***
Это была пьяная ночь пятницы. Насто-олько пьяная, что даже звезды, пляшущие вокруг блестящих масок спотыкались о воздух. Гули, чьи глаза горели огнем азарта, пытались друг друга переплюнуть в игре на струнном инструменте. Стоит ли говорить, что алкоголь, опоясавший организмы своим дурманящим действием, словно река Амазонка, подчинившая себе непролазные земли, препятствовал созданию благозвучных композиций? Игра на гитаре каждого из них была похожа на скрежет двух консервных банок, трущихся друг о друга погнутыми зубьями. Ребячество вызывало приглушенный смех. Знаете, порой приходит мыслишка: было бы здорово, если бы новости в газетах печатались людьми с помутневшим сознанием! Выкладывают всю правду на стол, словно карты после неудавшейся партии — «Вот черт! С козырями проиграть!» К чему же это лирическое отступление?.. — Омега, давай на чистоту. У вас в самом деле есть что-то с Папой? — интересуется Альфа, покручивая в руке бокал вина так, будто это череп Йорика или весь земной шар. — Например, исключительно доверительные отношения, какие обычно складываются между… — Секс-партнерами, верно? — дает досрочный ответ знаток. А ведь гитарист и не утруждал себя мыслями о том, что он удостоен необычайных привилегий. Именно Терцо скормил ему, точно Змей-искуситель, запретный плод, оказавшийся настолько сладким, что вам не хватит и тонны сахара на языке, дабы вообразить хотя бы часть! Остальных гулей Папа держал на расстоянии вытянутой руки. Он был кем-то в роде безбашенного человека, дразнящего собаку на привязи: кусать можно, но лишь глазами. Омега в число бедолаг не входил. Он входил в Папу. Практически каждую неделю, обычно на выходных, когда нагрузка не сравнима с водружением камня на седую голову горы. — Я бы хотел попросить тебя об услуге, — вовремя окликнул гитариста Альфа. В противном (на самом деле прекрасном) случае его товарищ мог заблудиться в лабиринте воображаемых картинах с изображением мужчины в самых разных позах и нарядах. Эдакий музей, возведенный только для одного вурдалака. — Интригуешь, — выжидающе кивнул Омега, как бы подписывая невидимый договор собственной кровью. — Впрочем, это и не услуга вовсе. Одолжение, я бы так выразился. Вижу, тебе конкретно не здоровится сегодня. Не будешь ли ты возражать, если я подменю тебя на очередном свидании с Папой? Прозвучавшее «предложение» было до такой степени абсурдным, что легче было поверить в новость о том, что козы отрастили себе крылья и улетели косяком на юг. «Ме-е», «ме-е» — представлял себе Омега полет рогатых существ, по непривычке бодающих друг друга в бока. — Он с меня шкуру сдерет, если попадешься, — замахал протестующе руками гитарист, принимаясь за очередной бокал напитка с градусом. Алое содержимое красиво озаряло столешницу акварельными разводами в свете восковых дам с огненными прическами. — Значит, не попадусь. Расскажи мне все в подробностях: как себя ведешь, что делаешь… И тогда шалость удастся. — Ты — фетишист какой-то? Гуля захлестнула тревога, будто сошедшая с полотна «Девятый вал». Он действительно перебрал сегодня и по неведомой причине продолжал баловать язык терпкой жидкостью с привкусом спелого граната, однако… Все это казалось до побеления костяшек сжатых в кулаки рук неправильным. Мысли еще какое-то время крутилась, словно карусель с лошадками, прямо в черепной коробке, устраивая там настоящий переполох. Помните моменты, когда чересчур сильно хочешь избавиться от чего-либо и совершаешь отчаянный шаг в неизвестность? Ну-у, допустим, теряешься в сомнениях: выкинуть старый свитер, повидавший строительство Пирамид и конец света 2012-го, али оставить на крайний случай? И буквально через минуту вязанная кофта спонтанно оказывается в мусорном ведре! Так вот… «Одолжение» Альфы тоже в своем роде свитер. И чтобы наконец-то снять его со своего тела, Омега выпаливает: — Ладно! Пускай будет по твоему. — Неужели? Поглядим, что из этого получится. Поведай же, как ты склоняешь Папу к этому? У гамельнского крысолова главным орудием была дудочка, Омега же обладал более компактным