подготовленые фразы, на лицах студентов читался накатывающий ужас. — Ладно, — уже по-русски заговорил Мирон, — кто у вас староста? — миниатюрная девушка на первом ряду подняла руку, — напиши мне список, раз уж у нас с вами две пары сегодня, то есть время познакомиться. Мирон нервно улыбался, мнимое спокойствие постепенно его покидало и он начинал нервничать. В кабинете, казалось, стало душно, хотя все окна были открыты, воротник рубашки душил, а пол слишком сильно скрипел, пока он расхаживал по аудитории. Мирон попробовал успокоиться и сел за стол, сложив перед собой руки в замок. В кабинете воцарилась тишина. Староста писала список, а студенты таращились на нового преподавателя в немом ужасе: то ли не могли поверить своему счастью, что Анфиса Андреевна ушла на заслуженную пенсию, то ли ожидали подвоха и вспоминали весь курс иностранного. Когда Мирон решил, что студенты достаточно напуганы и можно продолжать вести занятие, в дверь постучали. Влетев в аудиторию, парень затараторил: —Извините-за-опоздание-можно-войти? – отчеканил молодой человек и оцепенел, он-то ожидал увидеть за преподавательским столом женщину восьмидесяти лет, но никак не молодого мужчину. Который, к тому же, показался ему смутно знакомым. — In English please, — попросил Мирон и с интересом уставился на парня. Он-то сразу узнал Ивана из копицентра, сложно было не запомнить такую яркую внешность. Ваня (как уже Мирон успел прозвать для себя студента) вздохнул и едва заметно закатил глаза. — May I come in? — кое-как достал из чертог разума Ваня. — Good, — произнёс Мирон, растягивая гласные, — над первой частью предложения надо ещё поработать, но проходи уже. Парень со скучающим видом поплелся на последний ряд, рухнул за парту и, не стесняясь никого и ничего, уложил на неё рюкзак, а сверху и голову, используя рюкзак вместо подушки. Кепку ещё на глаза натянул. Мирону вспомнились его студенческие будни, и фраза «Я вам не мешаю?», находились умники, которые на такое ещё остроумно отвечали. Ваню он решил не трогать и вообще решил, пусть студенты на его парах занимаются чем хотят, лишь бы экзамен были в состоянии сдать. Мирон сделал вдох-выдох, выпрямился и продолжил занятие, исходя из намеченого плана.***
Пары с четвёртым курсом стояли у Мирона три раза в неделю: одна в понедельник и две в среду. Фамилию симпатичного студента узнать было не сложно — Ваня в группе всего один, и он уже как три недели исправно ходил на пары Мирона. Мирон запомнил, точно ни одной не пропустил. Зачем запомнил? Вот на это ответа уже не было и Фëдорова это пугало. Вообще-то Мирон не планировал влюбляться в ближайший год, воспоминания о предыдущих отношениях всё ещё маячили красным флагом на подкорке сознания. И, если совсем на чистоту, не самые приятные воспоминания. Каждый раз задумываясь об этом он себя одергивал. Ну какое влюбиться? Это бред, он же ничего о Ване толком не знает. Кроме того, что тот больше не опаздывает на пары иностранного, всегда приходит в кепке (причём каждый раз в разной), теперь красит волосы в розовый, в среду на первой паре спит на задней парте, между парами бегает курить, а ещё, когда тема занятия коснулась искусства, выяснилось, что переспорить его в данной теме невозможно (Мирону тогда даже стало жалко старосту, с которой схлестнулся Евстигнеев, пришлось попросить вести себя скромнее). Ну и отрицать, что Ваня чертовски привлекательный Мирон не мог. От всех этих мыслей Фëдорову плохело моментально, не хватало ещё вляпаться в какую-то историю. А потом Ваня перестал ходить на пары. Пропал почти на месяц и всё на том. Мирон не знал, ходит ли парень на остальные предметы или он такой один особенный, но и узнавать у кого-то, честно говоря, не собирался. Ждал пока эта микро-симпатия перегорит. Ждал до момента, пока не вспомнил про сломанный принтер. Мысль о том, что принтер можно было бы починить пришла в голову только когда Мирон толкал стеклянную дверь копицентра. Дверь, кстати, не толкалась, на тей большими буквами написано было «НА СЕБЯ». После трели музыки ветра из-под стойки, как и в прошлый раз, показывается