Метка Каина

      Лэйн скользит взглядом по догорающим углям в камине и кутается в тонкую шаль, найденную у Анны в комнате. На мягкой ткани всё ещё сидит ненавязчивый запах женского парфюма, пудрового и сладкого, странно напоминающего что-то далёкое и родное. Возможно, семью? Она не знает. Точнее, совсем не хочет об этом узнавать, чтобы не разочаровываться неприятной правдой, которая сейчас надёжно скрыта в чертогах разума. От мыслей о родных в груди совсем ничего не шевелится, будто булыжник проглотила. Сердце, окаменевшее и едва бьющееся, уже которую неделю пытается разогнать эту гадкую тяжесть и вернуть обратно человеческие чувства, но получается просто отвратительно. Кажется, она безнадёжна.       Лэйн понимает, что выдаёт лишь жалкую пародию на то, что должна испытывать: она смеётся фальшивым смехом, растягивает губы в наигранных улыбках и общается со всеми вокруг с натянутой доброжелательностью. Наверное, если кто-нибудь из них умрёт у неё на глазах, она даже глазом не поведёт — просто переступит через труп и пойдёт прямо, как ни в чём не бывало. Человеческое становится от неё всё дальше и дальше, уходит за горизонт и машет рукой на прощание, почти окончательно оставляя её разум. Жизнь похожа на низкопробный спектакль, в котором Лэйн даже в глаза не видела сценарий. Все что-то знают, все что-то скрывают… это должно раздражать, но ей попросту плевать. На всех плевать. Она растворяется в болезненной пустоте, не пытаясь спасти себя из этого болота. Зачем тянуть саму себя за волосы? Гораздо легче ведь ничего не чувствовать. Проще задушить в себе человека, который смог бы оплакивать потерю родных, друзей, товарищей, коллег, и остаться тупой машиной, способной лишь выполнять заданную цель. Лэйн чувствует себя безликим куском картона, который молчаливо бродит по декорациям.       Ей даже нравится эта странная потеря человечности, но в глубине души она до дрожи боится потерять себя. Последняя частичка прошлого, которая хранит в себе хоть какое-то тепло и осколки старой Лэйн, умевшей искренне плакать и смеяться — Книга Апокалипсиса, и она за неё почти отчаянно цепляется. Не хочется становиться такой же, как безликие люди в Роткове. Не хочется растворяться. Не хочется исчезать. Её метает из крайности в крайность.       Приговор Лэйн — пошлость. Она не знает, как именно согрешила в прошлой жизни, но в этой, новой и непонятной, ей суждено быть унылой тривиальностью, окружённой пошлыми людьми. Возможно, внезапное отсутствие эмпатии заставляет видеть всё под таким углом, но почти каждое действие людей с отряда Дмитрия кажется до отказа наполненным раздражающей претенциозностью. Улыбки, доброжелательность, взаимопомощь — ну и бред. У этих людей, называющих себя командой, бесы в глазах пляшут, самые настоящие. Если Пилеон — демон, то как тогда назвать нечто, живущее в глубинах их душ? Лэйн хорошо знает, во что могут превратиться даже самые цивилизованные и добрые люди перед лицом смерти. Не помнит откуда, но совершенно точно знает, и это знание вызывает мурашки на коже. А может дело в банальном холоде? Согреться куском ткани не получается. Кончики пальцев неприятно колет.       Каин склоняется к ней и тихо щёлкает перед носом. Лэйн медленно моргает, приходя в себя. Опять осточертевшее поместье, гаснущий камин и неприятное ощущение неестественности происходящего. Во многом из-за ангела, с нечитаемым выражением лица стоящего неприлично близко. Ещё одна раздражающая черта нового мира — все вокруг окончательно забыли о личных границах. И когда только он успел спуститься вниз? Кажется, она настолько привыкла плавать в своих мыслях, что совсем перестаёт замечать происходящее вокруг. Лишь бесконечные самокопания и неудачные попытки раскопать в недрах памяти что-то достойное, стоящее её жизни. Почему со всей базы выжила лишь она? Было ли это для того, чтобы хоть кто-то смог расшифровать Книгу Апокалипсиса? Было бы это случайностью? Ей так не хочется это знать.       