Должник

Это произошло со мной очень давно, но в моей памяти это воспоминание свежее всех других. Эти воспоминания до сих пор вызывают во мне невероятную бурю эмоций и чувств. Апрель — это прекрасное время года. На улице что то между "чрезвычайно тепло" и "Снег весной?". Тогда я снимал квартиру в неблагополучном районе своего большого, можно сказать, огромного города. Чаще там жили студенты, малоимущие, погрязшие в долгах и бедные писатели. Я был бедным писателем. На самом деле — это не плохое место если ты не должник. А если не повезло задолжать кому то долг... Стоит ли говорить, что коллекторы очень сильно достали меня? Мой сосед, судя по всему, был лакомым кусочком для ростовщиков, иначе я не объясню, почему каждое ранее утро к нему приходила компания огромных и очень злых мужчин орать под дверью. Я ведь даже не был уверен, живёт ли кто нибудь в той квартире. Ни разу я не видел его на улице; только пару раз слышал его телефонные разговоры. Хотя, может он сам с собой разговаривал. В общем в то утро все было совершено как обычно: к двери сто шестой квартиры пришли коллекторы. — А ну открывай, тварь! Не прячься там с нашими деньгами! Сволочь! — орал один из этих ослов —Ты же знаешь, что мы не уйдем! Ты знаешь, как давно не платишь нам, а?! Конечно, им никто не отвечал, поэтому, постояв так ещё пару минут, тот же самый мужчина совершенно спокойно и еле слышно сказал: — Ладно, он мне уже надоел. Тащите горелку... Выкурим этого черта из квартиры. Вдруг и мне стало страшно. Хоть и соседа, возможно, там нет, но и моя квартира может пострадать. Я вышел выкинуть мусор и за одно поглядеть на разворачивающуюся картину. Там стояло шестеро мужчин, почти все не мускулисты, но очень тучны. Они с чем то ковырялись рядом с дверью квартиры; жгли видимо. Ну а мне то что? Главное, что не мою квартиру, а к соседу я не так привязался, чтобы жалеть его. Но каково было мое удивление, когда я вернулся в квартиру, а за мой балкон еле держался юноша с чемоданом в руке. А это, извините, двенадцатый этаж! Как же я перепугался за него! Конечно, я помог ему подняться к себе. Как сейчас помню: крашеный блондин с волосами по шею, модная прическа, серая рубашка, черная водолазка, выглаженные брюки и белые носки. Перепуганный, пытаясь не показать страха, он поправлял волнистые волосы и вытирал пот с лица. По сравнению с моей внешностью он был очень красив. Такое чувство, что он ждал, когда за ним придут выбивать долг, был готов и уже сидел собранный. В свои тридцать я больше был похож на кого то между Чеховым и Тургеневым; более неухоженный и с синяками под глазами из за бессонных ночей писательства, да и женат ни разу не был. Когда из его квартиры послышались голоса тех мужчин, он поднес указательный палец ко рту, призывая меня молчать. Так я и сделал. И вообще дела на сегодня я сам себе отменил. Через полчаса, когда роставщики ушли, я поинтересовался кто же он. — Меня зовут Серафим Соханов, мне двадцать один. В N живу давно, а в этом районе просто прячусь. — Плохое место прятаться. Здесь каждый третий должник. Просто рай для коллекторов! — Я уж понял. Можно я поживу у вас? Я опешил от такой наглости — Я не думаю, что это хорошая иде... — Эх, ну ладно — вдруг Серафим перекинул ногу через балкон; решил прыгнуть. А это, повторю, двенадцатый этаж! — Ну постойте! Ладно, поживите у меня немножко... Я не мягкотелый. Просто в моей милосердной, доброй душе что то заиграло. Он же совсем как бездомный пёс. Да и мне дома совсем одиноко, поэтому я разрешил остаться у меня на некоторое время. Теперь на моем диване спал Серафим, бывший студент, должник около пяти миллионов рублей и музыкант в прошлом. Без семьи и достаточно богатых друзей. Пока он рассказывал о себе и своем детстве, я тихонько смахивал слезинки с глаз и безостановочно смеялся с лёгких шуток. Хоть он и, возможно, самовлюблённый наглец, но какой то еле уловимой харизмой ему удалось меня зацепить. Убедившись, что с ним все будет в порядке, я ушел по делам. Встречался с друзьями писателями, засматривался на пейзажи многолюдного города и пару раз заходил в пекарню. По возвращении домой Серафима нигде не было, он будто исчез. На миг я подумал, что его могли найти те бандиты; от таких мыслей сердце громче и медленнее стало стучать, а