luna est sol tenebrarum
red — take it all away dexter britain — do what you are doing
Ветер мягко скользил по лицу, стирая капельки пота и нагоняя усталость. Мозг от долгого ритуала совсем не функционировал — Лина сидела на голой земле, не боясь измарать платье, и смотрела в одну точку на протяжении нескольких минут. Мысли крутились довольно быстро, но удовлетворения от разгаданной загадки не было. — Леди Кроу? — она не услышала, как он подошел. По прошествии времени ведьма с легкостью улавливала вороновы тихие, словно сама тень услужливо забирает в себя звуки, делая его незаметным, шаги, но сейчас Лина принимала осознанное решение, о котором Ворону знать было необязательно и одновременно необходимо. Она выдохнула и схватилась за его руку, обтянутую кожаной перчаткой. Ведьмак помог ей подняться, но ладоней расцеплять не спешил. Ему очевидно хотелось дотронуться, успокоить, обозначить свое покровительство и нахождение рядом. Девушка понимала, но лишь одарила его неловкой улыбкой из-за количества посторонних вокруг. Они итак стояли слишком близко, а признания и обещания можно было перенести на более… уединенную обстановку. К тому же, она примерно понимала, что он хотел сказать. — Вы отлично справились. Решение было тяжелым для вас. — Как ведьма ковена, я обязана не идти на поводу у эмоций, а думать о безопасности других ведающих и участников ковена. — Ворон фыркнул. Это именно то, что ему слышать однозначно не хотелось. Его рука автоматически разжалась, и Лина считала в этом жесте недовольство. Когда-нибудь, если у них будет время, она научится показывать ему свои настоящие эмоции сразу, а не обдумывать каждый шаг и выражение лица, как научилась звать его на помощь в трудных ситуациях. А у них все время мира впереди. Девушка завела руки за спину, сцепив пальцы на запястье левой руки, наклонила голову и спокойно улыбнулась. Передернув плечами, ведьмак отвел взгляд. — Как ведьма ковена, Лина, вы должны в первую очередь заботиться о себе, поскольку вы необходимы нам. «Необходимы мне.» — договорил его взгляд. Назидательный, такой знакомый тон, был формальностью для посторонних. В голосе она легко услышала улыбку и добрую насмешку над ее формальностью. В глазах напротив — искреннее беспокойство и восхищение храбростью. Первое было приятно, второе вызывало вопросы, поскольку ничего сверхфееричного она не сделала. Они постояли с минуту в тишине, каждый думая о своем. — Я должен закончить с процедурой оформления. Надеюсь, что мы скоро встретимся, леди Кроу. — а затем он было развернулся к ней спиной, но замер. Новая встреча уже давно была назначена наедине. Местом был его кабинет, или бывшая аудитория Санторо, или библиотека в Ковене, или вовсе отдельное подпространство, созданное им для самого себя. Это было неважно. Этот мужчина мог перенести ее куда угодно, но окружающий мир будет не так важен, как он сам. Ворон лишь хотел убедиться, что она помнит, поэтому Лина кивнула. Ее дыхание участилось из-за волнения, а кровь прилила к голове, вызывая шум в ушах. Сжав запястье до побелевшей кожи, она вдруг отпустила его и чиркнула двумя пальцами поперек вен. По лицу прошла судорога от боли — слишком глубоко вошло фантомное лезвие. Намерение. — Осталась последняя вещь, Верховный ведьмак. — смерив ее вопросительным взглядом, мужчина отделил звуки, непроизвольно поставил барьер между ними и теми, кто еще очищал от остатков ритуала площадку. — Что моя семья должна была вам? Из легких выбивает воздух при сильных ударах, но Ворон не падал и не чувствовал хлопка. Когда-то этот вопрос все равно догнал бы его, полоснув по спине. Если бы он сейчас позволил ей снова посетить его разум, или если бы сила не была ему подвластна в контроле, скорее всего Лину Кроу накрыло бы очередной волной его воспоминаний, как лавиной, и едва ли она бы спаслась. Ворон задумался. Единственный человек, который мог ему помочь, был Александр, и тот сейчас лежал в фамильном склепе за руинами родового поместья, которое сам сжег, удостоив дочь несколькими ожогами. Привязать детей к дому и забыть об этом? Отвратительно. В конечном итоге все его мысли свелись к одному лаконичному и правильному ответу: — Имя. Однажды она спросила: «Ворон — это титул? Не имя ведь». Его глаза лукаво сверкнули и он коротко кивнул. Ведьма быстро отступила — тему развивать он не хотел, иначе бы продолжил объяснять. Догадка верная, его имя похоронено там среди зеленых лугов, быстрых рек и бескрайнего моря, среди ругани капитана, среди железа и тяжелого оружия, среди запаха крови и смерти. Он его не помнил. Она забрала его. — Что будет с Вороном, если он узнает свое имя? — Лина держала холодную ладонь отца. Сила мерно перетекала из него к ней, как завершался любой баланс в семье ведьм и ведьмаков — чем старше становились дети, тем сильнее они были, тем меньше магии оставалось у отца и матери. — Он станет смертен. — прошелестел спокойный голос. — И наконец сможет уйти, как того желал. — она кивнула. Тревога разлилась по телу быстро, но также легко ушла, стоило его глазам погаснуть практически за секунду. С последним взмахом руки Александр Кроу, ее отец и самый строгий критик и зритель, начал уничтожать Кроухолл со своего кабинета. — Если мой отец действительно работал над этим, то должны быть записи и папки, что-то, что он разыскивал. Но, к сожалению это то, чего я вам дать не в силах. Кабинет, вместе со всем домом, был сожжен дотла и забрал с собой все секреты и знания, которые он собирал всю свою осознанную жизнь. Вероятно, если моя семья занималась этим, я просто обязана закончить дело, или по крайней мере продолжить так, чтобы мои потомки смогли помочь вам в будущем. — голос даже не дрогнул. Как давно она лгала так нагло члену Триумвирата, глядя в глаза, чтобы практически потешиться? Ради оправдания стоило сказать: ей было интересно, как отреагирует он на ускользнувшее из рук решение его извечной проблемы. — Это… неважно. Больше не имеет значения. — он очевидно разочарованно отвел взгляд в сторону, и тяжелая бренность вечной жизни зависла над ним, как палач замахивается топором над плахой. Удручающее зрелище… Даже сквозь маску Ворон неожиданно ощутил привкус и запах металла, — Вы поранились? В ушах раздался мелодичный женский смех. Девушка протянула руку, по которой стремительно стекала ее горячая кровь и позволила ему осмотреть рану, а затем произнесла: — Милостивая Геката… Я впервые вижу, чтобы у вас не получилось солгать правдоподобно. До этого я столько раз слышала ложь из ваших уст и верила ей. — мужчина коснулся ее кисти, осторожно обхватив перчаткой чуть выше места пореза, тщательно изучил его, все еще находясь в своих мыслях где-то на тонкой грани между существованием здесь и прошлой жизнью. Такой точный, что не кажется случайным. Лина же, поддавшись внезапному порыву, провела кончиками окровавленных пальцев по его маске и в нескольких трещинках осталась мутнеть почти черная кровь. Он поднял взгляд, слегка опешив, и наткнулся на ее улыбку. Сходит ли она с лица или это стало ее доспехами? — Сколько вам еще предстоит ждать? Столетие? Еще с десяток веков? Ворон глухо усмехнулся и звук практически пропал в толще камня на его лице. — Я не могу заставить вас. — перехватив ее ладонь, он коснулся каменными губами линии жизни и отпрянул. — Пустая демагогия. — отмахнулась она, — Значит могу остановиться и не возвращать вам долг? Все ведьмы и ведьмаки Кроу искали разгадку веками, пока вы здесь, а я особенная? — Лину больше не волновали все кругом. Они могли смотреть, шептаться, уже выстраивать теории о ее месте в сердце Верховного ведьмака, потому что было очевидно: он касался ее не так, как касаются подопечных или друзей, стоял непозволительно близко и не разрывал зрительного контакта, будто мир