Белоснежные крылья Каина отбрасывают на неё огромную тень, перекрывают тусклый свет еле живых углей в камине, но дискомфорта наступивший полумрак не приносит. Он молчит, как обычно, и что-то пристально пытается прочесть у неё в глазах, словно там, где-то на глубине чёрных зрачков, заключён ответ на все незаданные им вопросы. Иногда Лэйн раздражает его бесцеремонное и необъяснимое поведение. Только иногда, ибо в остальное время ей просто плевать.       Каин похож на разгульного кота: ходит там, где хочет, приходит лишь туда, куда хочет, и, самое главное, говорит лишь то, что посчитает нужным. И никогда не лжёт. Бьёт правдой по лицу, хлёстко и даже с наслаждением, но не лжёт — только недоговаривает. Ей хочется спросить, что значило то чёртово «вспомнила меня?», но внутренний голос подсказывает, что ангел просто ускользнёт от ответа. Странный интерес пережимает грудь, и Лэйн, склонив голову вбок, тихо прокашливается.       — Что ты тогда имел ввиду? — светлые брови Каина приподнимаются, будто он действительно ничего не понимает. Плут. Он хмыкает и, безучастно пожав плечами, садится рядом, как бы невзначай укрывая её правым крылом. Язык присыхает к нёбу от такого внимания, а сдаваться так быстро не хочется. — Мы были знакомы?       — Кто знает, Лэйн, — собственное имя из его уст звучит сладко, но не приторно. Все в поместье произносят его по разному: Анна с напускным безразличием, немного надрывно; Дмитрий на выдохе, обычно устало; Грег со смешком; Ник немного неуверенно… остальные вряд ли даже знают, как зовут загадочного криптографа, появившегося из ниоткуда. А Каин говорит его тягуче, почти нежно, и немного тянет гласную, будто смакует зефир или мармелад. — Всё может быть.       Она ничего не отвечает. Отводит взгляд и смотрит на сваленные в кучу железные чашки, в которых всё ещё плескаются остатки чая или кофе. Интересно, почему никто не убрал? Наверняка у них должны быть или дежурные, или кто-то подобный, кто будет держать дом в порядке. Лэйн мельком поглядывает на Каина и тоже замечает его взгляд. Они застывают, продолжая пристально вглядываться друг в друга, и между ними, кажется, летают самые настоящие искры, но вместо ожидаемой бури с безумием — пустота. Совершенно ничего. Лэйн отворачивается прежде, чем успевает произойти что-нибудь значимое. Она зябко ведёт плечами и прижимает ноги к груди, впиваясь пальцами в плотную ткань ночной пижамы, и кладёт подбородок на колени, упорно не поднимая взгляда выше. Её больше интересуют аккуратные белые перья на крыльях, щекочущие шею и скулу, чем лицо ангела, которое выглядит неестественно красивым в темноте.       Какой-то эффект зловещей долины — его черты будто лишены всего человеческого, и это немного настораживает. Но лучше с ним, чем с кем-то другим. Лучше молчать, греясь об его крыло, чем дотошно разбирать проблемы доверия с Дмитрием или напряжённо переговариваться о пустом с Анной. С ней у Лэйн отношения не задались с самого начала — любопытство убило кошку. Наверное, нормальных людей сильно задевает, когда лезут в душу, особенно в её мягкую и незащищённую часть, связанную с чем-то родным. Она не уверена, что может разделить подобные чувства, хотя бы потому, что в душу ей пока никто не лез, пускай и очень хотел.       — Иногда кажется, будто ты совсем не здесь, — тихий шёпот Каина теряется в её волосах. Лэйн не вздрагивает и даже не меняется в лице, лишь секундная заминка выдаёт её замешательство, которое моментально скрывается под привычным ей безразличием. Она поворачивается к нему медленно, неохотно поднимая взгляд на его глаза. Они похожи на две аккуратные льдинки, только холода в них нет. Только искры-искры-искры, как от фейерверков, вновь поблёскивающие между ними. — Твои глаза временами теряют всякую человечность. Как сейчас.       — А что с моими глазами сейчас?       Каин склоняется ближе и смотрит, почти не моргая. Лэйн чувствует его дыхание на своём лице, но ничего в груди не ёкает от близости с мужчиной. А должно ли? Вообще-то, Каин ей даже немного симпатичен, поэтому она предполагает, что да.       — Они чёрные-чёрные, — её увлекает его манера тянуть ударные гласные. Губы дрожат в едва заметной улыбке, но она прячет её за волосами, вновь отворачиваясь от лица ангела. Он ей не позволяет. Горячие пальцы ложатся Лэйн на скулы и едва ли не силой заставляют повернуться обратно. Такое ей не нравится, совсем не нравится. От навязчивого желания окружающих получить над ней контроль будто грязь на коже появляется и черви во рту — настолько мерзко и гадко. Но Каин руку убирает быстрее, чем мог бы, и оказывается невыносимо близко к её лицу. Они невесомо касаются носами и мешают своё дыхание. — Как будто сам разлом. Как будто ещё немного и из твоих зрачков повалят твари из Ада. Как будто ты и есть Ад.       Каин глушит последние слова влажным поцелуем. Лэйн растерянно приоткрывает рот и даже не двигается, совершенно не понимая, что происходит. Внутри всё натягивается, как жёсткая пружина, и вот-вот готовится взорваться, но чувство это больше похоже на тревожность, чем удовольствие от поцелуя. Ангел замечает её замешательство и отстраняется. Его голубые глаза полнятся разными эмоциями, которые она не может прочесть, и становятся похожими на море перед штормом. Буря после искры. Он цепляется за неё почти отчаянно, пускай и лицо его бесстрастно. Не отталкивай. Лишь едва заметно нахмуренные брови выдают, что его что-то гложит, вот только Лэйн ему помочь совсем не может. Ей бы с собой сначала разобраться, а потом другим помогать. Напряжение из живота перетекает в грудь, из груди — в горло. Тело зудит и чего-то хочет, но разобрать, что именно, не получается. Она сходит с ума, да? Внутри что-то обрывается и начинает шевелиться. От этого чувства и мерзко, и приятно, будто давно охладевшую грудь упорно вспарывают раскалённой кочергой.       — Забудь об этом, ладно? — Каин отстраняется, но она ловит его за плечи, сжимая их с удивительной для хрупкой девушки силой.       — Нет.       Пружина в животе взрывается. Это похоже на гранату, осколки которой впиваются во внутренности и заставляют их гореть в агонии, но эта боль даже приятна. Лэйн льнёт к нему резковато, ударяясь губами об его губы и захлёбываясь фонтаном из чувств, забивших из неё ключом. Ей хочется плакать, кричать и смеяться одновременно, но вместо этого она целуется с Каином так, будто утром небо свалится им на голову. И ей так нестерпимо хорошо, когда его горячие ладони забираются ей под одежду, гладят её по пояснице и бокам, что мозги у неё напрочь отключаются. Остаются лишь голые инстинкты, в существование которых она, вообще-то, не верит. Лэйн движет непризнанное разумом желание, которое тело выражает по-своему.       Желание овладеть Каином.       Каждым сантиметром его тела и каждой его мыслью — ей хочется забраться ему под кожу и жить там злокачественной опухолью, не дающей спокойно жить. Хочется ощутить себя хоть сколько-то значимой, пускай и таким глупым образом, и Лэйн тянется к нему всё ближе и ближе, забывая о стеснении и сомнениях, гложивших её всё это время. Как можно думать, когда всё тело взрывается от его невесомых касаний? Кожа становится гиперчувствительной, покрывающейся мурашками даже от дыхания ангела. Она вся — один огромный комок оголённых нервов, с которым Каин насмешливо играется, довольный своей работой. Он клешнями выдирает из груди всё, что от Лэйн осталось, и лёгким поцелуем в губы воскрешает этого человека, забытого и канувшего в Лету. Это сумасшествие. Это безумие, наступившее после искры и бури.       — Ты неправильный, — она хрипит ему в губы, позволяя ему стягивать с узких плеч вязаный кардиган. Ответом ей усмешка и очередной поцелуй, остатки мыслей из головы выбивающий. — Ты точно ангел? Ты больше змей-искуситель, чем Божье творение.       