и звонким инструментом. В конце коридора, там, где темнота клацает челюстями, расположены покои Терцо. По левую руку расправило плечи панорамное окно, зачастую занавешенное плотными шторами, напоминающими занавес в запыленном театре. Один плетеный шнур отличается от остальных, его задача далеко не в закрытии или открытии занавесок. Если дернуть за хвост льва (так уж причудливо выглядело нечто, на ощупь похожее на бечевку), по ту сторону дубовой двери раздастся приглушенное пение колокольчика. Именно таким образом Омега оповещал избранника о своем визите. — Запомни, нужно позвонить два раза секунд по пять. А промежуток должен составлять около десяти, — жестикулировал гитарист, представляя в своих руках шнур. Далее, если Папа не возвращался с ночной сырой прогулки, в дверях появлялся силуэт, облаченный в длинную шелковую пижаму цвета черного агата. Однако порой вечерний наряд дожидался под подушкой, пока на Терцо колыхались подолы пальто, пиджака и свободных брюк. В такие моменты Омегу окутывал аромат, принесенный на плечах прямиком из кофейни на углу. Там варили отменный кофе! Жаль, посещать вдвоем это людное место себе дороже. — Проходя в комнату, убедись, что никого в коридоре нет. Папа ценит конфиденциальность, сам понимаешь. Если встретишь кого, уходи. Ну, а дальше… Альфа шагает мимо витражей, чьи разноцветные линзы напоминают башню из конструктора. Он останавливается напротив пентаграммы. Звезда касается косых железных скул незримыми руками, словно давая разрешение на грязное дело. Да и козел с квадратными зрачками выглядит сегодня иначе… Гитарист спиной чувствует, как животное провожает его глазами вплоть до поворота. В голове заела пластинка, с которой никак не уберут иглу. Альфа неосознанно повторяет инструкции Омеги, загибая пальцы, украшенные перстнями, сияющими, как звездная пыль. Пугающий шепот расползается по местам, где проходил гуль. Ему кажется, будто стены принялись повторять наставления в качестве жеста поддержки. Оказывается, у них не только уши есть… Вурдалак, путаясь в нитях мрака, все-таки находит нужный шнур. Когда рука поднимается до уровня глаз, его бьет током: на тыльной стороне ладони выведены линии татуировки. Черт, Папа наверняка не упустит такую деталь… Придется быть еще более осторожным, чем планировалось первоначально. Веревка содрогается в конвульсиях, точно больной эпилепсией, под аккомпанемент из трели колокольчика. Альфа смотрит на дверь, похожую на плитку горького шоколада, в ожидании чуда. Оно случается. — Изволите пройти или продолжите стоять? — интересуется фигура, чья тень подозрительно смахивает на крест. Руки расправлены в противоположные стороны, подкрепляя заданный вопрос. Альфа, осознавая, что на сегодняшнюю ночь его язык вырван и скормлен коршунам, молча кивает и проходит в комнату. Внутри, к огромному сожалению, достаточно светло: на столе дрожит катрен свечей, видимо, Папа недавно читал газету. На подоконнике точно такая же обстановка. Отвратительно. — Припоздали, — комментирует Терцо и закрывает двери. Гуль, подобно кораблю, плавно вышагивает до стола, украшенного всевозможными узорами. Он вбирает в живописные углы рук канделябр и подносит его к приближающемуся мужчине. Oh, damn… На Папе разлит один единственный халат, чья ткань была тоньше крыла бабочки. Альфа поспешил затушить свечи, пока его не хватил удар от чрезмерной привлекательности Терцо. Прометей даровал огонь людям, гитарист его задует. Теперь в помещении стало намного темнее. Помеху создавал подоконник, однако он был расположен достаточно далеко от кровати. Как удобно ложатся карты, а? — Сегодня вы не особо разговорчивы, — замечает Папа, указательным пальцем поднимая голову гуля за линию подбородка. Кто бы, блять, подумал, что столь надменная фигура способна подчиняться и умолять; умолять, как это делает преступник в суде. Гитарист, стараясь направить повествование в иное русло, моментально касается губ мужчины напротив. Оставалось надеяться, что Терцо не изучил ротовую полость Омеги досконально. Поцелуй сравним с июньским медом, собранным