Лёд внутри тебя

Будь трижды проклята эта Инадзума! Кэйа изнывал от тоски. Когда их с Дилюком пригласили на свадьбу в далекое островное государство, именно Кэйа был тем, кто подбил вечно занятого винодела, ночного героя и просто уставшего человека согласиться на эту авантюру. Намурчал ему в ухо что-то про возможность наплодить новых контрактов, межнациональные связи и красоту алых зорь над ультрамариновыми волнами, плещущими под сакурой. На самом деле Альберих планировал разжиться дополнительными отпускными днями — для него и для Дилюка, новыми постельными впечатлениями, возможно, парочкой нарядов. Может быть, даже новыми постельными впечатлениями в новых нарядах: о, он давно подметил, как неравнодушно Рагнвиндр дышит к изящным силуэтам хаори, тонким струящимся хакама и перестуку гэта. Еще со времен делегации островного государства в Мондштадте. Причины подробных пристрастий Кэйа, к своей досаде, не ведал, слегка ревновал — неужто в прошлом Рагнвиндра обхаживал какой-то юноша с лисьим взором, неумением выговаривать букву Л и кривой катаной в ножнах? Последнюю Кэйа злорадно представлял в штанах, но толики гневного недоумения это не отменяло. Так вот, почва для поездки была плодородней чернозема виноградников, вовремя нашептанные аргументы были несколько обреченно, но приняты, и даже долгий путь на корабле не остановил их (и их тягу к сексу в замкнутых пространствах: хотелось верить, что тот поваренок, не вовремя полезший в трюм за морковкой, отошел от шока). И что теперь? Проклятый Рагнвиндр во время первого же променада по острову с легкостью очаровал главу одного из кланов, отхватил приглашение на званый вечер — и выяснилось, что клан вел свои корни, кажется, еще от морских божеств древности. И звал к себе столь же подобающую публику, в которую не обладающий аристократической кровью Кэйа не попадал. Благородный Рагнвиндр, естественно, первым и оскорбился бы, и отказался бы проследовать в знатный дом один, без спутника, но увы, расчетливая Кэйина голова сработала прежде его самого, просчитав выгоды. Он тут же громко согласился, что не против отпустить господина винодела одного, у него все равно есть планы на одинокий досуг — и предупреждающе сжал пальцы вспыхнувшего Дилюка под столом. И где он теперь? Один в гостиничном номере, изнывает от жары и от скуки, пока Дилюк застольничает где-то в высоких чертогах, чтобы ему пусто было. Кэйа надеялся, что на маленьком острове найдется хотя бы приличный кабак, где он обзаведется компанией на вечер, вином и досугом. Однако единственное заведение, удручающе утлая лачуга на берегу моря, оказалась прискорбно пуста, круглый смуглый человек за стойкой заявил, что закрываются они с исчезновением солнца за горизонтом, а потенциальная компания либо высокородно кутит там же, где и господин из Мондштадта, либо видит третий сон по хижинам, ибо рыбаки встают спозаранку и напиваться предпочитают сразу после утреннего улова — или на крайняк вместо него. Альберих прискорбно покрутился на улочках, погладил пару смешных кошек с короткими хвостами, покормил чаек мондштадтскими кексами с изюмом — те не больно-то оценили, твари привередливые, видно, тоже не жаловали мумифицированный виноград — и вернулся в номер, вооружившись перед этим последними тремя бутылками плохонького сливового вина у чуть не сбежавшего от него трактирщика. Прихваченная книга не увлекала, тренироваться не хотелось, вино было слишком кислым, а настроение, увы, могло с ним соперничать. И где-то там Рагнвиндра наверняка соблазнял какой-нибудь мужественный и суровый потомок самураев с длинными ресницами и гордым взглядом. Фу, какая гадость. Кэйа отбросил унылый томик в сторону, полез в свои пожитки. Необходимо было что-то проделать с этим проклятым вином. Где-то у него в сумках был упрятан сундучок с травами, запасливо упакованный Рагнвиндром для демонстрации иностранцам исходных материалов для коктейлей. Кэйю тот знал не первый день, так что пучков мяты, одуванчиков и прочих веточек взял он раза в два больше нужного. Кэйа задумчиво сгреб мяту, помяв пальцами, приоткрыл холодную коробочку со специально заготовленным туманным цветком. Да, это однозначно скрасит сливовое безобразие. В такую жару хотелось напихать в коктейль все самое холодное. Он бы и сам сейчас с удовольствием в озере на Хребте полежал бы. Хотя.. А что ему мешало устроить себе купальню? План на одинокую душную ночь начал обретать