Его глаза полыхают красным, как камни граната на солнце. От голубизны не осталось ни следа — всё пожрал алый, словно море разбавила густая-густая кровь. Лэйн аккуратно целует его в веки и в лоб, чувствуя странную интимность в этих действиях. Её пальцы обводят родинки на его лице, гладят острые скулы и позволяют ей сознавать в реальность происходящего. Кожа ангела — настоящий бархат, ни в какое сравнение не идущая с человеческой. Рядом с ним ощущаешь себя дешёвой пародией на то, каким должен быть человек. Это одновременно и злит, и интригует.       — Имя. Твоё имя, — его руки у неё под майкой стискивают рёбра почти до хруста. Лэйн тихо стонет, то ли от боли, то ли от мазохистского наслаждения. Мозги съезжают рядом с ним — разве это нормально? Потеря контроля ей совсем не нравится, но отказаться от порочных удовольствий труднее, чем могло бы показаться. Это и есть пресловутая человечность? — У тебя имя подлеца, предавшего брата. Имя сына Лукавого. Какой из тебя ангел?       Каин откидывает голову на спинку дивана и смеётся. Как бы никто не проснулся от шума, который они создают. Не страшно оказаться пойманной в такой неловкой ситуации — страшно, что всё происходящее вдруг прекратится. Страшно, что фонтан жизни внутри утихнет. Страшно возвращаться в гадкую реальность, когда она уже утонула в его глазах.       — Ну так найди себе нормального ангела. Настоящего, — он гладит её по щеке с болезненной нежностью. Улыбается по-доброму, потому что никуда она не пойдёт, и с резинкой штанов её играется. Уже не холодно, но душно невыносимо. Угли догорели давно, с полчаса назад, а стало лишь жарче и горячее. — Пойди с Анхеей целоваться, она уж точно правильная.              Лэйн не отвечает. Жмётся к его губам вновь и всё понять не может, когда на коленях у него оказалась. Ей кажется это естественным — их странное единение. Она чужая, он тоже. В ней слишком мало осталось от человека, а в нём — от Бога, и они льнут друг к другу, впервые не стесняясь своих странных неполноценностей. Каин будет похуже всяких Книг Апокалипсиса. Его не разгадать — он соткан из противоречий. Потянешь за одну нить, а в клубок завяжутся все и сразу, не дав себя распутать. Он как шифр Хилла для человека, не смыслящего ничего в алгебре. Шифр Виженера без кодового слова.       Какой из неё криптограф, если она даже в его поведении не может разобраться? Не может подобрать ключ, чтобы зацепиться за верный путь, а Каин ничего не помогает, лишь молча наблюдая за её попытками докопаться до его истинной сущности. Лэйн не подозревает, что всё намного проще. Понятие не имеет, что можно не биться впустую об стены в поисках ключа к шифру, а просто взглянуть ему в глаза и спросить. Но его, признаться, устраивает и нынешнее своё положение — со жмущейся к его груди Лэйн, совершенно точно сходящей с ума. Он видит это по её глазам, заходящимся в лихорадочном блеске. Странности её поведения немного настораживают, но даже если она делает это просто чтобы заткнуть пустоту в своей груди, то Каин совсем не против оказаться тем, кто её заполнит. От пальцев ног до макушки — он готов раствориться в ней и стать с ней одним целым, готов приклеиться, прирасти к ней навсегда.       Его горячие руки стягивают с неё пижамные штаны. Он ведёт кончиками пальцев по мягкой коже бёдер и борется с желанием впиться в них зубами, чтобы оставить красный след. Красный настолько, что ей будет больно напрягать мышцы. Глубокий настолько, что останутся бугристые шрамы. Форменные штаны болезненно давят, но он не спешит от них избавляться, предпочитая смаковать вид полуголой Лэйн, смущённо отводящей взгляд куда-то ему за спину. Её грудь часто-часто вздымается, и он цепляется взглядом за острые ключицы и выступающие очертания рёбер, по которым Каин аккуратно проходится пальцами. Почти как музыкант, играющий на арфе, но его музыка — тихие вздохи и сдавленные стоны Лэйн, дрожащей от любых касаний.       — Ты всё твердишь о неправильности, — голос его подводит. Каин сипит, облизывая пересохшие вмиг губы, и безустанно разглядывает её тело, словно перед ним настоящее произведение искусства, а не простая человеческая женщина. Бессмертные идеальны и безупречны, и ему доводилось видеть многих, но ни одна жительница Рая и Ада не сравнится в своей красоте с Лэйн, уязвимо прячущей зардевшееся лицо в сгибе его шеи. — Но если бы ты увидела себя моими глазами, то обязательно бы меня поняла, Лэйн.       