голова пошла кругом. Я выбежал из дома и стал ходить по городу в поисках своего соседа. До самого вечера я бегал по районам города, но совсем не мог найти его. В тот момент я подумал, что его точно уже схватили это гангстеры. Я сел на лавочку в парке и закурил сигарету. Хорошо, что я не успел к нему привязаться достаточно сильно... Но внезапно откуда то из подворотни я точно услышал его голос, его ни с чем не спутать, если хоть раз услышать: яркий, уверенный и молодой, какой бывает только у студентов со слишком высокой самооценкой. Я тут же поднялся и, оказавшись на месте, откуда я слышал музыку, остановился. Это буквально была небольшая группа джазменов, посреди которых стоял Соханов с саксофоном в руках и зазывал прохожих подкинуть в их чехлы от инструментов денег. С меня будто упала гора. Ну раз с ним все хорошо, я решил просто подождать. В момент игры он казался ещё более уверенным и гордым, чем раньше. Перед их труппой стояла большая толпа и деньги сыпались водопадом. Сыпались не только деньги, но и цветы, конфеты, комплименты. После своего выступления Серафим отдал саксофон, забрал часть денег, конфет и цветов и пошел со мной. — То есть ты саксофонист? И почему твои друзья не помогут тебе с долгом? — Аа, ну я говорил же, старик, что музыкант. А не помогают мне потому что они, как и я, совсем нищие. Им самим денег не хватает, смекаешь? Ну хотя бы конфеты домой принесем, радует. Но мое спокойствие было не долгим. Серафим идя чуть впереди, остановился и меня остановил. — А ну стой, Андрюха, стой. — шикнул он мне, заглядывая за угол и прислушиваясь к улице. В недоумении я уставился на него. — Чего ты, Серафим? Что то случилось? Что там? Кто то стоит? Что происходит? — в пол голоса говорил я. Конечно, за время проживания он мог запомнить голоса коллекторов и поэтому так отреагировал, но в тот момент я так не подумал. Я вообще не думал. — Да тише ты! Говорю же молчи и стой! — это был очень громкий шепот. Вдруг голоса из за угла стали громче и появились тени. Слишком поздно я понял, кого увидел Соханов, а он, отвлеклись на меня, не успел среагировать и в итоге мы встретились лицом к лицу с бандитами. Адреналин ударил в голову, сердце забилось сильнее и громче. Серафим заорал: — Андрей, чтоб тебя! — и побежал в обратную сторону, схватив меня за пиджак. Роставщики погнались за нами. Дальше помню всё только отрезками: Соханов отпустил мой пиджак, он спотыкается, падает, не оглядывается. Я тоже не смотрел назад. Коллекторы что то орут. Он побежал влево куда то вглубь подворотен, а я вправо и уже через пару минут выбежал из них. За мной никто не гнался. Из за этого я был ещё больше встревожен, ведь это значило, что вся шайка погналась прямо за моим новым знакомым. Не смотря на тревогу и испуг я пошел домой. Не собирался я его спасать от этих бугаев. Ну вот как вы это видите? Я — не самый высокий, худой мужчина без навыков рукопашного боя пойдет бить морды огромных мужиков за неуважительного пацана, который сам задолжал этим мужикам огромные деньги? Не смешно ли? Но больше я был удивлен, когда, подходя к квартире, я увидел рядом Серафима. Вполне живой, без единой царапины, в чистой одежде и буханкой белого хлеба в руках и сигаретой в зубах. — Я уже заждался! Ключей то у меня нет, а тебя всё нет, старик! Открывай давай, холодно. На вопросы он отвечал только так: — Да ну повезло просто, повезло, старый. Ничего, везение хорошое, Андрей Игоревич.. В этот вечер я писал статью про язык цветов для садоводческого журнала. Пока я искал информацию и писал, ко мне подошел Серафим. — Старик, жёлтые розы значат тепло и привязанность, только если даришь их друзьям. Для возлюбленных — ревность и неверность, исправь. — я проверил, и вправду, всё так, как он сказал. — Откуда ты знаешь? — Так, дарил однажды... — он глотнул свой кофе и прибавил — значение сирени зависит от их цвета. Например, фиолетовая — первые чувства от любви, а пурпурна — зрелую любовь и страсть. — Прекрасно, Серафим, я даже могу успеть до завтра и отправить в журнал! Спасибо, родной. Ещё что то знаешь? — Ну, календула — это ревность, базилик — отвращение и ненависть, красные тюльпаны — любовь, восхищение. Но значения от источника к источнику могут меняться, лучше дарить вместе с цветами записку или