схлопнется, стоит их взглядам разойтись, его пальцы осторожно сжимали ее руку, и в этом жесте было больше обещаний, чем в словах. — Слишком много вопросов, ящик Пандоры, как и всегда. Я готов ждать столько, сколько этого потребует мироздание. Прошу меня извинить. — и Ворон наконец повернулся, чтобы уйти. Лину передернуло. Если он исчезнет сейчас, нет никаких гарантий, что она решится еще раз на нечто подобное. — Интересно, что если не придется ждать ни дня? Как же вам повезло, наверное, что у мистера Кроу такая любопытная дочь, лазающая по его кабинету ночью, чтобы понять, что такого его связывает с Верховным ведьмаком. Мужчина резко вскинул голову, остановившись и моментально придя в себя, когда смысл слов дошел до уставшего мозга, его глаза расширились от удивления. Стоило ему рывком повернуться к ней назад, как они начали хаотично изучать ее наглое девичье лицо с деловитой усмешкой. Он вдруг понял, что она знает. — Не говори ему имя, пока не поймешь, что сделала все, что хотела, — наставляет отец напоследок. Читает в ее глазах непонимание, но вместе с тем покорность, — что тебе больше не нужна сила. Когда поймешь, что можешь отпустить и попросить прощения. Не отдавай ему ничего, пока не будешь уверена, что готова умереть после этого. Никаких уточнений. Он ни на что не ответит, даже если она останется умолять на коленях. Не боясь скорой кончины и ухода всех его тайн и знаний, он говорит сухо и по факту, не рассказывает истории, а советы становятся приказами. Но несмотря ни на что Лина слепо им следует, считая их правильными. Что поделать? Время пришло. Она все-все знает. Ворон сглатывает мерзкую вязкую слюну, проталкивая камень в горле и смотрит на нее с такой неподдельной надеждой — хочется плакать. В секунду ее руки очерчивают фигуру в воздухе и первый круг закрывается, отгораживая их тонкой, едва видимой пеленой. Мужчина неловко отступает назад, потеряв опору на секунду. Ведьма складывает пальцы в магический пасс. Вокруг стремительно все меняется, словно кто-то ускорил течение времени, одновременно притянул грозовые облака и управился с ветром, заключив того в колбу защитного купола. Ее губы тянутся в улыбке, и он видит, как в светло-карих глазах блестят слёзы, будто звезды. Воздух наполняется чарами, а запах грозы и приходящего дождя усиливается. Становится душно, несмотря на гуляющий меж ними ветер. — Ego scire tuus Nomen, Corvus. — она предпочитает латынь. Не все знают и мало кто поймет. Она отдает дань их тихим разговорам в его кабинете в здании Ковена, его тайным письмам на другом, уже привычном языке, с короткими признаниями в любви, их единственному верному способу общения. Так старомодно и абсолютно восхитительно. Он не слышит, но чувствует, тело берется под контроль частично заклинанием и оставляет его стоять на месте. Пытается сделать шаг одной ногой, другой, ничего не выходит. Вокруг темнеет, словно собирает всю его тьму, всю его ненависть и усталость в одном месте, выпускает их щупальцами, окружая защитный полог. Под ними на выжженной земле появляются еще несколько спиритических кругов, они светятся ярче солнца и отдают разными оттенками фиолетового и черного, соединяются медленно, переплетаются линиями, выстраиваясь в заклинание очищения. Могла ли она уничтожить его проклятие? Ворон знал, что могла. Но он также знал цену, которую Лине придется заплатить, чтобы вернуть ему свободу. Боль в груди начинает разрастаться с огромной скоростью, заполоняя сначала легкие, не давая дышать, а затем и пробираясь точно в сердце, под слои льда и камня, которыми он отгородил его. На открытой местности, где минуту назад светило закатное солнце и дул легкий ветер, теперь непроглядно как ночью и очень-очень громко от холодных порывов — Лина. — он зовет по имени, прекрасно осознавая, что будет дальше, и страх отражается в его глазах, но не трогает маску. Кровь на ней упрямо стынет, впитываясь в черный камень и становясь ее частью. — Ego te liberabo. — шепчет она, все замирают в одно мгновение, обращая на них внимание. Несмотря на грохот, слова ритуала Лина произносит тихо, но они отдаются в его голове так четко и громко, словно вокруг нет ревущей стихии, нет треска и рокота магии, нет ничего, кроме звука ее шепота. Ее глаза, также как и руны, и рисунки на земле начинают светиться, наполняться чарами, переливаться синим и лиловым, а руки покрывает сеточка из молний. В вихре природного ужаса появляются льдистые снежинки, царапают щеки, упрямо покрывают ткань костюма, путаются в перьях на оплечье и приближают их еще больше к одинаковости. — Ego ipse pro vobis sacrificio. Ego dabo eam egomet ut tu factus libero. Свобода. Как давно он не грезил о ней, не разговаривал, не вспоминал? На подкорке сознания волочится мысль, вспыхивает яркими проблесками — стать свободным. Своим и ничейным одновременно. Властвовать над своей кончиной и проживать мир дальше. Быть заполненным силой. Но как дорого обойдется его эгоистичная мечта? Ведьмак пытается сдвинуться вперед, видя, как ее тело начинает светиться, едва все линии соединяются в одной, но, стоит ей махнуть рукой по направлению вниз и заклинание контроля ставит его перед ней на колени. Горький смешок вырывается наружу. Столько раз хотел сделать нечто подобное, но только не в этот момент, не при таких обстоятельствах. — Прекрати. Хватит. Мне это не нужно. — голос тонет в реве стихий и ничего уже не сможет решить. То, что Лина Кроу делала сейчас, было эпицентром его привязанностей и омерзений. Ее решение, необдуманное, лишает его прав на существование. Как мог он? Как мог отпустить ее после всего? Но она могла. — Ego te dimittam. — Лина! Остановись. Это приказ. — бьющееся в агонии сердце не оставляет и шанса прекратить попытки. Она всегда останавливалась. Стоило ему грозно посмотреть, шагнуть или зашипеть, резко повернуть голову, одним взглядом запрещая ей что-то. Но сейчас первым слоем перед самим заклинанием она возвела стену, и как бы сильно он не ударял по ней, с каким рвением не пытался остановить ее — магия защитного поля поглощалась, будто подпитывалась его попытками, словно забирала по частичке и становилась сильнее. И сильнее становились тиски, не позволяющие подняться. — Ego quaeso forgivenesses. — девушка мягко улыбается, ее скулы мокрые то ли от горечи, то ли от боли, которую ей приходится испытывать. — В этот раз я ослушаюсь тебя. — она ведет рукой и пространство вокруг очерчивается вторым защитным куполом. Столько мощи в одном месте… Не будь здесь пепелища, трава бы выжглась сама от энергии и силы. Внутри отблески молнии играют среди линий, которыми все исполосованно. — Я прошу тебя… Остановись. Сколько заклятий одновременно она творила? Рисовала руны и ритуальные круги, поставила защиту от него и еще одну, чтобы защитить окружающих от возможного взрыва, погода, вероятно, была побочным фактором древнего ритуала, но и ее она держала под куполом, только ветер не могла, заклинание контроля существа, не позволяющее сдвинуться с места, а еще само контрзаклинание. Около шести. И она не касалась его, чтобы черпнуть силы для такого безумного расточительства, она не пользовалась им, как усилителем. Ворон вдруг понял, что последние сутки, которые они вместе, и, возможно, еще несколько дней до них ведьма использовала минимальное количество силы, чтобы накопить ее для исполнения задуманного. Она давно уже решила, когда это случится. Ворон выдыхает и останавливается, позволяя задуманному произойти своим чередом. Нет толка. Можно было биться сколько угодно, но не получится достичь результата. Тогда он просто следит. Следит за мельчайшими изменениями, за теми, кто может вмешаться и уничтожить ее раньше времени. И слабо надеется, что успеет восполнить затраченную энергию, когда она закончит. — Как