краски. Он воодушевленно настругал мяту в мелкое крошево, отправил его в стакан, опустил туда пару туманных цветков, залил это вином, прямо с руки наморозил небольших кубиков льда. Кадушку, служащую в этих краях за ванну, наполнил водой и бросил туда тоже разных трав. Для аромата. Неспешно разделся, бросив одежду неэстетичной кучей на полу — шагнул в кадушку и устроился там с бокалом на бортике. Вода не была прямо уж ледяной, Кэйа решил брать себя контрастами — и то и дело подмораживал бортики, довольно жмурясь и наблюдая, как те неспешно таят в воде, прихлебывая коктейль. Вино в ледяном виде пошло более споро. Торопиться было некуда, так что он еще и нанес на лицо подаренную кем-то из их новых знакомых голубую глину, на волосы — масло шелковицы, блаженно откинулся назад, закинув одну ногу вверх. Масло коварно стекало в воду, оставляя на поверхности жирные пятна. Вместе с обломками трав Кэйа ощущал себя мясным бульоном. Он фыркнул под нос и отхлебнул еще вина. Так-то лучше. Не хватало, признаться, только Дилюка, не хватало все равно, несмотря на его усилия по организации сольного спа-вечера. Кэйа обожал принимать ванну с ним — в теплой воде Рагнвиндр расслаблялся быстрее обычного, доверял Кэйе мыть и массировать свои великолепные волосы, его нежная светлая кожа маняще краснела, мышцы охотно проминались под пальцами. Кэйа бы нежил его, дразнил, поливаясь водой невпопад, целовал бы влажную шею. А потом безжалостно отсосал бы, прямо под струями душа, пока Дилюк впивался бы пальцами ему в пряди, и глухо стонал бы, о… Кэйа, возбужденно ворча, сунул руку под воду, огладил восставшую плоть. Проклятые родовые дома Инадзумы, чтобы их там подтопило всех. Секса хочу! Он снова отпил вина, медленно лаская себя, поиграл льдышкой на языке, как если бы это был чужой член, и вдруг замер, осененный пошлой мыслью. А что если... Поэкспериментировать в самоублажении? Он никогда не пробовал использовать лед... Таким образом. Он верил в свои способности — создать действительно гладкую поверхность и поддерживать ее было вполне ему по силам. Размер он мог варьировать сам, а остальное было делом техники. Он взбудоражено выпрямился в кадушке и принялся смывать с себя глину и масло, предвкушающе насвистывая. Слил воду, обложил дно полотенцами. Устроился на спине, бесстыдно раскинув ноги, удобно устроив их на бортиках. Для своих экспериментов он все же немного разработал себя рукой, добавив опять клятого масла. Мозг после полутора бутылок вина начал-таки накрывать сладковатый дурман, а скользкие пальцы, раз за разом проезжающие по заветному узелку нервов, пускали мурашки по коже. О, как ему хотелось бы, чтобы его игру застал Дилюк. Смотрел бы потемневшими глазами, кусая губы и с трудом удерживая себя на месте. Кэйа играл бы с ним — взглядами, вздохами через приоткрытые губы, жестами — небрежно закинутая вверх нога, томно поднятое плечо, изгиб спины. Он владел этим искусством лучше любого музыкального инструмента, лучше, чем мечом, может даже, лучше, чем словами. Он несдержанно застонал в плечо, ерзая и устраиваясь поудобнее. Начать он решил с тонкого, не слишком длинного, совершенно гладкого жезла со скругленным концом, похожим на маленькую скалку. Он изваял его руками, потирая нарастающий лед между пальцев. Было до смешного похоже на дрочку — массируешь что-то пальцами, а оно растет. А может, он просто уже вина перепил. Убедившись, что полученный фаллос достаточно гладок и крепок, Кэйа поднял бедра и плавно толкнулся. Холод обжег внутренности, и первые несколько секунд это было настолько слишком, что с него даже слетела нега расслабления: мышцы напряглись, он тихо заскулил, подрагивая, аккуратно двигая предмет в себе и привыкая. Талая вода струйками потекла по бедрам и пояснице. Тело потихоньку сдавалось, жадные мышцы плотно сжимались, толчки как-то сами собой становились увереннее. Он слегка отталкивался от кадушки, все быстрее двигая ледяным фаллосом, стараясь следить, чтобы тот таял не так быстро. Это ощущалось диковинным — такой холодный и гладкий предмет редко оказывался в Кэйе. Ему быстро захотелось продолжить эксперимент. Мышцами вытолкнув первый образец из себя — это заставило его взбудоражено выдохнуть — Альберих взялся за сотворение чего-то поосновательней. И снова его преследовал Дилюк. Катая всё нарастающие слои льдов между ладонями, Кэйа невольно воспроизводил его — длинный, крепкий член среднего объёма, с