парень. — О, здрасте, Мирон Яныч, — задорно поздоровался с ним Ваня, — какими судьбами, опять программы? «Надо же, запомнил», — подумал Мирон, но вслух решил не произносить. — Здравствуй, Ваня. Лекции в этот раз, — он протянул флешку, — в папке «Лекции». Ваня кивнул, сказал что-то про оригинальность подписи для папок, и принялся за работу. Мирон чувстовал себя до жути неловко и не знал куда себя деть. На Ваню смотреть было страшно, пялиться начнет ещё, спалит себя, а дальше воображение рисовало картинки, как его сначала пиздят в подворотне, а потом увольняют. Мирон мотнул головой, надо было срочно себя чем-то занять. Рассматривая обстановку вокруг, Фëдоров врезался взглядом в фотографии на стенах. Их было много, они были разные, но все в едином стиле. Видно, что одним человеком сделаны. Как он в прошлый раз не заметил-то их? Захотелось подойти поближе, всмотреться в детали, потому что действительно красиво, аж дух захватывает. Увлечённый данным занятием Мирон даже не заметил, что ксерокс затих. — Нравится? — внезапно спросил Ваня, Мирон, ушедший в глубинные размышления, даже дëрнулся. Только угукнул и подошёл к стойке. — Это я всё сделал, а начальство разрешило повесить, хорошо же смотрится, правда? — довольно говорил парень, раскладывая бумаги по файлам. — Очень красиво, действительно. — признался Мирон, — занимаешься фотографией? — захотелось стукнуть себя в лоб за идиотский вопрос, но время потянуть хотелось ещё больше, лишь бы Ваня говорил и не затыкался. Голос его Мирону — мёд в уши, как оказалось. — Нет, Мирон Яныч, это всё нереальный рисунок шариковой ручкой, — сказал Евстигнеев так серьезно, что Мирон почти поверил, — да чего вы так реагируете, — уже со смешком, — да, фотографирую, для души, в первую очередь. Ну и зарабатывать пытаюсь. Перед Мироном, как и в прошлый раз, выросла стопка бумаг. На терминале высветилась сумма к оплате, а уходить не хотелось. — Почему на занятия не ходишь? — поинтересовался он, складывая распечатки в рюкзак. Ваня от вопроса стушевался, увёл взгляд влево и завертел в руке ручку. — То съемки, то смены. Работа, сами понимаете, — сказал парень с какой-то ноткой обреченности в голосе. И Мирон только сейчас обратил внимание на тёмные круги под глазами. — Я, конечно, всё понимаю, но такими темпами получишь недопуск по моему предмету, что на экзамене делать будешь? — Мирон постарался спросить строго, но не слишком пугающе. Пора бы вспомнить, что он вообще-то преподаватель. — Цветы и конфеты обычно работали на троечку, — посмеялся Ваня. — На цветы у меня аллергия, конфеты только с коньяком, а тройка для тебя — слишком мало. — говорит Мирон, проходя по направлению к выходу, но у двери оборачивается, — жду на занятиях, Евстигнеев, до свидания. Из копицентра Мирон практически выбегал. И что это сейчас было? Предложение взятки? Или неуместный завуалированный флирт? «Пиздец» — набатом стучало в черепной коробке, ничего другого на ум не приходило. Хотелось только покурить, опрокинуть пятьдесят грамм водки и лечь спать, чтобы хотя бы сегодня не вспоминать этот диалог.***
Через неделю Ваня все-таки явился на пары. Страшно заëбанный, но явился, и уже по классике завалился спать на последнюю парту. Глядя на парня, у Мирона внутри что-то сжалось и он даже почувствовал, как совесть где-то в глубине заворочалась. Все-таки это Мирон наехал на Евстигнеева, мол, на пары не ходит, а теперь пришёл, правда выглядит совсем как приведение. Преподаватель сжалился над группой и решил перенести запланированный тест на следующее занятие. Облегчение на лицах некоторых студентов чуть успокоило совесть Яновича. Баланс вселенной восстановлен, карма его настичь не должна. Остаток семестра Ваня ходил почти исправно ( больничный не в счёт). Иногда уставший и в край заебанный, иногда удивительно бодрый и задорный, но ходил. Мирон же исправно только сходил с ума, потому что всё замечал: и новый цвет волос (какой уже по счёту?), и куртку не по погоде, и джинсы с драными коленками, и то, что Ваня теперь на его парах не спит, а в ноутбуке залипает. Наклейки на ноутбуке, кстати, Мирон