ей удается сдерживать его? — ректор Санторо замирает в десятках метров, пока ветряной поток развевает ее волосы, выбившиеся из пучка. Она не смеет подойти ближе, чем сейчас, и они с Лукрецией с ужасом наблюдают за той силой, что обычно свергает небеса. — В ней часть него. Если может подчинить часть, то почему бы не подчинить его полностью? — Верховная ведьма хмыкает, пряча волнение за напускной доблестью. «Если эта девчонка сможет заставить тебя перестать убивать себя каждый вечер, я буду готова искренне ее полюбить». — Надеюсь, Лина Кроу знает, что она делает. Иначе… Мне придется вмешаться. — Вы обе умрете, если ты прервешь ритуал. — Франческа скептически переводит взгляд, чуть щурясь от яркости заклятия. Лукрецию не волнует ни свет, ни бушующий ветер. — Не имеет значения. — холодно отрезает она, складывая руки на груди, — Моей первостепенной задачей стоит защита одного из Верховных. Ворону больше лет, поэтому я говорю не о себе. В своем колдовстве она похожа на ее далекую-далекую родственницу. Ту, что хитростью забрала его память и имя, ту, что прокляла его на долгие века и привязала к своему роду, ту, что условиями этого кошмара смогла держать его в этом мире так долго без перерождений и одновременно поддерживая свой род одним из сильнейших. Вот, за что она извинялась. К запаху крови с ее запястья и запаху грозовой свежести ее магии добавляется что-то древнее, отдающее ночным небом и кошачьими повадками. Фамильяр с ней заодно. Вероятно, поэтому ей удается стабилизировать и удерживать столько вещей одновременно, и оба знают о рисках. Умрет она — уйдет и он, снова всеми забытый. Устрашающая красота. Невероятное притяжение. Лина двинулась вперед, подошла к нему в тот момент, когда его тело полностью было взято под контроль. Все, что мог Ворон сделать — поднять голову и упереть в нее сожалеющий уставший взгляд. Спроси она у него разрешения, он бы не позволил. Они оба это знали, и поэтому все происходило без его ведома. Ее ладони, ледяные от ветра и замершего внутри снега, коснулись скул, большие пальцы огладили края маски, кровь с запястья юркнула под обсидиан, не поддаваясь логике и физике. Несколько слезинок тут же замерзшие, стоило им сорваться с щёк, разбились, ударившись о такое знакомое его каменное лицо. — Ego sum reversus nomen tuum, et elevatis maledictionem tuam. — прохрипела она, и магия взбушевалась с новой силой вокруг них двоих. Его тело начало неметь. Ведьма оглядела знакомую маску. Спокойствие и воодушевление на ее лице замерло в улыбке и блестящих глазах. Те безмолвно вселяли уверенность. А сила за ее спиной росла. И не было ничего вокруг, кроме ее шепота и ласкового взгляда. Подарив ему последний из них и стиснув зубы, она запрокинула голову, выдав один болезненный стон за другим. Свет исходящий от рисунков быстро мерк, собираясь в одной точке там, где Лина Кроу стояла и возвращала ему долг. Словно шустрая змея, он преодолел все черточки и кружочки и остановился под ее ногами. А Ворон не мог отвести серебряных глаз. Такого взгляда была достойна Хель. Таким взглядом смотрели на статуи Гекаты. С этими глазами воины признавали поражение и отворачивались от девушек, чья голова была не покрыта, а платья нельзя было коснуться в танце. Благоговение и полное доверие. — Nomen Tuum Ingvar est.И мир взорвался.
Ударная волна прошла сквозь кожу, настолько мощная, что кости отдались вибрацией, разломились на части и потом собрались заново невредимыми. Камень треснул с оглушающим щелчком, первыми кусочками начал отходить там, где лежали ее ладони, а затем разломился на три неравные части, и от столкновения энергий их отбросило в разные стороны по углам защитного купола. Борей с немилостью оцарапал свободное лицо. Ворон рвано выдохнул, ощутив холод. Любое прикосновение пыли или льда ощущалось как удар или тысяча иголок в одном месте. Мужчина попытался увернуться, закрыться, но руки и корпус все еще держало заклятие. Фигура девушки, натянутой над ним как струна, слабо дрожала не в силах вдохнуть воздуха. Ткань ее платья дергал ветер, удерживаемое лишь корсетом. За считанные секунды все остановилось и вернулось в норму: ветер стих, улеглась метель, оставшийся снег, парящий в воздухе, унесло последними его порывами в теплый летний вечер, магия вернулась и наполнила до краев своего истинного обладателя. Все и всё за пределами ритуального круга было тоже в порядке, таким, каким в этой ситуации оно должно быть: люди стояли, остолбенев и наблюдая за происходящим с шоком и интересом, кто-то поспешно закрыл глаза, чтобы не видеть лица Ворона, кто-то разинул рот, потому что все внутри было уничтожено грубым количеством энергии, навряд ли когда-либо видимой кому-то. И уничтожена была последняя из рода Кроу. Едва силы ее покинули, она упала рядом на колени, как безвольная кукла, освободив ведьмака от заклятия контроля. Острая нехватка воздуха и сил разрасталась от груди и расходилась по всем частям тела как зараза. Хрипящий выдох дался с трудом. Она едва не завалилась на бок, пространство ходило ходуном, перед глазами настолько мутная пелена, что ничего не разглядишь. После нескольких морганий дымка начала спадать. Ворон осторожно огладил ее плечи, притягивая к себе, затем уложил голову на сгиб локтя и навис сверху, рассматривая лицо, блистающее уставшей улыбкой. Оно вдруг стало таким худым и лишенным жизни, под глазами залегли тени, скулы впали и заострились, губы были сухими… Каждый раз, стоило им растянуться и приподнять уголки, обнажить зубы и прикрыть глаза от счастья так, чтобы те стали словно полумесяцы, он запоминал этот момент. Она единственная, кто так много улыбался ему, кто был рад его видеть, чьи эмоции менялись на удовольствие, стоило только в толпе разглядеть широкоплечую фигуру в неизменном черном (редко белом-парадном) и с неснимаемой маской. Она всегда смотрела в глаза, и научилась распознавать его эмоции только лишь по ним. И сейчас она улыбалась, как и всегда, счастливая, что такой объем магии ей поддался, что она смогла совместить одновременно около шести заклинаний и в конечном итоге выполнить родовой долг. Что она смогла помочь ему. Только Ворон не был счастлив, получив так давно желаемое и ежесекундно теряя лишь недавно приобретенное. — Лина… — он сжал губы в тонкую полоску и сильнее притянул ее к себе. Мелкая дрожь била ее, передаваясь ему. Держа ведьму как ребенка, он непроизвольно начал раскачиваться взад вперед, пытаясь ее успокоить, и одновременно старался отдать хоть часть своей силы, чтобы закрыть пробел. Не выходило. Все, что он вливал, возвращалось обратно и захватывало с собой еще крупицу ее магии. Он зашипел что-то на древнескандинавском и от злобы слёзы брызнули из его глаз совершенно внезапно. Она угасала. — Почему вы плачете? — протянув руку с молниями вместо вен на темном полотне ночного неба вместо кожи, Кроу коснулась его лица. Ведьмак дернулся и заглянул ей в глаза, пытаясь найти вариант для спасения где-то в ее взгляде. Склеры все еще были глубокого черного оттенка, радужка отдавала синим с подоттенком фиолетового. Она серьезно сейчас? Отделившись от тела в том же около бессознательном состоянии воплотился ее фамильяр, забравшись к ней на грудь, он свернулся калачиком и тихо засопел, словно прощался. А Лина улыбалась. Ровно пока не зажмурилась от очередного приступа боли и изо рта не пошла кровь одним сгустком, окрасив ряд ровных зубов в черный. Подбородок и шея покрылись ею тоже, но она снова растянула губы в улыбке. — Вы так красивы… Едва ли она смогла бы описать всю прелесть его нордического лица, да и дыхания, так рьяно рвущегося наружу, не хватило бы: его брови были широкими и добавляли тяжести ко взгляду, небольшая часть их, как прядка у лица, отличались по цвету — было ли это