крупной головкой и небольшим, еле заметным изгибом, который дарил ему столько удовольствия. Скульптор из него оказался недурной: оглядев деяние своего Крио, Кэйа с возбужденным выдохом провел по льдышке языком, будто бы мог передать ощущения "оригиналу". Чтобы там этому "оригиналу" икнулось, развратно и злорадно подумал Кэйа, повыше задирая ногу и неторопливо кружа напротив растянутого, пульсирующего отверстия собственного нутра ледяным кончиком. Эта штучка входила в него туже. Кэйа, нетерпеливо хрипя, старательно раскидывал бедра, расслабляясь. В отличие от живой плоти, игрушка не обладала гибкостью и сжатием сама, не так послушно ныряла внутрь. Зато как давила на стенки! Аж пальцы на ногах поджимались. Постепенно он все-таки смог налезть на это изваяние, как тугая перчатка, дрожа от холода и возбуждения. Смыкая веки, он свободной рукой разнеженно гладил живот, щипал вставшие от прохлады соски, тревожил набухший, пульсирующий член. Ах, видел бы ты меня. Он задвигался на ледяном фаллосе, уже не сдерживаясь и крепко жмурясь, мерно покачиваясь. Голова почти безвольно отклонилась через бортик, полотенце под ним влажно хлюпало, дерево натужно скрипело, а бедра сводило от желания. Нечёткие образы вились внутри. Несложно было представить на себе привычные ласки, поцелуи, дразнящие укусы под коленом, нежные рисунки губами по шее и властно промятый в поцелуе язык. Холод не мешал, холод делал ощущения от горящих нервов только острее, покалывая искрами, волнами скользя по бёдрам, животу и позвоночнику. Он, тихо скуля, практически уселся на член, меняя позу. Теперь приходилось двигаться, и он приморозил агрегат к дну кадушки для удобства, расперся руками. Плавные качки вверх и вниз огнем полились по жилам. Он тянул, тянул как мог, ибо было хорошо. Глаза все еще были плотно закрыты, поэтому в тот момент, когда его грубо ухватили под затылок, вжали лицом в горячий живот, он вскрикнул, вскинул голову. Дилюк, прямо как в его фантазиях — черный властный взор, полный грозы, припухшие губы, жадное выражение лица — плотно сжал пальцы на волосах, не давая вырваться, вынудил с силой проехаться щекой и губами по голой коже меж пол распахнутой рубашки, толкнул ниже, так, что Кэйа ощутил биение жилок на чужом паху сквозь опять же уже расстегнутые брюки и ткань белья. — Маленький похотливый черт, — пророкотал нежно Рагнвиндр, пока Кэйа восторженно сжался на своем ледяном изобретении, жадно стягивая белье со светлых бедер и зарываясь носом в рыжие паховые волоски. — Зараза ты развратная, только оставь тебя одного, — он нетерпеливо толкнулся освобожденным членом в гостеприимно приоткрытые губы, заставив Кэйю воодушевленно замычать и вновь задвигаться на фаллосе, в такт толчкам в его рот. — Признайся, ты хотел, чтобы я тебя застал в таком... Виде? — обычно редко бывающий резким, Дилюк буквально насаживал Кэйю на себя. По щеке и шее ощутимо потекла струйка слюны, а горло потянуло легкой болью, но ничего, кроме восхищения и страшного вожделения, тот в себе не ощущал. Долго это продлиться не могло: пусть Рагнвиндр и сжал его запястья рукой, не давая трогать себя, мешать двигаться на ледышке он не мог, ситуация была острей настойки из сумерских перцев, а сладкие вкус и запах любимого довершили начатое. Альберих все же успел, старательно втягивая щеки, заставить Рагнвиндра содрогнуться со стоном и наконец обеспечить Кэйю не таким торжественным, но очень желанным ужином, прежде чем его самого прострелило, размотало искрами. Он замер, плотно и старательно устроившись на фаллосе, и оргазм выворачивал ему кости значительно дольше привычных десятка секунд. Когда он, ошалелый и обессиленный, выпрямился, утирая слюну, сперму и слезы с лица, Дилюк покачал головой, алый как мак, лучше любого рассвета и любого заката, сбрасывая на пол рубашку: — Нет-нет. Не вздумай вылезать из этой чертовой кадушки. Я не уйду, пока мы не примем ванну вместе, и ты не смоешь с меня все глупые комплименты, которые мне успели наговорить за этот ужин. Он действительно споро закинул свое тело внутрь, тут же прижал к себе, нежно пробежался рукой по щеке Кэйи, стирая пропущенную капельку. От его улыбки всё внутри таяло — и речь шла совсем не о секс-игрушках. — Ты ведь не против порадовать меня еще раз, отродье ты греховно-сексульное мое? — лукаво спросил Дилюк, и Кэйа радостно заулыбался, как последний дурак. Что ж, надежда на новый опыт наконец-то оправдалась.