тоже заметил и рассматривал издалека так же пристально, как и написанное «на отъебись» сочинение. А ещë у Мирона голова кругом не только от красивенького студента, но и от новой работы. В конце декабря над ним будто хотели поиздеваться: студенты, которые не ходили и обзавелись долгами, захотели допуск к сессии и теперь доставали Мирона и в курилке, и в буфете, и пару раз в уборной. Ещё и заведующая кафедрой подкинула пару текстов на перевод, которые нужно было сделать «вот-прям-срочно-сейчас» для какого-то исследования (в котором Мирон, вообще-то, не очень хотел принимать участие, но ему за это обещали премию, так что пришлось согласиться). Для самокопания времени оставалось немного, как и до Нового года. Новый год Фëдорова интересовал меньше всего, он готовил билеты для экзамена. Вспоминались и его студенческие времена, когда он готовился к экзаменам за ночь. В такие моменты он начинал ещё больше уважать своих преподавателей, их титанический труд и нечеловеческое терпение, потому что Мирон уже готовил себя к прослушиванию невероятных ответов. Тридцать первого у Яновича как на зло стояли пары. А он, как человек без личной жизни, на них явился. Четвёртый курс тоже явился, но в составе пяти человек, Мирон этим бедолагам пообещал автоматы поставить, даже фамилии себе записал. Заветной среди них не было, даже как-то грустно стало, Ваня почти не прогуливал, а на последнее занятие не явился, упустив возможность схалявить на экзамене. Потом на кафедре был преподавательский корпоратив, но Мирон отделался чаем, куском торта и свалил. Планов на новогоднюю ночь у него не было, хотя старые друзья предлагали встретиться, но желания никакого вообще не было. По дороге домой он зашёл в Пятёрочку, купил бутылку коньяка, сыр, колбасу и сигареты. Настроение было отвратительным, но стоило задуматься о причине, то становилось только хуже.***
Первое января встретило Мирона головной болью, звоном стекла пустой бутылки об пол и открытым профилем ваниного инстаграма на ноутбуке. Мирон попытался сесть на кровать, но в голове помутнело и он улегся обратно, гребая ноут поближе. Кружок сториз вокруг аватарки был серым, что означало просмотр всех историй. Фëдорову стало дурно этого факта ещё больше, чем от похмелья, щеки загорелись, а из глотки вырвался обреченный стон. Благо, в директ он ничего написать не додумался, за это Мирон уже считал себя героем. Идиотом законченным, но все-таки героем. Бороться с желанием посмотреть сториз снова (потому что их содержание Мирону не запомнилось) сил не было. Вообще-то он не смотрел ванины истории с основного аккаунта, для этих целей был создан фейк, но видимо вчера об этом он не особо думал. Поднося курсор к иконке, руки затряслись так, что можно было спокойно вколачивать гвозди без молотка. Страх, предвкушение, понимание запретности и интерес — всё это бурлило в котле обжигающих чувств. Историй было всего три, все три – фотографии. Первая — Ваня на фоне ещё не украшенной ёлки задумчиво смотрит куда-то вверх кадра, поджимая губы в полуулыбке. На экране ничего кроме его лица, ёлки и незамысловатого текста нет, но Мирона впервые посещает мысль, что скорее всего у Ваньки (а на фото не Иван, не Ваня, а именно Ванька) кто-то есть, во всяком случае он проводит параллель со своими бывшими прекрасного пола — все они обожали эту праздничную суету, а особенно наряжать ёлку. Второе фото — Ваня стоит с друзьями на улице, улыбается так искренне и ярко, смотря на бенгальский огонек в руке. Мирон бы только за эту улыбку ему «отлично» в зачётке нарисовал. И третье фото — селфи, ракурс чуть снизу. Ваня на балконе с сигаретой, позади него тёмное небо с яркими огоньками салюта. Взгляд у него задумчивый, глубокий такой, но всё же уже пьяный и чуток мутный. В правом нижнем углу небольшая подпись с пожеланиями в новом году и теперь Мирон видит в тексте душу, в отличие от сочинений, которыми кормил его Евстигнеев весь семестр. Эту фотографию Мирон скринит. Сам не знает зачем, просто сохранят в папке на компе и захлопывает крышку. Он трет глаза ладонями, будто пытается стереть образ из головы, сильнее вжимается затылком в подушку, но не помогает. До мозга заторможенно доходят воспоминания о сегодняшнем пьяном сне с участием Вани и Мирону хочется удавиться окончательно.***