частью пронесенных потрясений или просто особенностью, она не знала, — угловатые скулы, четкая линия квадратной челюсти, слева заметный шрам чертил полоску от середины щеки до середины лба, а между удивительно не задетый глаз, пухлые губы были плотно сжаты. Теперь эмоция недовольства и страха была так отчетливо понятна. Ведьма издала смешок, дернувшись, кровь снова опалила ее уста и щеки, устремившись к шее и в ворот платья. Вдыхать приходилось рывками, беспокойно, прерываясь на сглатывание мешающей жидкости и болезненные стоны, даже близко уже не похожие на вскрики — на них сил не было. Ее большой палец мягко и невесомо огладил кончик зажившего уже вероятно десять веков назад ранения. Ворон перехватил ее крохотную ладонь и прижался к ней губами, с силой стиснув, как делал это буквально мгновение назад, когда маска не позволяла ему почувствовать тепла кожи. Но тепла не было — ледяными пальцами не удавалось даже пошевелить. От прикосновения губы кололо небольшими всполохами молний. В ее глазах, особенно в том положении, когда она лежала у него на коленях, практически запрокинув голову, он отчетливо видел звезды. Сотни и тысячи звезд, словно смотрел на небо с палубы корабля, стоящего посреди Северного моря. Слезы непроизвольно скатывались по вискам, но она продолжала улыбаться и тяжело дышать, вбирая воздух урывками. И не было ничего восхитительного в том, чтобы видеть галактики, ничего фееричного в том, чтобы держать ее в своих руках. Попытки отдать ей силы, как он делал до этого десяток раз, начали выматывать, они словно растворялись в воздухе, но не помогали ни коим образом. — Так тепло… — Дай мне вылечить тебя. Просто позволь тебе помочь, пожалуйста, — в голосе сквозила мольба. Он хаотично продолжал применять разные заклинания, но ни одно ни срабатывало. Прижавшись лбом к ее лбу, он прикрыл глаза. Магия потоками один за другим вырывались, охватывая землю инеем и погружая во тьму все вокруг. Мужчина тяжело дышал и стискивал зубы. Но был бессилен. А затем Лина Кроу умерла на руках у Верховного ведьмака, едва солнце зашло за горизонт, и ее глаза, став прежними светло-карими, потухли, оставшись открытыми, и в них больше не было видно ни воспоминаний о море, ни белого огромного паруса драккара, ни небесных горящих точек, запертых в тюрьмы света.***
Кроухолл, залитый теплыми лучами солнца, был таким привычным делом. Сквозь окна и тюлевые занавески беспрепятственно проникал свет, касался простыни и одеяла. Стало жарко. Спихнув виновника с кровати, Лина потянулась. Словно чего-то не хватало после пробуждения, какой-то важной детали, чьего-то голоса или насмешки. Неожиданную потерю восполнили приятные запахи стоящих на рабочем столе пионов, собранных утром из сада у особняка, и выпечки с кухни. На то, чтобы собраться морально и подняться с кровати ушло минут пять. Снизу стоял грохот в столовой и болтовня. Они снова позволили ей поспать подольше. Накинув сверху камизы халат, девушка открыла дверь и прошла к лестнице. — Тадеуш Огастус Кроу! — Да, матушка? — нахальный голос Тадди раздался так непозволительно громко и у Лины защемило сердце внезапно. Она влетела в трапезную с растрепанными волосами и неожиданной паникой, отражающейся на лице. — Колючка? Что за вид? — братец усмехнулся. Конечно же этот ведьмак, будь он неладен, был уже одет чуть-ли не в парадный костюм, с идеальной укладкой, причесанный ласковыми руками матери. Она смутилась своего порыва. На задворках мысль горела отчаянно. — Я соскучилась? — интонация была вопросительной. Тадеуш вздернул бровь, но не стал подтрунивать, лишь развел руки для объятий. Старшая миновала расстояние между ними и жадно прижалась к брату. — Оу, полегче, колючка! Ты меня сейчас придушишь… — но, несмотря на недовольные реплики, Тадди прижался ближе, разместив руки у нее на спине. — Тебе приснилось что-то что-ли? — слегка отодвинув Лину от себя, юноша улыбнулся и заглянул ей в глаза. — Это был такой долгий сон… — в голосе ведьмы прозвучало сомнение. — Но сейчас все хорошо! — впрочем, отмахнувшись, заверила она и тоже широко улыбнулась. — Лина Эстер Кроу, почему в таком виде? — голос отца, внезапно зашедшего в помещение, прогремел недовольством. Близнецы прыснули смехом. — Простите, отец, услышала грохот с кухни и подумала, что тут целые баталии. — А, вот оно что. Обманщица! Скучала она… Ты просто хочешь первый кусок маминого клюквенного пирога, да? — Тадеуш ткнул ее в бок довольно болезненно, но Лина почти ничего не почувствовала. — Не без этого… Я сейчас переоденусь и вернусь. Также быстро, как она спустилась по лестнице, и быстро по ней взметнувшись, юная Кроу вернулась в свою комнату и распахнула дверцы шкафа. Фамильный темно-синий и черный пестрили разными по глубине оттенками. Среди них несколько фиолетовых и нежно-лиловых вещей ярко выделялись. Накинув нижнее простое платье, она надела юбку из плотной ткани в небольшую складку и заправила рубашку за пояс, перетянув его ремнем. Сверху накинув теплую мамину шаль не завязывая, Лина вновь спустилась в столовую. Помимо прошлых запахов ее будто укутали в материнские объятия. Мама заканчивала накрывать на стол. Услышав шаги, Элеонора обернулась и посмотрела на дочь с улыбкой. Они были словно отражение в зеркале, только лик матери было слегка старше на вид. — Иногда я забываю, что у нас практически одно лицо на двоих. — Пугаешься? — усмехнулась женщина и вернулась к своему занятию. — Да, иногда выглядит жутко. На приемах меня часто принимают за тебя, — и они рассмеялись, совершенно одинаково запрокинув голову. — Все готово! Ты такая красавица… — пока мужчины рассаживались, выйдя из гостиной и обсуждая теорию о ненадобности защитного поля при ритуалах, мама мягко коснулась губами ее щеки и погладила плечи. Лина проводила ее взглядом. Была накрыта лишь половина стола. Впрочем завтрак был плотным: разные виды хлеба, овсянка и рыба разного копчения, отварные яйца на тостах, несколько ломтиков бекона. Но самым долгожданным блюдом был пирог. Мама редко его готовила, но обожала делать это на завтрак, чтобы утром его полностью съесть и не переживать о ночных перекусах. Взяв всего понемногу, девушка приступила к трапезе. Разговоры за столом пресекал отец, поэтому из шума были только вилки и ложки о тарелки и смешки, когда они с Тадеушем боролись за последний кусок пирога. Солнце согревало и освещало столовую комнату, в которой было множество окон и несколько зеркальных панелей на стенах. Тишина не казалась давящей — скорее привычной и умиротворяющей. Вкус блюд практически не чувствовался, ведьма пыталась распробовать, думая, что просто слишком торопится, но рыба от мяса не отличалась, овсянка казалась пресной. Списав все на волнение после сна, она продолжила есть, проявляя гораздо меньше желания, чем до этого. Несмотря на правило, Тадди внезапно изменился в лице и встревоженно посмотрел на сестру. — Лина, с тобой все в порядке? — он проследил за чем-то, что в итоге оказалось в ее тарелке. Отец было опустил газету, чтобы поругаться, но тоже замер, уставившись в тарелку дочери. Она опустила взгляд. На белой керамике было несколько клякс насыщенного бордового цвета. Отложив вилку, девушка коснулась носа. Не там. Затем пальцы скользнули к губам и обнаружили мокрый след от уголка по подбородку. — Что такое…? — Лина, почему ты здесь? — близнец нахмурился и больше не выглядел столь дружелюбным. Девушка опешила. — В каком смысле? — продолжить не позволила новая, более вязкая и противная порция крови. И она ощущалась во рту так ярко, отдавая металлическим привкусом, что затмевала любой сладкий десерт. Кровавый сгусток шлепнулся на тарелку, оставив след на лице, закрыв собой остатки еды полностью. Схватившись за стопку салфеток, она вытерла губы. Помогло на