опытным пасечником с самых жолтых лугов планеты. Внутри разливается непонятное тепло, перемешанное с трепетом и чувством окрыленности. Создалось впечатление, словно гуль вдохнул в Папу семена диковинных растений, отчего теперь они прорастают за прутьями грудной клетки. Левой рукой Папа вбирает правую руку гитариста, видимо, чтобы убедиться в правдивость происходящего. Это стало неким спусковым крючком и напоминанием о существовании верхних конечностей. Поэтому вурдалак уже вовсю ощупывал плоть, давно оформившуюся в привлекательные формы. Пальцы дразняще сжимали, маняще ласкали, многоговоряще шлепали и так далее на «яще». И весь этот список от «А» до «Я» прямо во время поцелуя! Как только две тени вновь разорвались и стали различимыми отдельными силуэтами, Терцо улыбнулся: часть его грима осталась на маске гитариста. К тому же доля белой краски подтекала у корней волос — он только что из душа, о чем буквально кричали мокрые пряди, от воды ставшие еще более темными. Наконец, Альфа, набравшийся смелости и достаточно вжившийся в роль ублажателя Папы, властными движениями повел последнего к постели. Множество подушек на спальном месте заставили гуля провести параллель между мужчиной и персидским шахом. Смена положения тела в пространстве ощущалась как падение вверх… Достаточно сложно подобрать слова — придется все словари из библиотеки перерыть. Задравшийся халат открывал обзор на прекрасные ноги, которым так идут брюки в обтяжку. Однако ноги тут не самое интересное. На Терцо не было белья. Гитарист ожидал хотя бы его любимого (по рассказам Омеги) кружевного, но никак не полного отсутствия! — Какие-то проблемы, honey? — непривычное для уст мужчины слово вылетело вольной птицей, одаривающей уши великолепной мелодией. Вурдалак быстро пришел в себя. Ему словно дали пощечину в баре. Фантомный хлыст ладонью сподвигнул гуля взглянуть несколько левее. Глаза зацепились за обилие секс-атрибутики. Даже не придется рыться в ящиках. Презервативы с ароматом клубники, гель-смазка в абсолютно черной упаковке… От вседозволенности голова шла кругом. Ох, сколько же раз гуль, принимая душ, представлял обнаженного Папу, одаренного природной красотой. Дорога одна — в анатомический музей. На полотне закрытых век Альфа рисовал, скажем так, всякое. Однако сейчас не было нужды представлять — наслаждайся! Гитарист, боясь, что он проснется с минуты на минуту на пропитом диване, принялся действовать куда активнее. Вурдалак одной рукой освобождает собственную жаждущую трения плоть от стильных брюк, параллельно второй запрокидывая нижние края халата Терцо. Поясок, не способный противостоять напору кисти, развязывается, окончательно лишая мужчину какой-либо материальной защиты. Гуль почти вслепую (никак не может оторваться от вздымающейся, будто поющей, груди, аккуратного живота) находит упаковку со средством контрацепции. Сладко пахнущая резинка быстро оказывается на половом органе. Член гитариста стоит так, что будь он стрелкой часов, показывал бы «12». Папа лежит в ожидании действа, точно юная леди с картины «Песня жаворонка». Блестящие во мраке глаза выражают редкостное желание. Как только Альфа удобнее устраивается вблизи интимной зоны партнера, мышеловка захлопывается, и Терцо обвивает пояс гитариста ногами. Крепкие кости таза ощущаются, словно галька на побережье шумного моря. Ассоциация с водоемом заставляет Папу сделать глубокий вдох, будто он и в правду способен был поместить в грудную клетку бриз. Вурдалак пользуется предоставленным шансом и резко входит в подготовленное нутро. Учитывая частоту секс-сеансов с Омегой, можно было исключить момент подготовки. К тому же мужчина числился в списке садистов, мазохистов, аметистов и так далее… Стон со стороны мужчины напоминает мелодию пианино. Высокая нота, будто воздушный шарик, устремляется к потолку, нанося визит в ушную раковину Альфы. Последний расценивает это как жест согласия, поэтому незначительно отклоняется назад и повторно вставляет до упора. В наваждении тот совершенно забывает про дополнительную смазку, поэтому