Перед экзаменом Мирон волновался наверное сильнее, чем когда сам сдавал. И казалось бы, он преподаватель, налажать невозможно, но первая сессия всегда самая сложная, и оказалось, что не только для студентов. Всё прошло в порядке нормы, кроме Евстигнеева, который вышел отвечать с коробкой конфет в руках. Конфеты шоколадные, с коньяком, как Мирон когда-то сдуру ляпнул. В тот момент Яновичу хотелось провалиться под землю и забыть и тот диалог, и довольное лицо Вани, отвечающего на вопросы билета. Тайфун внутри Мирон старался игнорировать как мог, сконцентрировавшись на ответе, но получалось не очень хорошо. Дослушав, он влепил Евстигнееву пятерку в зачетку и отпустил в добрый путь. Парень только весело подскочил, попрощался и поспешил удалиться. Мирон долго смотрел в запертую дверь кабинета. Помимо прочего, его сжирало изнутри чувство потери: четвёртый курс уходил на преддипломную практику сразу после сессии, а потом у них начинался дипломный проект. А это означало, что теперь их с Ванькой взаимодействия сведутся к минимуму. С другой стороны он, конечно, мог бы вздохнуть с облегчением и забыть о своём увлечении студентом, но Мирон решил, что ему, по всей видимости, нравится страдать, потому что заканчивать эту самопытку он не хотел. Все-таки, чувство влюбленности (а именно так Мирон обозвал своё состояние после новогоднего утра) окрыляло. Он допускал мысль, что у Вани вполне себе кто-то может быть, потому что это логично. Потому что Ваня замечательный: он много чего интересного может рассказать (такой вывод Мирон сделал из дискуссий на своих парах), круто шутит, не стесняется своего мнения, любит котов, и много-много чего ещё. Подтвердить или опровергнуть наличие второй половинки у Вани Мирон не мог, но даже в случае её отсутствия себе он шанса тоже не давал. Фëдоров пытался отвлечься от гнетущих мыслей разными способами, пару раз даже ходил с друзьями в клуб. Там он знакомился с девчонками, но дальше чем полапать красотку на танцполе он не заходил. Не было желания, потому что хотелось другого. Не брюнетку с пухлыми губами и кукольными глазками, а двухметрового татуированного парня. Девчонки тащили его в туалет клуба, а он звал их покурить на улицу и вызывал такси, лишь бы перед глазами не маячили.***
Во втором полугодии на замену четвëртому курсу пришёл первый. Часов с ними было много, а ещё с ними было сложнее, но Мирон вроде бы справлялся. Ваню он видел теперь значительно реже: тот пару раз неделю приходил сдавать материал своему рудоволителю и они могли пересечься в коридоре или в курлке. В курилке Мирону нравилось больше, потому что курил Ваня чертовски эстетично и красиво, а ещё там можно было поболтать, и что удивительно, чаще всего диалог начинал Ваня. Спустя пару таких встреч, курить по вторникам между второй и третьей парой стало каким-то ритуалом, потому что они не сговариваясь встречались за зданием университета. Обычно говорили они ни о чём: о погоде, о практике, о том, что любимые сигареты дорожают, а стипендию он просрал из-за одной единственной тройки. А еще Мирон так и не починил принтер. Зачем, если можно сходить в копицентр и распечатать, так еще и с Ваней увидеться? Иногда, правда, вместо него Мирон сталкивался с ваниной сменщицей Викторией. В такие дни Фëдоров вспоминал, что вообще-то приходит сюда документы печатать, а не романы крутить. «Романы крутить» звучит странно, учитывая то, что даже флиртовать Мирон не пытался. Понять, по каким именно дням работает Ваня, у него не получилось, и это, наверное, к добру, потому что скатываться в сталкерство Мирон как-то не планировал. В таком ритме время неумолимо подходило к концу учебного года. Весна в Питер начала приходить только в мае, неделю стояла прекрасная погода: наконец-то потеплело, трава и деревья зазеленели, солнце радовало жителей Северной столицы своими яркими лучами, птички запели тонкими колокольчиками. Действительно