непродолжительное время. — Это мой дом. Где еще мне быть? — Тебя здесь быть не должно. Это неправильно. — Что ты говоришь? Я дома! — Тадеуш Огастус Кроу! — мама всегда использовала полные имена, когда злилась. Отец просто перенял эту привычку. Затем ею же овладела сама Лина. Внезапно сильнейшая мигрень сдавила голову. Череда звуков, ложных сонных воспоминаний, громкий мужской крик, пронизывающий до костей чувством утраты. Лина схватилась за голову и глухо застонала, сжавшись в комок. — Ты в порядке? — Тадди пытается встать, но словно находится под контролем. В воздухе нет ощущения магии сначала, а потом она переполняет пространство таким потоком, что приходится сомневаться в существовании не то что происходящего, а себя самой. Все окружение медленно начинает схлопываться и сходить с ума. Острая игла пробивается через лоб и выходит через затылок. Кровь мерно стекает с губ и капает в блюдо. — Верни ее. — сквозь толщу звуков пробирается мужской голос. Чей он? Как много раз она слышала его? — Колючка, что с тобой? — Тадди мечется, но пошевелиться не может. — Она моя. Верни ее назад. — просьба перерастает в угрозу, в дикий рев ветра и звериный рык. Сердце сжимается от внешнего воздействия, но ничего не угрожает ведь. Ничего-ли? — Лина, соберись. — паника накрывает мерной волной, дыхание сбивается, а руки начинают хаотично трястись. — Я верну ее, если ее намерение было искренним. — ответил женский голос, а затем ее хохот пробрался в мозг самым громким из звуков. Что с ней происходит? Все вокруг смолкает также быстро, как и началось. Столовая зала погружается во мрак, из окон льется лунный свет и ни единый шорох не смеет помешать атмосфере. За другим концом стола, прямо напротив сидит женщина. Образ ее отдает блеском серебра, глаза золотистые и наполнены усталостью. Короткие волосы с прямой челкой заканчиваются чуть выше плеч. Сзади тень словно дорисовывает ей еще три лика с разными эмоциями, одно из них, а затем и оба перевернуты совсем неверно. В устоявшейся тишине ведьма отчетливо слышит свой громкий выдох, когда поднимает голову. Ошибиться и обознаться попросту нельзя. Трехликая богиня — святыня ведающих и ведьм с ведьмаками. Триединая богиня тайн и перекрестков. Лина по привычке пытается запомнить каждую деталь, словно это поможет ей спастись или по крайней мере поведать свой опыт. Женщина сама наливает из бутылки вина в свой бокал красную жидкость, так похожую на ту, что у Лины на блюде плещется, и с глухим звоном отставляет ее. — Итак, дитя… Ты здесь. И это последствие всех твоих прошлых выборов. — ее голос здесь и одновременно за пределами комнаты. Он звучит в голове набатом и молчит шепотом. Несмотря на тишину и невозможность происходящего, паника не отступает. Когда, где и после чего она успела заснуть, чтобы ей приснилась богиня? Никогда настолько сильно не интересовалась именно госпожой заклинателей, поэтому встреча кажется фантазией. Но это совершенно не означает, что ей не нужно выказать уважения. — Милостивая Геката, — не громче хрипа, но на том конце стола усмешка. Ведьма склоняет голову, — Что… происходит? — Я смилостивилась и позволила тебе увидеть родных напоследок. А теперь ты принадлежишь мне. — она улыбнулась так радостно, что у Лины сперло дыхание. — Сильнейшая из рода Кроу, ты первая додумалась брать силу у Ворона. — Я… брала силу? Постойте-постойте, принадлежу вам? Я умерла? — Смертные… Так много вопросов. Да, да и да. Тебе приснилась твоя смерть. Все остальное — мои милые декорации. Тебе понравился завтрак? — ведающую прошиб озноб. Холодный пот очертил позвоночник и выступил на лбу. — Это не по-настоящему. — Верно. Ты умерла там, рядом с Академией. И твоя семья уже давно не завтракала вместе. Но это было таким сильным желанием, что после смерти ты попала сюда. Я думала у тех, кто так силен, желания куда масштабнее. Даже скучно. — Геката тихонько рассмеялась и отпила вина из бокала. Подперев щеку рукой, она вдруг произнесла, — Странно, что ты не захотела завтракать с ним. Для чего-то же ты его спасла? Красочно-болезненной вереницей воспоминания о последних часах вернулись к ней. Собственная смерть не так беспокоила, как успех ритуала. — У меня получилось? Я смогла снять маску? — О, да, и проклятие. И как завещал твой отец, а ему его отец, а ему его отец, а ему его отец… В общем: ты мертва. — золотые глаза сверкнули толикой безумия. Богиня ждала испуга, отстаивания своей жизни, криков и мольб. Но напротив нее развернулось лишь смятение, а после — смирение. — Я выполнила долг моей семьи. И я знала, что умру. Там, куда я попаду, я смогу видеться с семьей? — Что, если нет? Ты выжгла себя дотла и даже, когда он пытался дать тебе свою магию, стойко ее отвергала. Такие души попадают в отдельное место. — Жаль, — вдруг Лина рассмеялась. — Было бы интересно узнать о том, как все работает. — Она беседовала с богиней, с ее покровительницей, но единственной мыслью был научный интерес. Сколько бы нового она привнесла в изучение жизни и смерти заклинателей! Впрочем, всему этому не было возможности сбыться. — Какой толк от этих знаний? Тебе не вернуться и не написать или рассказать о них. Но я могу показать тебе кое-что другое. — затейливая улыбка появилась на лице женщины. А затем оно состарилось, стало угрюмее. — Хочешь узнать, что произошло после твоей смерти? — перемена означала забег в будущее. — Разве это не побеспокоит мою душу? — Ты сомневаешься в моих решениях? — Нет, конечно нет. — Тогда закрой глаза, и я покажу тебе того, кого ты спасла.***
Ворон ощутил последнюю секунду, после которой ее трепещущее сердце остановилось. Крупица магии, вернувшаяся к нему заключительной деталью пазла, означала, что ведьмы семейства Кроу исчезли до последней друг за другом в течение очень короткого отрезка времени. Чувствуя, как лихорадочно и больно в груди бьется его собственное, он обнял ее крепче, поставив подбородок на макушку и замер. Не удавалось почувствовать спокойного дыхания или выдоха при усмешке, не было ощущения женских ладоней на спине во время ответных объятий, не было тепла и чувства спокойствия рядом. Всепоглощающего умиротворения. Ведьма в его руках безвольно лежала, прижимаемая лишь его усилиями, и он пытался спрятаться в уходящем запахе ее магии и волос, тонком шлейфе парфюма или масла, что она наносила на шею. Вдруг не оказалось ни одной эмоции, чтобы описать его состояние. Не смог уберечь. Когда все только-только началось, когда он начал терять дорогих ему людей одного за другим, едва его возраст перешел за столетие, было принято очевидное решение: никаких привязанностей ни к людям, ни к животным, ни к домам, ни к местам. Ни к чему, что может потом вызвать глухую боль внутри. В какой-то момент он запечатал свои прошлые слабые воспоминания и ассоциации о жизни, к которой никогда не смог бы вернуться. Но ты никогда не знаешь, не отловишь момент, когда сможешь опустить завесу и позволить кому-то другому подойти ближе десяти шагов. Это не остановить. Можно лишь запретить себе, но ты все равно будешь горевать над телом или у могильного камня, ты будешь дрожать и злиться, пока это не станет обыденностью, пока ты не станешь кем-то, кто не ощущает практически ничего, окромя боли. Придется следить за поколениями тех, с кем давно был знаком, хоронить друзей, посещать фамильные склепы. Вероятно провожать в последний путь того, кого любил. И так по новой, по новой, по новой… Век за веком. И этому не научиться. Можно лишь отключать некоторые эмоции, принять, что человек, обычный, не проклятый, смертен и век его довольно короток. Принять, что сам ты переживешь всех, кого знаешь, пока не придет один единственный и не смилостивится решить твою головоломку длинною в десяток веков ожидания. Правда с чего бы вдруг ему отдавать свою