книжку со значениями. Я был очень благодарен Соханову за помощь. Теперь и заплатят мне раньше, и значит и выходных у меня будет больше. И раз уж мы живём с Серафимом стоит узнать его получше и провести с ним больше времени. Но, узнав о моем выходном, он сам предложил сходить в знакомый бар. Я был не против, а поэтому следующим вечером мы пошли туда. И вот наступил следующий день, время около десяти часов вечера, а мы уже стояли перед баром "40 градусов". — Знаешь почему у бара такое название? — мы с ним остановились у входа, он закурил какую то сигарету с шоколадом. — Нет. И почему же? — я взял у него одну сигарету и прикурил. — Большинство алкогольных напитков, которые здесь подают имеют крепость от сорока градусов. Виски, водка, коньяк, текила, бренди. Всех их готовит сам владелец. Мы докурили и зашли в бар. Там было тепло (на улице был май и вечером было около 5 градусов), играл джаз. Бар был маленький и малоизвестный, а поэтому полупустой. За барной стойкой стоял мужчина лет сорока. Серафим подсел ближе к нему и разговорился с ним, а я сел рядом. Оказалось, что этот бармен — владелец бара, Чарльз Смит. К нам стал приближаться огромный мужчина, я подумал, что это один из роставщиков. Однако они подали друг другу руки, посмеялись и Серафим пошел с ним, а меня оставил сидеть. Мне налили стакан виски, а на сцену вышла группа джазменов, та же самая, что была в переулке. Среди них как раз был Соханов. И пока он играл, в нем снова была видна его уверенность, возведённая в сотни раз; в этот момент он точно выплескивал все свои скрытые эмоции и чувства, которые я увидеть не могу. Ему шло это на пользу. По рассказам Смита, после выступления он, обычно, возвращался усталым и довольным восхищёнными взглядами окружающих. Сегодня было так же. Мой друг вернулся ко мне взял мой стакан и выпил оттуда виски. Потом просил наливать ему ещё; он не опянел, но алкоголь всё равно затуманил ему разум. — Смотри, старик, видишь ту девушку за столом? — указал он пальцем на красивую девушку, пьющую уже явно не первую бутылку алкогольного напитка — я любил ее раньше. Да что любил и сейчас люблю! Всегда любил. Всех своих бывших не люблю, только ее, первую мою любовь. Никого так не любил, всегда придерживался своего, говорил себе "Я не верю в непобедимость любви. Я верю в её неизбежность", и потому отпускал любовь. Тут так не получилось. Девушка видимо заметила наши взгляды, и узнав в Серафиме своего бывшего, разозлился и заплакала. Бывает такое, что после расставания злишься на партнёра, и я бы не стал дальше спрашивать о причинах ее злости. Не стал, потому что Серафим сам стал рассказывать. — Не совру тебе, старый. После того, как она разлюбила меня и ушла к другому, я ей под дверь три месяца отправлял жёлтые розы, базилик и календулу. Заигрывал с ней, ругался с мужем. Пускал слухи и о ней, и о нем. Как то послал мальчишек кидать в их дом камушки и кричать бранные слова. Писал анонимные доносы на мужа, а ее предал гнету соседок, обмывающих ее кости. Сказал, мол, бесплодна она, спит со всеми, а муж знает и не против этого. Полгода где то, а потом отпустил с богом. Только уж не забудет она обо мне! И говорил он это спокойной, скорее смеясь над этим, буто это простая шутка, глупый розыгрыш. Но это была правда. — Зачем же всё это? — оборвал я его. Он мог и дальше продолжать рассказ, но мое сердце не выдержало бы. — Ну, знаешь, Андрей Игоревич, если мне не стать в ее судьбе верным спутником, то я стану главным злодеем. Пусть она чувствует ко мне ненависть, призрение, злость. Это — лучше, чем совсем ничто. Пусть плачет, слыша мое имя, пусть браннит мое имя и фамилию, пусть род мой пряклянет. Главное, чтоб не забыла. Я был совсем поражен этим откровением, такой жестокости к любимому человеку я не видел ни у кого. Он все что то продолжал бубнеть подробности и продолжения, а я, будто в сопоре, потупил взгляд направленный на стакан и совсем перестал слушать его. Он это заметил. — Ну что ты, старик? Налей-ка ему немного спиртного, Чарльз! И вот мне тоже стали лить. Я не был против. И, хоть и не серьезно, но слегка опьянел. Через, примерно, часа три мы вышли из бара. Бил майский ливень. Как хорошо, что со мной был зонт, иначе бы мы вместе с Сохановым заболели. Внезапно, через дорогу я