мигом исправляется, красиво поливая промежность партнера прозрачной, напоминающей росу, субстанцией. Гитарист ловко жонглирует состоянием Папы: теплая кожа рук контрастирует с холодным серебром колец. Он, стараясь обеспечить как можно больше точек касания металла с половым органом, водит ладонью вверх-вниз. Ритмичные движения внутри синхронизируются с откровенной дрочкой, (простите за мой французский). Нередко перстни приносят львиную долю дискомфорта, однако новые ощущения мужчина принимал с заметной охотой. Альфа мысленно наградил себя медалью: видимо, Омега не обладал внушительными размерами, ведь сфинктер пьяняще плотно обволакивал полыхающий огнем похоти член. И все-таки! Папа не возражал! Одна из рук, также запачканная смазкой, перебирается на бедро партнера, дабы удерживать его на комфортном расстоянии к себе. Короткие полумесяцы ногтей впиваются в мягкие ткани, оставляя еле-красные следы. Однако гитарист не способен себя удержать от грязного маневра: одновременно с пулеметной очередью толчков, тот, рыча, помечает кожу Папы полосами царапин. Как зебра! Только лучше. Растрепавшиеся волосы мужчины напоминают лучи Солнца. «Солнце село, Солнце встало…» — именно так смотрится Терцо в эту секунду. Альфа со звериным оскалом наблюдает за тем, как партнер периодически соскакивает с полового органа, немо открывая рот. Рука, обволакивающая член Папы, набирает значительные обороты. Старания приносят свои плоды, и житель покоев натужно, точно ругая себя за слабину, кончает семенем, похожим по цвету на жемчуг. Гитарист Терцо не ублажает, он его трахает. С таким усердием, что дыхание уже в который раз безвозвратно сбивается. Половой орган еще какое-то время таранит разнеженную поцелуями и поверхностью языка плоть, прежде чем излиться внутрь резинки. Хотя гулю чертовски хотелось запятнать Папу. Скажем так, оставить свой след. Вурдалак сразу после этого выходит с характерным хлопком, словно болото съело камень, из содрогающегося отверстия. И, откинув презерватив куда-то назад, самоудовлетворяет себя, дабы окропить эрогенную зону спермой. Тяжело дыша, и как бы ознаменовывая «занавес», Альфа отстраняется от партнера, поглаживая его по икрам и коленям, на которых тот определенно часто бывает. Простынь, к сожалению прачки, тяжело запачкана. Гуль спешит натянуть нижнее белье и брюки. Он метает свой взор, будто луч маяка, сначала по съехавшим набок перстням, а потом по выжатому, как лимон, Терцо. Альфа присаживается на край постели и треплет Папу по голове. В темноте рождается огонь. Пламя зажигалки юрко перепрыгивает на сигарету, зажатую меж клыков вурдалака. Периферическим зрением тот замечает, как поднимается мужчина. Слышится звук «старости», какую на первый взгляд уловить не предоставляется возможным — хрустнула спина. — Кем бы ты ни был, тебе стоит взять еще пару уроков у Омеги. Альфа давится дымом и сгибается вдвое, точно свежевыглаженная футболка. Он резко поворачивается в сторону Терцо, дожидаясь объяснений. Где он налажал?.. Что было не так? — Омега предпочитает разговаривать со мной во время акта любви, — с интонацией строгого учителя произносит он. — Но ты неплохо держался. — Благодарю за открове-ение, — наигранно тянет гуль, туша табачную трубочку об основание кровати. — Альфа? Ты оказался еще более несмелым, чем мне казалось раньше. Твой язык в самом деле склевали птицы? Ни намеков, ни просьб, ни предложений. Я бы долго не ломался, — улыбается, точно Чеширский Кот, Папа, запахивая халат. — Буду иметь в виду, — шипит гитарист и удаляется из комнаты, буравя взглядом пол. Терцо ради сохранения отношений с Омегой решает не допрашивать того по поводу случившегося. «Ну, допустим, мы умалчивали!.. Недоговаривали… Но лжи, как таковой, ее не было» — лозунг сегодняшнего дня. Но-о терять столь ценный экспонат было бы безрассудно, отчего теперь списку дел Папы придется потесниться: во вторник добавляется новая графа «Свидание с А.» Осталось научить вурдалака чувственности, вероятно, большему вниманию к деталям, и тот получит настоящее золото вместо меди.***