хотелось жить. Мирон в свой законный выходной чинно отсиживался дома, потому что невероятно измотался на работе, даже хорошая погода за окном не могла выманить его на улицу. А заведующая кафедрой вот смогла: она просто позвонила и уточнила, не забыл ли Мирон о материалах для первого курса, а он, конечно же забыл. Вернее, он-то их написал, но в бумажном виде на руках не имел. Стоило Мирону выйти из парадной, небо стянули тяжёлые серые тучи. На зонт от махнул рукой — тут идти пять минут, не сахарный, растаять не должен. Да и какой дождь, ну? Такая чудесная погода стояла несколько дней, значит распогодится. Внезапно грянул гром, засверкала молния и полило как из ведра. Порывистый ветер клонил тонкие верхушки деревьев практически к самой земле, сносил пешеходов с ног и задувал водяной поток во все доступные места: люди даже под козырьком остановки не могли укрыться от капель косого дождя. На подходе к месту назначения Мирон почти в слух материл и Тютчева с его «люблю грозу в начале мая», и обманчивую погоду, и себя, вышедшего без зонта в джинсовке — даже капюшон не натянуть. Он промок до нитки, намочил ноги и замерз как собака. Сухое и тёплое помещение копицентра ещё никогда не ощущалось настолько райским местом. А потом потеплело ещё и внутри самого Мирона — сегодня работал Ваня. — Добрый день, Мирон Янович, — поздоровался парень и уставился на преподавателя, который будто только что пережил конец света. — Ага, добрый, — букркул Мирон и полез в рюкзак за флешкой, — там такой ливень, что даже самый плохой хозяин собаку на улицу не выгонит. Ваня сочувствующе посмотрел сначала на него, потом на стеклянную дверь позади, и понимающе кивнул. Ливень всё никак не заканчивался, в отличие от страниц, выходящих из принтера. Мирон тоскливо поглядывал на улицу: ситуация лучше не становилась. Только он собрал волю в кулак и собирался уходить, как Ваня сказал: — Мирон Яныч, может чаю? В этот момент Мирону показалось, что над ваниной головой засиял нимб, он даже пару раз помограл. Никакого нимба, естественно, не было. — Спасибо, Вань, но неудобно как-то, ты же на работе, — сказал Мирон, заглушая в себе желание согласиться. — Да ну, всё равно рабочий день скоро закончится, а вы зубами от холода стучите. Секунду. — Ваня вышел из-за стойки, проскользнул аккурат мимо Мирона, и повесил на дверь табличку «Технический перерыв», — сомневаюсь, что кто-то уже зайдет. «Ну да, нормальные люди дома сидят и телевизор смотрят» — подумал Мирон. — Пойдёмте, у меня как раз мятный чай есть, — сказал Ваня и прошёл в каморку, махнув Мирону, чтобы тот следовал за ним. Комнатка была совсем небольшого размера, в ней помещался стол (очевидно, чтобы сотрудники могли пообедать), два стула, вешалка для одежды, металлический шкаф и небольшая тумбочка. Ваня налил в электрический чайник воды из баклажки, достал чай, который оказался просто пакетированным с ароматом мяты, в тумбочке нашлось и какое-то печенье. В этой маленькой комнатке стало как-то совсем уютно, напиток согревал, и хотя сидели они в тишине, Мирон чувствовал абсолютное удовлетворение ситуацией. Хорошо, и всё на том. Молчание прервал Ваня. — Мирон Яныч, а можно я вопрос задам, только вы на него честно ответите, ладно? На Мирона напала секундная паника — что ж там за вопрос такой может быть, что надо прям честно отвечать. Неужто Ванëк его раскусил и начнет допрос с пристрастиями. — Валяй. — Вам нравится ваша профессия? — спросил Ваня и как-то слишком задумчиво взглянул в глаза. Мирон почти поперхнулся чаем. — Да, вполне. Это был осознанный выбор. Единственное, что преподавать я не собирался, но вышло как вышло. — ответил Мирон и утопил взгляд в чашке, — а тебе, как я понимаю, не особо нравится? — А вы невероятно прозорливы, Мирон Яныч, — эмоция на лице парня изменилась с заинтересованности на секундную грусть, а потом на напускное безразличие, — журналистика — это не моë. — И ты понял это в конце четвёртого курса? — хмыкнул Мирон. — Нет, на втором. Честно говоря, я и поступил сюда только потому, что родители сказали, что это престижно. На первом ещё