Жжёный пластик

Обсуждать отношения, когда адреналин бьет через край, эмоции сносят крышу, а в голове лишь крик от безысходности — было их ошибкой. Шарль лидировал практически всю гонку, пока Макс в паре секунд находился где-то позади, его днище было повреждено дурацким конусом, болид совершенно не слушался и всё, что ему оставалось — давить, пытаясь выжить максимум. Леклер совершает малейшую ошибку и Макс, крутя в своей голове последние слова Шарля, пытается доказать обратное. — Мы не можем быть вместе, Макс, ты блять не понимаешь? — эмоции овладели им полностью, Шарль в эту секунду был живым олицетворением гнева, его трясло, от злости и адреналина, ему хотелось причинять боль. Только боль. — Всё идет к чертям, вся моя жизнь, карьера, всё рушится из-за тебя. — Кричит он, срывая голос и бросая первое, что попадается под его руку на пол. — Кто вбил тебе это в голову? — Макс был хладнокровен, он всегда остается с холодной головой, когда это касается отношений. Нельзя. Решать что-то на эмоциях — запрещено. Это никогда не будет правильным решением. — Я, — тычит Леклер себе в грудь, — я сам вбил себе это в голову, потому что так и есть, вся моя жизнь начала скатываться в ад, как только в ней появился ты. Твои чувства, отношения, твой гребаный секс, всё, что связано с тобой. — Это не ты, Шарль. — Ферстаппен машет головой, слегка пошатывается и делает шаг назад, пытаясь удержать равновесие. Он знал, что это не так, Леклер так не считает, эмоции управляют им, как куклой в театре, но это больно. Слышать всё это из уст любимого — больно. — Я ненавижу всей своей душой день, когда ты поцеловал меня, когда я впервые лег с тобой в одну постель, день, когда мы встретились на треке впервые, — Шарль делает шаг в его сторону, — ты рушишь всё, к чему прикасаешься, — стиснув зубы, произносит он, — и ты мне больше не нужен. Мне надоело, всё это мне блять надоело. Глаза Шарля бегают по его лицу и он, так и не дожидаясь ответа, делает шаг в сторону двери, и с громким хлопком, который вновь выбивает Макса из колеи, покидает комнату. Вау. Вот и всё. Макс тормозит, что противоречит всем его правилам и принципам. Он никогда не выносит личную жизнь на трассу, всегда разделял два этих процесса, но в данную секунду — иначе невозможно. Он не может потерять его. Просто потому что, возможно, в словах Шарля действительно была доля правды. Макс рушит всё, к чему прикасается. Но он не хочет отбирать его победу, не сейчас, когда Шарлю это необходимо, просто не сейчас. Ферстаппен сбрасывает скорость, а после чувствует удар сбоку, он не знает, кто это был, кто пытался воспользоваться теперь уже его ошибкой. Но Макс осознает, что летит в стену. Всё вышло из-под контроля, и даже его попытка спасти всю ситуация, переступить через себя, нажать на свое принципиальное чемпионское горло — вышла боком. Удар. Макс ощущает дикую боль, будто каждая его косточка раздробилась на мелкие кусочки, будто его тело, как мешок, сбросили с высоты в тысячу километров, он чувствует запах гари, а после огонь начинает постепенно добираться и до него. И прежде чем Макс потеряет сознание, он слышит последнюю, сказанную Шарлем фразу «ты мне больше не нужен». И произносит то, что не смог сказать тогда, находясь в ступоре и замкнутом в клетке собственных чувств. — Я люблю тебя, Шарль, прос…— веки тяжелеют, свет вокруг гаснет, и Макс закрывает глаза, так и не успев договорить.

~•~

Шарль слышит грохот, казалось, невозможно что-то услышать из-за шлема и шума мотора, но это было настолько громко, что он останавливается. Его бросает в дрожь. Красные флаги. Леклер чувствует запах паленого пластика. Только не он. Пожалуйста. Только не он. — Макс вылетел, — сообщает ему инженер, и сердце в ту же секунду останавливается. — Как он? — голос Шарля дрожит, он не мог. Он просто не мог вот так бросить его. — Мы не знаем. Сердце пропускает удар. Он не в сознании. Он блять не в сознании. Шарль вылезает из кокпита, и бежит, прямиком в сторону полыхающего огня. Со всех ног. Болид был похож больше на кашу, нежели на машину, Шарль рвется в сторону огня, но кто-то удерживает его сзади, хватая за талию и оттягивая. — Макс, — кричит он, срывая горло, — вытащите его, сейчас же вытащите его, — голос дрожит, весь мир вокруг начинает плыть, сознание плавится, как и тот самый пластик. И это всё, что Шарль помнил с того дня. После — отрывки, хотя нет, одна фраза все же въелась в корку его подсознания. — Макс погиб, его не удалось спасти, — услышал он, пытаясь собрать себя в тот момент по кусочкам, как разбитый стакан, который он после вновь уронил. Сейчас, стоя перед холодной могильной плитой в абсолютном одиночестве он молчал. Не проронив ни единой слезинки, потому что их попросту больше не осталось. Совсем. Он пуст. Теперь уже навсегда пуст. — Я сказал что ты не нужен мне. — произносит он шепотом, садясь на колени перед ледяным камнем, — я солгал. Леклер кладет цветы и после часа, проведенного в кричащем молчании уходит. Проклиная себя за то, что так и не успел сказать правду.

