Тёплые руки

В особенно холодные ночи стены старого ветхого дома почти не спасают от пронизывающих до костей ветров. Му Цин кутается в тонкое одеяло, подтягивает колени к груди в бесполезных попытках сохранить побольше тепла. Везение это или просто привычка, его уже давно не охватывает лихорадка после таких ночей, но... Даже самому хочется поморщиться от того, как неприятно ощущаются прикосновения ледяных пальцев. Они согреются ненадолго, на несколько мгновений, если попытаться растереть ими дрожащие от холода плечи, но затем снова станут такими — раньше дети в этих трущобах дразнили его холодной болотной лягушкой. А где теперь они сами, если не захлебнулись в этих самых болотах, топя свою «тяжкую долю» в вине? Му Цин бы хотел усмехнуться, но после изнурительного труда в храме и долгого спуска с горы у него не осталось сил даже на это. Мама права, нужно поспать, нужно хоть немного отдохнуть, но этот холод приближающейся зимы играет с ним злую шутку — вместо того, чтобы отнимать ещё больше сил и заставлять засыпать быстрее, только лишь бодрит. Поэтому уже долго время Му Цин просто лежит, с головой закутавшись в пропахшее сыростью и травами одеяло, и бездумно пересчитывает трещины в досках стены. С каких пор вообще осени и зимы в Сяньлэ стали такими холодными? От этого и дерево быстрее изнашивается, появляются новые зазоры, щéпки отпадают одна за другой... Хоть на мгновение и кажется, что песни ветров от этого становятся мелодичнее. *** Му Цин вздрагивает, просыпаясь с резким, хриплым выдохом. Тяжёлая рука ворочающегося во сне бога войны падает на него, словно молот кузнеца, пока этот бог совершенно по-человечески и даже по-детски шевелит губами и что-то бормочет себе под нос. Ужасно хочется оттолкнуть его, а лучше бы вообще сбросить с кровати, и Му Цин уже почти представляет во всех красках эту картину — как Фэн Синь растерянно и непонимающе хлопает глазами, потирая свой ушибленный генеральский зад, а он сам смотрит на него сверху вниз, с высоты целой кровати. Но вместо этого Му Цин лишь жмурится и сильнее тянет чужую руку на себя. Бормотание под ухом на мгновение становится недовольным, но почти сразу стихает, стоит только Фэн Синю стиснуть изящную фигуру в своих медвежьих объятиях. В очень, очень тёплых объятиях. На небесах не бывает зимы. По крайней мере такой, какой её привыкли видеть и ощущать смертные — не бывает колющих щёки острых снежинок, завывающих ветров, ледяных корок под ногами... И собственных заледеневших пальцев. Странно, что во снах приходят воспоминания именно о тех временах, с чего бы? На пробу Му Цин сжимает и разжимает пальцы. Они по-прежнему холодные, но этот холод совсем другой, словно его собственный — тело же подчиняется ему лучше, чем когда-либо. Но даже будь в Небесных Чертогах настоящая, суровая зима, во дворце Наньяна никогда бы не стоял холод. Конечно же из-за возведённых оград, крепких неприступных стен, архитектуре, подобающей характеру Бога Войны. Му Цин вовсе не краснеет, не думает о том, что тепло здесь бережно сохраняют не ради своего генерала, а ради чужака, соперника и противника — того, кто вечно ворчит на слишком горячие руки Фэн Синя, но крепче жмётся к ним по ночам, в глубине души боясь вновь ощутить и вспомнить тот пронизывающий холод. Небожителю глупо бояться морозов, но ведь и демону нет смысла бояться скорпионовых змей? Однако это происходит, и порой даже сотни лет не способны стереть чувство тревоги перед знаком надвигающихся опасностей и тягот. Му Цин никогда не стремился стать кем-то другим. Он не жаждал признания или славы, не пытался любой ценой заполучить в свои руки власть. Всё, чего он когда-либо хотел, — перестать нуждаться. В средствах, в возможностях, в людях, в тепле... В любви. И даже теперь, получив всё это, он день за днём как можно глубже прятал страх вновь потерять обретённое. На стенах дворца Наньяна не могло быть ни единой трещинки, но Му Цину нужно было на чём-то сосредоточиться, и он упорно искал их, пробегаясь взглядом по безвкусным фрескам и полотнам, пока не ощутил, как горячие объятия немного ослабли, из удушающих становясь бережными и заботливыми. — Всё в порядке? Фэн Синь уже не раз получал удары и бранными словами, и попавшимися под руку деталями одеяний за то, как заливисто смеялся над сном Му Цина. Но в глубине души он не мог себя винить — разве хоть кто-то на его месте смог бы сдержаться, целую ночь напролёт наблюдая за тем, как под боком абсолютно бездвижно, свернувшись, словно нашедший уютную корзину кот, спит один из сильнейших богов войны? Му Цин словно не спал, а замирал подобно околдованной кукле, и Фэн Синю становилось слишком весело от мысли, а человек ли рядом с ним? И всё же, несмотря ни на что, он прекрасно умел отличать чужой бездвижный сон и напряжённо замершее в защитном жесте тело. Горячая ладонь бережно легла на грудь, и сердце под ней забилось сильнее. Фэн Синь не хотел расспрашивать — понимал, что каждому из них порой снится то, о чём не хочется говорить, что не хочется объяснять, и никогда не пытался проникнуть в те уголки души, которые Му Цин прятал даже от себя самого. Он лишь искал какие-то знаки — ритм дыхания, взгляд, напряжение мышц, выбор слов, что угодно, лишь бы найти верный путь и помочь. Пусть он не может исцелить, но может подставить плечо. — Не в порядке, мне словно тлеющую головешку к спине прижали, отодвинься. Обманчивая резкость слов вызывала только улыбку. Между ними всё по-прежнему, а это ли не лучший знак тому, что всё и правда в порядке? Может, не так, как должно быть, не так, как каждый из них хотел бы, но достаточно для того, чтобы вместе суметь с этим справиться. Фэн Синь не отодвигается, напротив, только притягивает Му Цина ближе и касается губами затылка. По телу бегут мурашки — вечно холодный внутри и снаружи, холодный во всём, но с пылающим в глубине сердцем. Фэн Синь целует снова и снова — ненавязчиво, лишь скользя губами от кончика уха до плеча, и натягивает одеяло выше. Ему хватит сил согреть их, даже если во всех трёх мирах настанет зима. — Обещаю, больше не будет холодно. Пусть только в этом, но положись на меня. Засыпай. И несмотря на то, что Фэн Синь морщится и смеётся от удара пяткой по лодыжке, он знает, что сегодня Му Цин правда сможет уснуть. А Му Цин усилием воли заставляет свои страхи замолчать хотя бы на время, уверенный в том, что эти тёплые руки никогда его не отпустят.