нормально было, а потом начался, простите за выражение, заëб конкретный. — Мирон на «выражение» отмахнулся, не впервые Ваня при нём матерился, особенно в порыве откровенности. — Так почему не отчислился? — Мирону действительно это было непонятно. Если понимаешь, что не твое — зачем мучиться. Да, родителей расстраивать не хочется, но наверняка можно было бы найти что-то не менее престижное. — Сначала я не понимал, что именно мне не нравится, потом было жалко потраченного времени, — произнёс Ваня, нервно посмеиваясь. Видно было, что эта тема для него тяжелая, слова давались не слишком легко, на Мирона он уже не смотрел — вцепился глазами в стол; а ещё он всё время дëргал ниточку чайного пакетика. — А потом, ну когда я все понял, я почти отчислился. — И когда это было? — шестеренки в мироновской голове вращались медленно, но у него, кажется, начал складываться пазл. — Осенью. Я даже заявление написал, нужно было только все подписи собрать. А потом вы пришлии, спросили по поводу отсутствия и сказали, что ждёте на парах. — говорил он это таким тоном, что у Мирона сердце заходилось, медленно и тяжёлыми ударами оно билось в груди, вот-вот и остановится совсем. — Вот оно что, — задумчиво протянул Фëдоров, — а как же работа, съёмки? Ты тогда эту причину озвучил. — Это всё тоже было. Я пытался всё уладить для отчисления как раз. Но после того нашего диалога я решил, что как-то невежливо заставлять человека ждать, — Ваня вновь коротко засмеялся и продолжил, — не знаю, тогда это как знак свыше какой-то был, что ли. Ну и в общем-то, заявление я в тот же день выкинул. — Ты просто хотел посмотреть как я отреагирую на коробку конфет, признавайся? — по-доброму подколол Мирон. — О, да, конечно, — подхватил Ваня, чуть более искренне улыбнувшись, а потом поднял глаза и посмотрел на Мирона так, что тот чуть было воздухом не подавился, — Спасибо вам, на самом деле. Ваши пары реально вытащили семестр. Вы единственный препод, у которого можно было поспать, при этом сами занятия очень интересно проходили. Мне кажется, не зря вы преподавать пошли. Для Мирона это была маленькая победа, пусть профессиональная, но всё же. Слышать такое, а тем более от Вани, было очень-очень приятно, даже немного неловко. Они снова молчали, Мирон чувствовал, будто что-то происходит, только что именно пока понять не мог, не получалось ухватить эту невидимую нить, хоть какую-то зацепку найти, чтобы получить ответ на вопрос «Что это, блять, сейчас вообще было?». Не каждый студент с преподавателем вот так чаи гоняет, да откровенничает. Не смотрят так на преподавателей. Хотя, возможно он себе это всё надумал, выдал желаемое за действительное и теперь сокрушался. «Когда кажется — креститься надо» — подумал Мирон, а потом вспомнил, что он вообще-то атеист. Чай они допили, печенье доели, а там и рабочий день закончился. Ливень, кстати, тоже, на город опустилась розовая дымка, а в небе растянулась блеклая радуга. Они вышли на порог копицентра и Ваня достал телефон, чтобы запечатлеть чудо природы. — Красиво, — сказал Евстигнеев, щелкая кнопку камеры. — Ага, — выдавил из себя Мирон и поспешил попрощаться. Ему надо было подумать о многом.***
Учебный год закончился уже как две недели и Мирон не мог этому не радоваться, скоро начинался отпуск. Одновременно с этим расстраивало то, что с Ваней на перекур бегать больше не получится, да и в стенах университета они больше не встретятся. Евстигнеева он, кстати, давно не видел. Последний раз столкнулся с ним в день защиты диплома: Ваня тогда выбегал из здания страшно довольный и веселый, в чёрных брюках и белой рубашке, развязывая по пути галстук; он чуть не сбил Мирона с ног. Похвастался, что хорошо защитился и, как говорится, был таков. Поймать его после этого не получилось. Даже в копицентре: Виктория однажды обмолвилась, что Ванëк уволился. Мирон бы и дальше изводил себя мыслью, что всё проебал, если бы не Илья, который под предлогом «Работа заебала, жена пилит, а ребёнок целыми днями орëт» выманил его в бар. — Да чё ты такой кислый? — потрепав Фëдорова за плечо, сказал Илья, — пей