жизнь ради этого? Ради незнакомого человека, пусть и помогающего семье? Бескорыстно. Так поступить может тот, кто любит. И тот, кто любим в ответ. Уже так давно его эмоции были скрыты за маской, ощущение юной пылкости пропало, все притупилось: запахи и чувства, большинство проблем не казалось проблемами. Но сейчас, свободный от своего панциря и заплативший столь высокую цену — потерявший единственную женщину, к которой был на удивление привязан сильнее всего без кровной клятвы конкретно ей — он ощущал ненависть в гораздо большей степени. Челюсть была напряжена, рефлексы — заостренными до предела. Если сейчас кто-то попытается подойти и забрать ее, с беднягой можно будет сразу попрощаться, поскольку Ворона просто взорвет от эмоций. Внутри не ощущается, но его трясет и слабые вибрации его магии окутывают пространство вокруг. Он будто сообщает всему миру о своей утрате. Не будет слез, не будет крика. Ничего не будет. Как бы ужасающе это ни было, она одна из многих, кого ему приходится отпускать, передавать под опеку Гекате. На его мольбы и угрозы она не ответит. Ворон прикрыл ее глаза, затем оставил короткий поцелуй на макушке и прикоснулся губами к холодному лбу. — Я не смог бы отблагодарить тебя сполна. — ласковый взгляд скользнул по щекам и шее, он избегал смотреть в глаза, потому что увидел бы в них, как смерть повторяется круг за кругом, — Была бы ты счастлива знать, что ты смогла вернуть мои силы, снять маску, как я того давно мечтал, но твоя смерть уничтожила меня? Как я могу радоваться? — пройдясь по касательной указательным пальцем по девичьей скуле, мужчина запустил руку в ее волосы и осторожно обнял, прижавшись к ним щекой. Лицо его ничего не выражало, но в тихом пожелании уместилось вся невысказанная скорбь. — Somnum bene, meu Amare. Прошло несколько минут или несколько часов, когда его слух потревожили шаги. Чувствуя холод кожи пальцами, он повернул голову в сторону и увидел нарушителя. Лукреция медленно присела напротив с обеспокоенным выражением лица. Она видела, как важна была эта девушка и ее уход позволил ей впервые встретиться со столь яркими переживаниями старого друга настолько близко. Он вдруг улыбнулся, смотря прямо на нее. Злой усмешкой, которой улыбались, чтобы насолить судьбе, а в глазах его плескался дьявол. И женщина понимала: в оставшееся время, которое им богиня отведет, больше не будет никого и ничего. Может, Фиоре и недолюбливала ее из-за отца, но согласилась бы с неоглашенной Вороном мыслью — цена все равно не была оправдана. Женщина промолчала, понимая, что слова вряд ли смогут помочь хоть чем-то, вместо этого ее ладонь пригладила растрепавшиеся волосы там, где ведьмак упирался подбородком в макушку. И его от этого жеста вдруг передернуло. Мужчина зажмурился. Все тело отзывалось на эмоцию, которую он так отчаянно желал запереть. Только позволив ему снова ощущать все краски мира и выражать их в своей реакции, Лина Кроу подарила ему самое сильное из чувств. Горе. — Мне очень жаль. — он смиренно кивнул, уставившись на свои ладони, держащие хрупкие плечи. — Я позабочусь о том, чтобы в крипте все было готово. — он вновь с силой сомкнул глаза. Но кивнул после промедления. — Сейчас вам нужно уйти отсюда. Ворон хотел попросить помощи. Что-то внутри было уверено, что он не сможет поднять ее мертвое тело на руки, что не сможет встать или использовать силу. Что он навечно прикован в месту ее смерти и никому не позволит отнять ее у себя. Инстинкт, взывающий к здравому смыслу и безопасности, взял верх. Ворон без проблем окутал их черной дымкой и перенес в преподавательскую спальню. Она сняла защитный купол. Ранее он не мог сюда попасть, даже если Лина была здесь. Это охраняло ее тайны от других и не позволяло без предупреждения вваливаться. Разрушился ли он из-за того, что она мертва, или же она недавно сняла его лично для Ворона, чтобы тот мог беспрепятственно навещать ее после ночных собраний и желать спокойной ночи, он не знал. Если бы знал, то приходил бы ежедневно и подолгу сидел рядом, пока она спит, оберегал бы ее сон от кошмаров, но не позволял себе чего-то более установленной им грани. Сейчас приходить уже не к кому. Ингвар медленно уложил девушку на ее постель, как делал это несколько раз до этого. Мягко заправил локон волос за ухо, чтобы он ей не мешался. А потом скривился. К сожалению, дела в Ковене больше не могли ждать. К счастью, госпожа Даае, очевидно посланная Франческой Санторо, ворвалась в комнату ураганом из светлых кудрей, но тут же замерла с испуганным вскриком, увидев бледное лицо подруги и не менее напряженное — Верховного ведьмака. Она, даже не обратив внимание на отсутствие маски, присела на край постели и окружила своими ладонями руку Лины. Ворон, ощутив себя почти чужим в этот момент, поспешил раствориться в кромешной тьме. Хотелось сказать что-то, еще раз коснуться, но все внутри сжималось от ужаса возможности ощутить ледяную кожу и не услышать дыхания. Фактически он сбежал и не чувствовал себя трусом. У него было право не запоминать ее такой. Но мозг в период, когда в голове более не оставалось других мыслей, услужливо подкидывал ему последние секунды ее жизни. В течение нескольких дней пришлось приводить в порядок паникующий совет, во-первых, потому что им было в новинку четко видеть и слышать Верховного ведьмака, а не только интуитивно ощущать его раздражение на задаваемые вопросы, ответы на которые были очевидны. Они чуть-ли не собирались устраивать ему допрос пристрастием, сомневаясь в подлинности его, пока Лукреция не рявкнула и не заткнула им рты. Во-вторых, чтобы не беспокоить простых людей, которым в общем-то практически не было дела до ведающих и потерю их магии, он ограничил осведомленность типографий о произошедшем. Оставили лишь сводку, грубо говоря «Группа оккультистов, проводящих ритуалы, была полностью ликвидирована. Италия может спать спокойно». В прочем, в-третьих, Ричарду Блэкуотеру он направил письмо с личной печатью, лишь удержавшись, чтобы не сделать это в инквизицию, тем самым обозначить его связь с ведьмой и подпортить репутацию. Но нет-нет, это было слишком по-детски, делать так лишь потому, что Лина не смогла бы его остановить, казалось глупым. Каким бы неприятным из-за рода деятельности для ведьмака он ни был, с Линой он связан каким-то общим прошлым, посему был чисто из вежливости приглашен на прощание, от которого, чисто из вежливости, должен был бы отказаться. Франческа и Лукреция без его участия подготовили крипту, где буквально два года назад уже состоялись похороны младшего Кроу. Ничем они не отличались кроме того, что девушку переодели в фамильный темно-синий более праздничный, словно это можно было считать торжеством, причесали волосы, оставив их распущенными, и скрыли следы уже охватившего трупного окоченения. Из-за статуса преподавателя все прощались с нею в крипте под Академией, однако, в одну из прошлых двух ночей на своем рабочем столе он обнаружил листок бумаги, хаотично исписанный тонким витиеватым почерком. Просьба была краткой, начиналась с извинений и ими же окончилась, а посередине несколько просьб, включая похоронить ее вместе с братом в крипте, оставив семейный склеп родителям. Она даже обосновала свое решение: так они с Тадеушем будут вместе. Первым порывом было бросить в камин. Вторым — спрятать среди книг, которыми она нередко пользовалась, и оставить себе на память хоть что-то. Там же была кратко описана участь ее научной работы о нем. Рукопись лежала в столе ее комнаты и Ворон был волен сделать с ней все, что ему предвиделось возможным. Ей бы, конечно, не хотелось, чтобы ее труд пропал, но так как она «посмела» умереть первее, чем он, Лина отдавала ему все права на публикацию и распоряжение текстом. Он пришел первее