~•~

Шарль боролся, каждый раз боролся лишь ради него. Конец очередной гонки, он вновь лидирует, приезжая на первое место. Но оно никогда не принадлежало ему. Шарль слышит поздравления, его мутит, тошнота подбирается к горлу, в глазах темнеет. Это не его победа. Она никогда не будет его. Леклер вылезает из кокпита, пожимает руки паре человек и уходит, молча, не давая интервью, не получая медали и кубки, не слушая гимн. Вкус к жизни, вкус победы был лишь когда он стоял рядом с ним. На подиуме. Когда после награждения они вдвоем с Максом уходили куда-то, обсуждая всю гонку, обсуждая борьбу, происходившую на трассе, а теперь… Жизнь стала безвкусной, ни сладкая, ни горькая. Никакая. В его глазах нет красок, организм потерял обоняние, он ничего не чувствует. Он пустой. Прошло почти полгода. Двенадцать этапов, двенадцать раз он победил. Но ни разу за всё это чертово время Леклер не поднялся на первую ступень, потому что она принадлежала другому человеку. На ней должен стоять Макс. Должен играть гимн Нидерландов, он должен брызгаться в него шампанским, а после вместе уходить, он должен подшучивать над Шарлем, повторяя каждый раз «всё ещё впереди, может, в следующий раз я опять сожгу тормоза», он должен быть здесь. Возможно, Шарль опять будет слушать крики Фреда, потому что это не правильно. Победитель должен получить свою награду, он должен стоять и наслаждаться чертовым подиумом. Возможно, с ним разорвут контракт раньше. Возможно, он потеряет всё. Так считали люди, его окружение, его команда, фанаты. Только они не понимали, Шарль не может потерять всё, потому что его «всё» было утеряно полгода назад. Его мир сгорел дотла, утонув в расплавившемся жжёном пластике.

~•~

Он стоял в тишине посреди пустой комнаты на коленях, молясь, прося прощение за всё, что он совершил и сказал когда-то. Молясь собственному Богу, своему ангелу хранителю. — Я не могу, ты знаешь, — шепчет Шарль, опуская взгляд, разглядывая плитку. Это его квартира. Квартира Макса. И однажды они вместе выбирали эту самую плитку, — не могу взять назад слова, что уже произнесены, не могу воскресить то, что уже стало пеплом. — он выдыхает, в голове бесконечная тишина. Впервые за все это время Шарль так спокоен, он уже принял решение. Уже очень давно принял. — Ты можешь думать обо мне что угодно, — взгляд поднимается вверх, смотря прямиком в окно на бушующее небо, усыпанное черными тучами, — Сейчас бы ты кричал, даже дал бы мне по лицу, думаю, за эти мысли и слова, — в небе ударяет молния, и Леклер в своей голове определяет это, как ответ. Подтверждение. — Я не могу больше быть, без тебя всё это не имеет ни малейшего смысла, понимаешь? Я так устал существовать без тебя. И я знаю, что увижу тебя там, знаю, что ты будешь против, но я не могу. Слёз не осталось, совершенно. Из эмоций лишь пожирающий изнутри гнев на самого себя. Но это закончится. Прямо сейчас прекратится. — Я люблю тебя, всегда любил, — вновь произносит он в пустоту, не получая ответа, — и мне так жаль, так сильно жаль. — и вновь молния, даже несколько, — я все решил, пожалуйста, не отговаривай, я не могу, Макси.— Вновь вдох. — Я упустил свой шанс данный один на миллион, и я не могу ничего исправить, но если бы мог… Мужчина встает с колен, подходит к панорамным окнам и опускает ледяную ладонь на пластиковую ручку. — Увидимся на той стороне, mon lionceau, не ругайся.