давай, хоть повеселеешь, а то со своим английским совсем затворником стал. — Нормально всё, — Мирон попробовал выдавить из себя подобие улыбки, что вышли крайне плохо. Илья ему не поверил и заказал ещё пару шотов. — Что у тебя произошло? — Да ничего, говорю же. — Мирон опрокинул в себя рюмку и закусил лимоном, поморщившись, — Ты лучше рассказывай, что стряслось. Прелести семейной жизни оказались не так хороши, как на первый взгляд? — хотелось сместить тему со своих проблем на чужие, его же, по сути, поэтому и позвали выпить. Илья махнул рукой и тоже приложился к рюмке. — Да Ленка пилит капитально: то ей шубу хочется, то в отпуск в Турцию, то маме её огород надо срочно перекопать, то потом я, оказывается, мало зарабатываю и она, короче… — говорил он быстро и эмоционально, пока Мирон щеку рукой подпирал и делал вид, что ему действительно интересно слушать о семейных разборках, а потом вдруг Илья заглянул Мирону за спину, — слушай, а это не твои студентики? Фëдоров обернулся, и действительно, в бар зашла небольшая компания, среди которой узнавалились Храмов, Алмазов и Евстигнеев. Мирон только надеялся, что их не узнают. Зря надеялся. Ваня о чем-то болтал с парнями, оглядывая помещение на наличие свободных столиков, а потом неторопливо поскользил взглядом по барной стойке и наткнулся на Мирона. Потом что-то сказал друзьям, которые пошли за столик в углу, а сам он направился в сторону Яновича. У Мирона было ощущение, что внутри что-то оборвалось и упало, возможно это было сердце. — Здрасте, Мирон Яныч, Илья Валерьич, — Ваня кивнул преподавателям и уселся на высокий стул рядом с Мироном. — И тебе добрый вечер, Ваня, — поздоровался Мирон, ощущая, как начинают гореть щеки. Илья шепнул, что ему надо в уборную и удалился. Пожалуй, единственное, за что сегодня Мирон был благодарен судьбе, иначе совсем бы неловко вышло. Конечно, хотелось увидеть Ваню, но не в тот вечер, когда Мирон, вообще-то, собирался хоть немного забыться. — А я думал, что вы по таким заведениям не ходите, только томными вечерами программы пишете, — сказал Ваня с доброй издëвкой, но по сути, был практически прав. — Сам не знаю как сюда попал, — поддержал игру Мирон, — пришёл в копицентр, а тебя нет, ну я с горя решил напиться, кто ж теперь мне печатать документы будет? Ваня на секунду посерьëзнел, будто поверил, что Мирон действительно не знает, как будет дальше жить. А потом снова расслабился и засмеялся. — А мне Вика сказала, что вы про меня спрашивали, кстати, — вдруг признался он и развернулся на стуле, чтобы теперь прямо на Мирона смотреть, — только вот поймать в печати меня уже не получится, — он прищурился и чуть подался вперёд, — вы, если что, в Инстаграм мне пишите, я не кусаюсь. После этих слов Ваня встал из-за стойки и ушёл к друзьям, оставив обалдевшего Мирона. Фëдоров уставился парню в спину, когда тот быстро обернулся и подмигнул. Это уже был не знак свыше, это судьба била Мирона разводным ключом по затылку. В глазах на несколько секунд потемнело, Мирон потëр лицо руками. Вопрос «И что это сейчас было? » сиреной орал в голове, только ниточка, кажется, нашлась, потянулась, и клубок из мыслей, вопросов и догадок стал медленно распутываться.***
То, что Ваня обо всём догадался сомнений не оставалось. А ещё он видимо и сам не против, раз так толсто намекнул о том, что ему можно написать. С силами Мирон собирался неделю. «Да или нет», «Писать или не писать» — сомнения одолевали его каждый раз, как он открывал пустой диалог. А надо ли оно ему? А Ване? Им двоим-то? Чувствовал себя Мирон как школьник в пубертате, который думает, как же одноклассницу склеить. Потом решил, что никто ничего не теряет: как минимум, им интересно друг с другом, почему бы и нет? И он позвал Ваню на выставку современного искусства. Потом оказалось, что Евстигнеев и сам хотел на неё сходить, только никто из друзей не мог с ним пойти. После выставки они пошли в тот же бар, где в прошлый раз пересеклись. Так и завязались «недосвидания», как их называл Мирон. Раз в неделю, по выходным, они куда-то ходили: выставки, музеи, в кино на какой-то