увидел её... Дороти Христофоровну. Мою первую серьезную любовь. Я аж остановился там же где стоял. А дождь то усилиливался, то мельчал, а я стоял, и Серафим стоял, ведь не хотел промокнуть без зонта. Я даже не знаю, что испытал в этот момент. Это не было одно какое то чувство, это был огромный пласт эмоций и воспоминаний. — Игоревич, ты чего встал? Идём? — поторопил меня друг, а , все стоял. Вдруг образовалось молчание. Я решился прервать её. — Помнишь, говорил я, что ни раз не был замужем? — Ну помню, и что с того? — Дороти... Моя Darling D моя совсем ведь рядом сейчас... Первая любовь моя. Помню как любил её. Первые повести, рассказы, романы посвящал ей и только ей. Сердце мое было привязано к ней. Я ей бы все отдал, всё посвятил, всё и больше. А она не любила меня. Любила другого господина, князя или графа, уж не помню. Я тогда так расстроился. Сначала завидовал ему. Потом стал презирать его. Рыдал по Дори, грустил, а потом возненавидел. — любовь свою возненавидел? За что же? — За то, что не моя! — разозлился я и сжал пустую руку в кулак. — Ах, да как она посмела! — съязвил Соханов — разве нормально это — Ненавидеть не за что? Сердцу ты не прикажешь же. — Не прикажешь... А моему прикажешь разлюбить?! — тут я закричал, захрипел и разычал, меня уже было не остановить — Да я всё ей дать мог, а она что?! Меня, и на ту обезьяну променять?! Я перед ней на коленях стоял, я ей руки целовал! Мне плевать, что не просила она этой любви! Сам сказал, что сердцу не прикажешь, так я и не приказывал! Не приказал ни разу, себя ей отдавал! А в замен что? Ненавижу и князя, и Дороти, и себя ненавижу! Когда на них смотрю ненавижу себя, ненавижу и карю всё это, карю! Пусть горит оно всё синим пламенем! Всегда, когда я начинал надеяться, что она в меня влюбилась, я разбивался о действительность. Я до конца пытался быть ближе, но у меня и шанса не было! Никакой подступи! Как я был к ней добр, а она ее так поступила! Нос защекотало, глаза стали стеклянными, к горлу подступило что то вроде комка, а сердце заболело, будто кляня меня за эти дерзкие и глупые слова. В этот момент я понял, что сорвал голос. Но не только это. Пока я в истерике доносил до друга свою тираду, а он старался меня успокоить, переубедить, образумить в конце концов; я понял, что Соханов может и младше меня в возрасте, но морально мы на одном с ним уровне. И Дороти уже уехала со своим мужем. "Какой же я все таки идиот!" — подумалось мне, только не вернуть уж ничего. Поэтому мы пошли домой. В полной тишине. Не знаю, о чем думал Серафим, а вот я думал (и думаю до сих пор), что любовь не живёт три года. Это враньё, у любви нет времени. И наоборот, у времени нету любви. Время это то, у чего есть предел, это отрезок чего то бесконечного, а моей любви не было и не будет предела, она есть луч с началом и без конца. У времени плоха память, но не у любви. Три года жизни это враньё, иначе я бы уже давно забыл бы об Дороти. Помню наши с ней встречи, как боялся я взглянуть ей в глаза; какие глупые комплементы делал и как трясло меня, когда впервые я увидел её с тем князем. Помню, что нижняя моя челюсть так тряслась, что я даже не мог держать ее руками, так и убежал с того места, убитый горем, и страх, необъяснимый и беспросветный окутал меня. Потому, глотками хватая воздух, я убежал. Всё таки... Люблю тебя, Darling! Позже мы стали думать, как сбежать Серафиму от коллекторов. Всё время они кружились вокруг района, дома и квартиры, и выходить Серафиму надо было очень осторожно. В итоге мы решили так: купить поддельные документы на Серафима, замаскировать каким угодно способом и отправить на поезде куда нибудь в глубинку с небольшим количеством денег. И через ещё два месяца всё было готово, нужно было только забрать документы у нужного человека и всё, он будет в порядке. Всё время я часто и много писал, чтоб получить больше денег и отдать часть Соханову. Место встречи — порт города N. Более точное место уже не вспомню, только, кажется, рядом был заброшенный портовый склад. Уж лучше бы я туда один пошёл, но Серафим пошел со мной несмотря ни на что. Ему хотелось как можно раньше убежать от роставщиков. И вот мы на месте, десять минут и бумаги у меня, а я сразу отдал Серафиму. Отличная печать, не отличить от оригинала. Мы