самый тёплый вечер

Мягкие губы осторожно коснулись холодной щеки Федора, оставляя после себя такой нежный и родной поцелуй. В который раз Феликс повторяет то, как же сильно он дорожит любимым, как сильно любит каждую черту его лица, как радуется его улыбке от теплых прикосновений. Не хочется ничего менять, просто наслаждаться жизнью и временам с мужчиной, раз за разом одаривать друг друга лаской и заботой, которая не знает границ. — Люблю тебя, дурачок ты мой. Совсем не в обиду произносит Кайзер, бережно заправляя прядь волос Федора тому за ухо, наслаждаясь теплым взглядом, тем взглядом, что может подарить лишь он. Фраза не кажется обидной, нет, мужчина слишком часто называет так Федора из-за его небольших ошибок на работе и дома, каждый косяк обязательно сопровождается осторожным укусом мочки уха и похожей фразой. Горячие руки касаются еле тёплой спины Достоевского, заставляя того невольно вздрогнуть и тихо вздохнуть. Феликс заботливо гладит мужчину по спине, пытаясь расслабить Федора после работы, подарить тому капельку теплоты и нежности на суровую и холодную ночь. Нежный рассвет окутал город своими яркими лучами, оповещая каждого о наступлении нового дня, такого теплого летнего дня. Из зелёных, до одного момента таких счастливых глаз, капают одна за одной слёзы – бусинки, которые быстро разбираются о ткань чёрной футболки, осторожно сложенной на коленях. Всё ещё не верится, что Феликс остался один, совсем один. В жизни нету абсолютно ничего: не любимого человека, который с теплой улыбкой на лице выбежит встречать после рабочего дня, не любимой работы, которая подарила мужчине слишком много воспоминаний — больше ничего не заставляет Кайзера хоть на миг улыбнуться. Взгляд пристально сверлил знакомый портрет, красующийся на бетонной плите перед аккуратной могилой, усыпанной свежими цветами: розы, пионы, гвоздики, ромашки, лилии — всё это день за днём появлялось на бугорке земли, а затем заботливо убиралось, пополняясь чем-то новым. Феликс не похож сам на себя, таким безжизненным его никто не видел, наверное даже он сам впервые сталкивается с подобным. — Прости, что ты там, а не в теплой кровати. Не смог уследить. Сухо произносит Кайзер, не находя в своём голосе ни капли эмоций и чувств — только горе и желание вернуть все то, что навсегда утеряно. Конечно, будь сейчас рядом Федор, он бы обязательно присел рядом на новую скамейку и хорошенько отругал Феликса за его состояние, за то, как же сильно он запустил себя. Но нет, чуда не произойдет, умершие же не могут оживать, верно? Хотя, Кайзер бы отдал абсолютно всё, что есть, главное — хоть на миг обнять такое родное тело, прижаться что есть силы и извинится, извинится за то, что не смог помочь вовремя, не знал и не спросил. Единственное, что позволяло всё ещё не залезть в петлю это походы на кладбище, забота и памятнике и цветах, что любезно были высажены рядышком с местом захоронения. Время приближается к обеду, а мужчина даже не ужинал вчера, не то что завтракал. Приподнявшись со скамьи Феликс попытался хоть как-то улыбнуться, смотря прямиком на надгробную плиту, но удавалось лишь корчится от язвящей и колющей боли в груди. — Спи спокойно, дурачок мой. Кайзер подходит к плите и осторожно кладёт холодную руку на гладкую поверхность, заботливо поглаживая ту. Через пять минут мужчина покинул территорию кладбища, не жалея возвращаться в собственную теплую квартиру.