артхаус, просто в бар. Однажды Ваня затащил Мирона на концерт малоизвестной рок-группы, оказалось, что там играют его друзья. И Мирону понравилось, особенно понравилось в толпе и давке спиной ощущать ванину грудь и случайные (а случайные ли?) касания к своим плечам, рукам и рёбрам. В тот вечер Фëдоров думал, что растечется липкой лужицей от горячего дыхания запыханного Евстигнеева, который что-то орал ему на ухо, пытаясь говорить громче музыки. Ему, на самом деле, нравилось всё, что с Ваней связано. Им вдвоём было комфортно, интересно, и так правильно, что ли? Будто всё шло так, как надо. Границы между ними постепенно стирались, ещё на самой первой выставке «Мирон Яныч» превратилось в «Просто Мирон», потому что: — Вань, я же не дед, в конце концов. И больше не твой препод, давай на «ты».***
В начале осени, в Ванин день рождения, была грандиозная пьянка: именинник собрал друзей у себя в квартире, алкоголь, музыка, смех, подарки. Всё по правилам. Мирон пил мало, потому что завтра надо было на работу; Ваня пил, как и полагалось имениннику, до состояния нестояния. Под утро, когда часть гостей уже разъехалась, а остальная часть уснула где придется, Мирон вышел на балкон покурить. Ему бы, по хорошему, тоже спать лечь, хвала всему, что пары у него с четвёртой начинаются. Но ради того, чтобы видеть счастливого Ваню в окружении близких, можно было хоть три ночи подряд не спать, оно того стоило. Балконная дверь тихо захлопнулась и в помещении появился ещё один человек. Ваню заметно штормило, но он всё ещё мог кое-как удерживать вертикальное положение. Мирон от вида Евстигнеева заулыбался и протянул ему пачку сигарет и зажигалку, только Ванька отмахнулся. Вместо этого он зажал Мирона в углу балкона, поставив руки по обе стороны от мужчины. Мирон вскинул голову, чтобы заглянуть в синие омуты напротив — ну пьянющий безбожно просто, как он только на ногах стоит ещё и фокусы выкидывает?Зажимал он Мирона в углу тоже не в первый раз, но раньше это ничем не заканчивалось, как загнал в угол, так и отпустил, ни слова не проронив. Но в этот раз Ваня не отстранялся, смотрел долго, или рассматривал. А потом чуть наклонился и поцеловал. Без особого напора, сминая губы почти осторожно, насколько состояние позволяло. Мирон тихо охнул в поцелуй, уложив ладони на его щёки, и отстранился. Быстро облизнул свою нижнюю губу, чтобы запомнить вкус. — Нравишься ты мне, Ваня. Очень. — прошептал Фëдоров, не разрывая зрительный контакт, всё также удерживая чужое лицо в своих ладонях. — Лучший подарок на день рождения, — тихо сказал Ваня и уткнулся в мироновское плечо.***
Весь следующий день Мирон не знал куда себя деть: по-настоящему ли это всё было? Значило ли это что-то для Вани, который был слишком пьян и возможно даже не помнил о поцелуе и словах? Одно он понимал точно — назад дороги нет, а проблемы надо решать словами через рот. Вечером после работы, вооружившись минералкой и таблетками от всего, что могло болеть после пьянки, он помчался к Ване. Открыл ему сонный и помятый Евстигнеев. — Ты один? — Ваня закивал и тут же схватился за голову, — Я пройду? — его впустили в квартиру. Ваня пил таблетки от всего и сразу, жадно, большими глотками, поглощая воду. — Вань, давай на чистоту, — начал Мирон, — что ты помнишь со вчера? На лице вчерашнего именинника сначала мелькнул испуг, будто он действительно забыл. Но потом расслабился и облегчённо вздохнул. — Всё забыл, кроме конца. Хороший подарок получился, я бы повторил. — смущенно улыбаясь, говорил он. — Если серьезно, Мирон, ты мне тоже нравишься, причём давно. Только бегаешь от меня, сколько можно? — Я не бегаю! — обиженно заявил Мирон, — Просто мне нужны серьёзные отношения, чтоб крепко и надолго, понимаешь? — Понимаю, — кивнул Ваня, — вечность сойдёт?***
Настоящее время
Они голые и ещё разгоряченные после недавнего секса лежали в кровати, укрывшись сиреневой простынкой. Гирлянда красиво мигала разноцветными огоньками, Ваня вскинул голову, защекотав волосами миронову грудь, и сильнее обхватил того поперёк живота. — Мир, а ты помнишь наше первое «недосвидание»?