проходили мимо заброшенного склада. — Старик, пошли через склад? Сократим путь до вокзала. "Вполне здравая идея" — подумал я, и мы зашли в ветхое здание. Там пахло пылью, было темно и холодно. А главное, что было тихо. Это была притворная тишина; это мы совсем скоро поняли. Из за углов и ящиков появились бандитские рожи. Ну конечно! Заброшенный склад — отличное место для склада бандитов! Короче, мы оказались окружёнными. Серафим кажется впал в отчаяние; такое состояние, когда тело трясет от адреналина, в голове всё крутится и вертится и воздуха совсем не хватает, как бы он не хотел скрыть это. Сейчас я понимаю, как это было опасно, но тогда до меня это не дошло. Я взял Серафима и поднялся с ним на ящики, а гангстеры полезли за нами; это же была игра "Царь горы" на максимуме! Но долго играть с ними мне не хотелось. Над нами было окно со стеклом, пробитым посередине. Оно было слишком высоко над нами, но если бы кто то встал на другого, то можно было бы и вылезти. Понимаете мой ход мысли? Я решил подсадить Соханова, чтобы он выбрался. И всё равно, что он весил больше тощего и низкого меня. Когда я как то сгруппировался и Серафим понял, что я хочу сделать он спросил — А ты, старик? Ты как выйдешь? — Я сам знаю как! Лезь или мы оба помрем тут! Лишь на секунду промндля, он покорно поставил ногу мне на руку и стал подниматься с корточек; трясся, еле держал его на руках и сам еле держался на ногах. И наконец он перебрался через окно. Без травм явно не обошлось, но главное, что жив. А я как спасусь? Решение есть. Бандиты были уже совсем близко, а рядом лежала доска. Я схватил ее и огрел ею ближайшего коллектора, спрыгнул с ящиков и побежал между стеной и ящиками. Будь я чуть толще, застрял бы где то посередине пути. Перед выходом из этого коридора я понял, что эти толсятки стоят и ждут меня с той стороны. И куда же мне теперь? Сзади ещё тройка бандитов. Все они слишком широкие для этого коридора. Единственное решение — подняться на ящики и бежать. Я еле поднялся на один из них и полез дальше. Всё таки лучше было научиться подтягиваться... Ну ладно, когда я покинул этот коридор смерти мне нужно было бежать к ближайшему выходу. Нужно было тихо уйти оттуда. Только ждали меня как раз в той стороне где и дверь, через которую мы зашли. Мне показалось, что это конец, сейчас они всё поймут и пойдут за мною, и тогда ничего уже не спасет. Но вот дверь запасного выхода загремела и открылась, а за ней меня ждал грязный Серафим. Я со всех ног рванул туда, а как выбежал мы вместе побежали подальше от склада. И оказались около морского берега. — К черту твои короткие пути, Серафим.. — я присел на песок и закрыл глаза — Ну хоть живы, старик, радуйся! — он стал оттерать одежду в воде от пыли, крови и грязи. — Радуйся? Да мы Бога должны благодарить, мы же чуть не погибли! — воскликнул я — ладно, мы ещё успеваем на вокзал? — Да, если пойдем сейчас, то успеем чуть раньше поезда. Совсем скоро мы дошли до вокзала и я отдал ему документы. И попрощался с ним. Когда поезд стал подъезжать, он обнял меня. — Ах, старик Андрей Игоревич! Не забуду никогда тебя! Писать буду, жди писем, родной! Признаюсь, что боюсь слегка... — Не бойся, Серафим. — я потрепал его по плечу — Ничего не бойся. Богословляю я тебя. Будешь ты через воды проходить, я с тобой, реки не потопят тебя, а если через огонь будешь идти, то не обижаешься и пламя не опалит тебя. Я с тобою буду. С его уезда прошло около недели. Всё вернулось на круги своя. Коллекторы перестали ходить к его квартире, а я стал чаще грустить. Кажется, он забыл уже обо мне, потому не пишет. Ну и ладно. Жаль, конечно, но что ж поделать. К августу я нашел в почтовом ящике письмо из города NN, писал Серафим Соханов! Вот немного оттуда: "Привет, старик! Я обосновался в NN, долги больше не беру и брать не буду. Снимаю квартиру в хорошем доме, хожу на работу. Нашел прекрасную барышню! Я очень признателен тебе и твоей доброте, Андрей. Без тебя меня бы разорвали коллекторы. Был бы рад видеть тебя в гостях. Буду писать ещё. Подпись: Соханов Серафим Алексеевич." До сих пор мы ведём не частую переписку. В отпуске отправлюсь к нему в город. Как же я рад за него. И за Дороти, Darling D. мою. И за журнал. За всех рад. И новому старому одиночеству тоже рад.