всех, чтобы одним из первых уйти. Как и несколько раз до этого своды крипты отдавали холодом и сыростью, абсолютной пустотой и местом, где нет никакой радости. Время от времени сюда спускались профессора и работники, но зона была закрыта для студентов. В крайних случаях, сюда было дозволено спуститься кому-то, кто об этом месте не знает. Сгустки светящейся энергии мягко, не тревожа обволакивали каменные плиты и таблички с именами. Дальше всех от света был постамент с саваном. Стоило ли смотреть? Франческа дала понять, что тело подготовлено к погребению, но по ее взгляду и волнению он понял — вероятно, она практически неузнаваема. Ставший относительно привычным, холод скользил по его лицу из-за сквозняка, трепыхающего ткань, что скрывала горькую правду. Осторожно найдя ее руку, Верховный ведьмак скинул мешающуюся материю. Этот момент должен был быть для них особенным, не таким, конечно нет… Но он лишь ждал удачного дня или когда все дела закончатся. И это оттягивание сыграло с ним злую шутку. Над ладонью левитировало кольцо — одна из его простых, но утонченных работ. Ночное произведение, наполненное мыслями о ней и реакции на столь очевидный подарок. Кольца просто так не дарят, особенно с несколькими охранными заклятиями и возможностью переноса. В этом маленьком кругляшке, что должен был венчать ее палец, неважно, безымянный, средний или указательный, было отражение мощи нескольких магов. Самое громогласное обещание защиты и желание быть рядом. Но он не смел. Лина не могла ответить отказом или согласием, поэтому украшение вернулось в бархатную коробку, а девичья рука уложена обратно и прикрыта тканью. Вдруг отчетливо ощутив прилив силы, Ворон в последний момент окружил себя защитным коконом и в следующую секунду с громким его выдохом вода под ногами разошлась по стенкам полога, создавая причудливые отблески, едва сталкивалась со светом. Тело вибрировало от переизбытка магии. Он делал последние попытки вернуть ее, но как заставить биться сердце, что остановилось неделей назад? Геката играла с его разумом. Все сильнее и отчетливее он слышал ее хохот наслаждения. Она шептала о своей победе, о том, что он смертен, что может уйти вслед за ней, стоит только вспороть себе глотку или живот, о том, что девчонка торговалась с ней за свою душу. Но он знал. Она не победила, он не уйдет, а Лина Кроу знала о последствиях и выбрала его вместо себя. Это не давало ему права жить, но если она поставила его жизнь выше своей, то такой привилегии, как умереть так скоро, у него тоже не было. Отогнав тревожные мысли, мужчина успокоил дыхание. Вода вернулась потоками обратно под его ноги, а крипта осталась такой же полумрачной и тихой. Ворона ждало много дел: провести ритуал прощания у статуи богини и быть тем, кто проводит ее вместо родственника, оставить коробку с украшением в ее гробу и исчезнуть до того, как каменная плита закроется, отгородив живых от мертвых, чувствовать, как Санторо и Фиоре обе смеряют его спину жалостливыми взглядами, перебрать научные труды Кроу и передать их следующему преподавателю заклятий, дописать своей рукой работу о нем и ответить на оставшиеся и новые вопросы, которые ведьма придумала, отдать рукопись в печать еще при своей жизни, ведь условие о чьей-то смерти было выполнено. Еще раз в несколько дней спускаться в крипту со свежими цветами, всегда разными, но чаще с пионами, которые любила ее мать, а затем и сама Кроу-младшая, ровно до того момента, пока он больше не сможет этого сделать, поглощенный глубокой старостью и лишенный сил. А потом оказаться похороненным где-то в крипте, но не рядом, не позволив себе даже этого.***
— Ты выбрала один из худших исходов. Вот к чему он приведет. Он никогда не полюбит кого-то еще и навсегда останется к тебе привязанным, погрузится в скорбь и горе, ты будешь частой галлюцинацией, умоляющей тебя отпустить. Ты разрушишь его жизнь. Я хочу знать, почему ты не позволила себе любить его таким? — Каким? — рвано выдохнув, Лина стерла остатки слез с щек и смело взглянула богине в глаза. — В маске. Вам это не особо мешало. Ты бы могла прожить долгую жизнь рядом с ним. Может быть, у вас были бы дети, которые в конечном итоге освободили его от проклятия, и тебе бы не пришлось умирать на его руках, причинив ему очень много боли. — Кроу поджала губы. Признаться честно, она даже не рассматривала этот вариант. Это было бы крайне эгоистично с ее стороны. Можно было бы сказать, что Ворон несколько раз использовал ее в своих целях, тоже поступая так, как ему нужно было, но это не отражалось на ее жизни так масштабно. — Что, если нет? — получилось выдать похожую фразу непроизвольно. — Что если бы мы не были вместе? Я бы не родила от него детей? Может от кого-то другого и они не захотели бы выполнять долг, который на них повесили предки. Обречь его на вечные страдания из-за моей гордыни? — Отвратительное самопожертвование. Ты спасла его, но прервала род одних из самых могущественных ведающих. — усмешку и торжество в ее голосе сменили скепсис и недовольство. — Ты думаешь, что имеешь на подобное право? — внезапно холод окутал ее с ног до головы. Богиня начинала гневаться и ее эмоции с легкостью передавались девушке. Ноги стали коченеть с кончиков пальцев и поражение быстро разрослось от голеней к коленям и выше. Вероятно, она умирала окончательно. — Я хотела отдать долг! — Лишив меня силы? — вместе с ней говорило несколько мужских и женских голосов, один детский, — Почему ты сделала это?! — триединая вдруг оказалась совсем близко. Исчез стол с яствами, в темноте остались лишь они вдвоем и пронизывающий холод. — Я должна была! — мысли путались. Ноготь чиркнул по подбородку и появилось еще одно место, откуда пошла кровь. — Неверный ответ. Почему ты сделала это? Лина выдохнула. Отсчитав несколько ударов сердца с закрытыми глазами, она вновь посмотрела на Гекату, и лик той сменился на другой. Глаза ведьмы мерно засияли в кромешной тьме привычным синим светом, сложенные на коленях руки покрылись сеткой молний и дали еще один источник света. Чувствовать силу было чем-то новым… До этого ведьма не осознавала, что присутствия не ощущала, а когда оно хлынуло мерной волной, стая мурашек пробежалась вдоль позвоночника. Раны на лице и внутри медленно заживали. — Потому что я люблю его. И я не могла позволить себе сделать его заложником моего знания или позволить ему страдать еще очень долго, когда я в силах решить уравнение. — Верно. — реакция снова сменилась на удовлетворение и спокойствие. Это сбило с толку, — Ты знаешь, что такое намерение? — пальцы, сжимающие подбородок расслабились, а затем и вовсе в ласковом жесте заправили прядь волос за ухо. — Вы сказали, что вернете меня, если мои намерения будут искренними. — Ты и тут, и там успела подслушать? Удивительно… Это правда. — Но что определяет искренность? — Самопожертвование довольно искренне, не находишь? Минуту назад ты говорила о долге. Хотела сбросить с себя обязательства. Я же надавила и ты выдала вполне искреннее намерение. Спрошу лишь из вежливости: ты хочешь вернуться назад или хочешь уйти, чтобы не обременять его новыми обязательствами? Теперь, когда ты освободила его, не должен ли он тебе посвятить его жизнь? Вопрос был задан абсолютно некорректный, но правильный. Лина усмехнулась. Иметь в должниках настолько сильного человека было благом. Но она навряд ли смогла бы требовать с него еще что-то окроме того, что Ворон — Ингвар — сделал для нее и ее семьи еще и под давлением проклятия. Нет, не было у нее столько наглости. — Я хочу вернуться назад, но не стану принуждать Ворона к чему бы то ни было. Я хочу писать научные работы и преподавать в академии. Хочу заново отстроить Кроухолл. Хочу заниматься тем, что мне нравится, и если он захочет быть рядом, я