Но она не поймёт — оно и к лучшему. Её подрагивающие руки скользят вниз, к его штанам, и он позволяет ей делать то, что захочется. Лэйн поглядывает на него из-под длинных полупрозрачных ресниц и аккуратно гладит по торсу прямо у паха, вырывая из него тихий вздох. Водолазка задрана почти до середины и он чувствует прохладу нежных женских рук, осторожно изучающих его тело. Они спускаются всё ниже и ниже, обводя мягкие очертания мышц пресса, пока, наконец, не доходят до застёжки его штанов. Тихий шорох, несколько движений, и Каин вздыхает с облегчением, чувствуя, как исчезает неприятное давление. Лэйн останавливается и смотрит на него, будто не знает, что делать дальше. Ему хочется поцеловать её так, чтобы слёзы на глазах выступили, потому что этот взгляд, в котором проступают несмелые нотки доверия, сводит его с ума.       Лэйн многого не понимает, когда смотрит на красивое лицо, захваченное множеством разных эмоций. Она видит их, но совсем не может рассортировать по полочкам, чтобы понять, что именно чувствует к ней этот странный ангел. Но сейчас, когда Каин, откинувшийся на спинку дивана, смотрит на неё затуманенным взглядом, думать о сущности его чувств не хочется от слова совсем. Он мягко обводит руками её бёдра и почти незаметно стягивает с неё бельё, оставляя совсем уж беззащитной. Шуршит ткань его одежды — он стягивает штаны пониже и хрипло выдыхает. Лэйн чувствует жар его плоти между своих ног, а может это просто возбуждение, уже почти час сводящее её с ума? Кто знает. Она опускается чуть вниз и бёдра подрагивают от непривычного напряжения, которое, впрочем, долго не длится. Руки Каина аккуратно спускают её всё ниже и ниже, пока их ноги не соприкасаются, а живот не захватывает пожар. Как же его утихомирить? Как выразить ворох чувств, захвативших тело и разум? Она может лишь целовать его, отчаянно и напористо, почти задыхаясь от его мягких губ. Он едва ощутимо двигает бёдрами и Лэйн всхлипыхает, давя в себе все громкие звуки. Лёгкие и короткие движения перерастают в более размашистые и глубокие — Каин крепко держит её за талию и ненавязчиво задаёт темп. Это похоже на какое-то сумасшествие. Он утыкается ей в шею и удовлетворенно мычит, совершенно не пытаясь остановить или задавить в себе желание быть услышанным. Будет неплохо, если их услышит весь чёртов мир. Пусть позавидуют.       Лэйн за него цепляется, как будто от этого зависит её жизнь, и глушит стоны ладонью, вжатой в свои губы. Влажные звуки, наполнявшие гостиную, отдаются в животе тягучим чувством стыда, но ей грязное удовольствие с ангелом намного дороже чистой совести без него. Она не знает, как завтра будет сидеть в этой комнате, зная, что в ней произошло, но конкретно сейчас ей на это глубочайше плевать. Мир пропадает и остаётся лишь вакуум, в котором существуют двое: Каин и Лэйн. Никаких исчезнувших баз «Сибири», никаких людей, никаких Книг Апокалипсиса. Она сейчас не криптограф, а он не ангел — они просто безликие любовники, захваченные смертными грехами. Ими движет блуд, самый настоящий, а в Лэйн постепенно просыпается жадность.       Когда ты живёшь в серости, не видя красок и цветов, тебя ничего не увлекает по-настоящему. Всё вокруг пресное и неинтересное ровно до тех пор, пока не появится кто-то или что-то, чтобы показать тебе, каким ярким может быть этот мир. И после такого никому не захочется возвращаться обратно в серость. Так и она: после трёх лет забытия и нескольких недель пустоты хочется раствориться во взрыве чувств, которые ей дарит Каин.       Её охватывает жадность: до его нахмуренных бровей и до его поблёскивающих кровью глазам, до его тихих вздохов и полустонов, до его мягких губ и до его горячих-горячих рук…       Лэйн грешница. У неё на шее метки Каина краснеют — живое свидетельство её страшных преступлений.