буду счастлива. Если я вернусь, у него будет выбор: остаться или уйти, — потому что, если не возвращаюсь, то он тонет в одиночестве, как это было всегда. — Вы, смертные, так просто расстаетесь с тем, ради чего отдали жизнь. Словно это ничего не значит. Хорошо. Возвращайся. — Лина! — Ну надо же… Сквозь толщу серо-черной дымки сначала послышался голос, а потом в нее вплелась небесная гладь в самый разгар ночи. Потом скользнула одна рука, вторая, из тьмы явилась мужская фигуры, и девушка всхлипнула непроизвольно. — А кто-то говорил, что он недостаточно одаренный. — богиня, стоя по левую руку, хмыкнула. Что-то подсказывало, что без ее разрешения у Тадеуша не вышло бы попасть в подпространство, но она вежливо удовлетворила его просьбу. — Так нагло использовать заклятие призыва. В тебе даже силы нет, а ты пытаешься. — Я должен увидеть сестру. — Ну так смотрит? Я, что, мешаю? Ничего я с ней не сделала. Лишь поделилась возможным будущим, до жути трагичным, но самым вероятным. Лина недоуменно взглянула на Тадди и перевела взгляд на Гекату. То, как фамильярно они общались, показалось ей странным. Впрочем подумать дальше она не успела — брат перехватил ее поперек в области талии и приподнял над землей, с легкостью закружив вокруг себя. — Ты просто бешенная, безбашенная и абсолютно восхитительная! — с придыханием начал он, едва они они замерли, — Ты сделала это! — Я скучаю… — это все, что ведьма смогла выдавить. А что еще? Тадеуш выглядел так, словно знал каждое произошедшее событие, в его лукавом взгляде крылась насмешка даже над поцелуем после собственных похорон, но он ее предусмотрительно не озвучил. — Я знаю. Я тоже очень скучаю. Все мы, но тебе нет смысла держаться за нас. Тебе еще очень рано сюда. — Это мои слова вообще-то. — женщина, о которой непозволительно забыли, хмыкнула, рассматривая свои длинные ногти. Брат ей разве что язык не показал. — Тебе понравился подарок? — Конечно! Я… Вот же… Извините, госпожа, но у меня был фамильяр. — Лина обернулась к богине и та засияла, едва на нее обратили внимание, — И, наверное, он исчез вместе со мной. Его можно вернуть? Вы… То есть статуя была свидетелем и проводником ритуала привязки. — Что бы ты без меня делала? Я решу этот вопрос. — Благодарю. — снова склонив голову, Лина повернулась к брату и крепко прижалась к нему, вероятно в последний раз. — Ты станешь сильнее после этого и сможешь призывать души. А если не хватит сил, то заставь своего пернатого кавалера тебе помочь, он тебе по гроб жизни обязан. — Я поняла, в кого у Кирин такой противный характер, вы ведь буквально одинаковые, даже говорите одно и то же в похожей манере. Он — это ты в виде кота? — Почти, я и вправду внес некоторые коррективы, так что… — Заканчивай давай. Итак позволила разболтать много лишнего. Наконец-то угомонишься. Самый беспокойный из тех, кого мне приходилось встречать. Тадди исчез спустя короткий отрезок времени, но даже этой встречи, а еще возможность последующей, хватило, чтобы не лить слезы, а улыбаться, отпуская его руку. — На этом все. Всем угодила, сама осталась ни с чем. Фантастика. — Геката, или ее воплощение… Может и вела себя как дитя с дефицитом внимания, но ее глаза пугали мудростью и накопленными знаниями, количество которых читалось в зрачках. Лукавая усмешка просто делала ее более беззаботной. Но Лина помнила: сам царь богов, Зевс, боялся ее и предпочитал не конфликтовать. — Я могу рассказать о нашей встрече? — импульсивная мысль быстро вырвалась наружу, стоило Лине понять, что богиня тоже уходит. — Попробуй. — она вдруг наклонилась к ее уху близко-близко, но от дыхания веяло лишь холодом, — Я возвращаю тебя ему. Мы встретимся еще раз. Но очень и очень нескоро, Лина Эстер Кроу. Темная пелена покачнулась.***
Лукреция остановилась на приличном расстоянии, окинув мужскую спину взглядом. Идти дальше она не посмела и навряд ли бы смогла — защитное заклинание было настолько мощным, что срабатывало как бетонная стена. Однако позволяло все видеть. Санторо спешила сзади, но медленнее и дыша тяжелее подруги, сказывалась болезнь. Они обошли их так, чтобы видеть лицо Ворона и профессора Кроу. Еще на подходе как минимум леди Фиоре удалось смириться с мыслью, что она увидит своего давнего соратника таким, каким никогда не доводилось видеть, — в нескольких местах лежали почти обугленные части его каменной маски, — однако картина все равно заставила ее замереть как вкопанную и наблюдать со стороны, не пытаясь помочь. Она никогда не видела его настолько преисполненным силой и одновременно настолько слабым. Это было поистине удивительно. Вся вложенная когда-то в род Кроу магия вернулась к Верховному ведьмаку в полном объеме и теперь была легко осязаема в воздухе, и для него одного ее было не много. Но даже обретенная мощь не доставляла ему удовольствия и никогда бы не доставила из-за цены, которую пришлось ради этого заплатить. Франческа издала какой-то звук, похожий на всхлип и испуг, и прикрыла ладонями рот, ее глаза наполнились слезами. Вид ее ученицы без сознания с окровавленными губами и шеей и абсолютно пустым взглядом издалека вводил в ужас. Эмоции Верховного ведьмака теперь не приходилось додумывать, однако сейчас отличить каменное выражение лица и обсидиановую маску, что когда-то его прикрывало, не было возможным. Разницы не было. — Corvo… — несмотря на толстый слой магической защиты, он услышал. Остановился, поднял голову и посмотрел ей в глаза. От сожаления на лице Верховной ведьмы стало дурно. Тело в его руках больше не била дрожь, оно замерло и начало коченеть. Пылкий фамильяр тоже постепенно терял свою форму и стал схож с призраком. Мужчина стиснул плечо девушки сильнее, но затем подумал, что может оставить следы или повредить что-то и расслабил руки. Постепенно слой за слоем заклинание спало. Ингвар и не заметил, как подкрепил ее чары и оградил их от других. Теплый летний ветер огладил плечи и подсушил щеки. Медленно подняв взгляд из одной точки, в которую он уставился, на лицо Лукреции, он отметил удивление и испуг, исказившие ее скорбную маску. Также нерасторопно он снова взглянул в глаза ведьмы и сам почти отпрянул. Они светились. Тем светом, который прожигал его мгновения назад. Склеры заволокло чернотой, а до этого орехово-карие глаза вновь наполнились магическим сине-фиолетовым сиянием. Мужчина быстро метнул взгляд на ее руки. Маленькие молнии росчерками плотнились под кожей, заставляя ее тоже издавать цвет и свет, такой привычный — такой же, как его руки. Сдернув перчатку, он схватился за ее ладонь и сжал. Они стали одинаковыми, почти не отличишь, где заканчивается его, а где начинается ее. По телу ведьмы прошла первая волна дрожи. — Ну же… Вернись ко мне. — зашептал он практически в бреду, — Возвращайся. Первый импульс прошиб током их обоих. Сообразив, что может произойти при следующем таком выбросе, Санторо и Верховная ведьма вернули защитный купол. Ударная волна не заставила себя ждать. С вскриком Лина сделала первый вдох и мгновенно закашлялась от крови в легких. Поток отразился от прозрачной стенки и вернулся назад, поглощенный практически весь. Она еле как вывернулась из его рук и выплюнула скопившуюся жидкость на землю рядом. Полежать в покое и прийти в себя Ворон не дал. Мужчина вернул ее в кольцо своих рук и прижал к себе, чувствуя, как бьется сердце ее под ребрами. — Тяжело… Дышать… — прохрипела ведьма, упираясь сжатыми в кулаки ладонями в его плечи, и только тогда он отпустил. Вероятно, не прошло и минуты, как девушка вновь оказалась без сознания, но прерывистое дыхание не позволило ему запаниковать. Передняя прядь волос у лица, та, которую он всегда целовал, мягко с нею здороваясь, медленно окрасилась в белый. Геката оставила свой след. — Receperint tergum, venefica.***