Детка

Странно, но у великолепного и неподражаемого Годжо Сатору проблема. Кажется, обычные люди называют это безответной любовью. Но откуда ему такое знать, он куда выше всех этих слабаков. Пф! В личном рейтинге важности катастроф безответные чувства находятся где-то между засухой в маленькой африканской деревушке и таянием ледников в Антарктиде. То есть — абсолютно неважно. Проблема совсем в другом. Его безответная любовь — такой же альфа, как он сам. Упс. Мать природа щедро одарила силой и редкой техникой, из-за которой за ним охотились в детстве, но обделила милой омежьей мордашкой и сладкими феромонами. Ладно, похуй. Омегой быть ни в коем случае не хотелось, и позиция силы его полностью устраивала. Лучше быть альфой и вырывать у мира причитающиеся ему блага, чем нуждаться в защите. Возможно, в голове могла бы возникнуть мысль, чтобы предложить Гето, эм, сходить на свидание? Подержаться за ручки? Нет, это бред и абсурд. Если Сатору было кристально похуй с кем — беты? Почему бы и нет. Омеги? Дайте две и послаще. Альфы? Черт с ним, где там смазка? И в гон не брезговал услугами самых злачных мест Токио, и наведывался в сомнительные притоны. То Сугуру — стоик от подошвы кожаных джикитаби до безупречных кончиков волос. Ничего лишнего, ничего личного. Никогда не отходил от свода из тысячи правил, известных только ему самому. Вряд ли он обрадуется внезапному признанию от такого же альфы. Скорее выкинет сжатый кулак прямо в лицо. А ещё, они, мать его, напарники. Оба сильнейшие. Если бы в книжном продавалась пара томов под названием «Как перестать дрочить на лучшего друга», Сатору давно бы их купил. Сёко как-то раз сказала, что его мысли слишком громкие, когда он так неотрывно пялится на Сугуру. А затем, недолго подумав, добавила «хотя его мысли даже громче, стоит тебе снять рубашку перед спаррингом». Что бы это ни значило. Поэтому остается кидать украдкой взгляд на Гето, отвлеченно просматривающего бумаги, заламывая страницы своими незаконно красивыми руками, которыми бы следовало держать смычок и зажимать струны, а не сбивать костяшки во время заданий. Бесстрастный, как и всегда. Даже то, что у него скоро гон, можно понять, если вы близко знакомы. То есть, не поймёте. Зато Сатору чувствует. Легко догадывается, когда вместо спокойной реакции на очередную пошлость Сугуру обрывает его: — Просто, блядь, заткнись, — не забывая добавить традиционное японское вежливое — пожалуйста. Гон у Гето проходил куда тяжелее, чем у Сатору, хотя, казалось бы, мистера-правильность-мы-защищаем-слабых (на самом деле нет) не должны касаться такие банальные вещи, как животные гормоны. В своей упорной привычке контролировать все и вся, он пытался подавить внутреннего хищника, посадить на цепь и надеть строгий ошейник на звериную сущность, но каждый раз терпел поражение. В конце концов, Гето выбрал никого к себе не подпускать после пары инцидентов со сломанными конечностями и синими гематомами. Но Сатору ведь не нужно разрешение, да? Пожалуй, он один мог дать отпор Сугуру, если тот в порыве феромонной горячки становился агрессивным и неконтролируемым. Было ли странным то, что альфа в гон позволял находиться рядом только другому альфе? — Побуду с тобой, чтобы ты не сдох от скуки, а ведь мог найти себе кого-нибудь, а? И вот опять. Гребаная сущность проявляется в самый неподходящий момент. Срочный вызов. Первый уровень в небольшом городке. Час на Синкансене в сторону. Его беспардонно выдернули прямо посреди дня, выдав короткое «срочно» в трубку. То, что пиджак с кошельком и документами остался в колледже, было выяснено уже на станции. Вообще-то, задание было для Гето, но угадайте кто решил увязаться следом веселым щеночком. Спасибо, хоть наличку носит постоянно с собой. Годжо и такт — два понятия, которые не существуют вместе ни в одной вселенной. Не встречаются в природе, не пересекаются волею судьбы. Поэтому приходится выслушивать самое искреннее в жизни сочувствие: — Да брось, по-быстрому сейчас заглотишь свое проклятие и по домам, — Сатору как всегда беззаботно болтает, — а там подрочишь и спать. Сугуру невесело кивает в ответ, пытаясь сдерживать нарастающее раздражение. Легко говорить, если не представляешь, как хищник внутри беснуется, заражая злостью и возбуждением одновременно. Он сжимает кулаки в карманах, пытается дышать глубже. Сатору упускает проклятье. Сильнейший маг современности, блядь, тупо отворачивается от первого уровня, подставляя спину, чтобы бросить Гето очередную шутку про его гон. Потерять объект, за который им уже перечислили аванс, это... Это хуево. Застрять в дыре вместо города посреди леса — ещё хуже. Увязнуть во время приближающегося гона с Сатору и его похабными шутками. Ну уж нет, лучше добровольно провалить миссию, сбежав на станцию, чтобы успеть на последний поезд. Ладно. Ладно, даже с поплывшими мозгами Гето самый ответственный в их дуэте. Он тяжело вздыхает на предложение свалить назад в Токио и вернуться ещё раз завтра. Завеса была снята ближе к трем ночи, когда оба, вымотанные от поисков в темноте, наконец-то нашли проклятие. Годжо сразу же полыхнул красным, лишь потом виновато поморщившись и пробурчав: — Ну, сегодня ты без ужина. Ожидаемо, все отели были заняты. В такой-то час. Только в конце улицы призывно переливается баннер почасового отеля, рекламируя свои услуги. От люкс номера с шелковыми простынями и набором bdsm-игрушек до пятнадцатиминутной комнаты и насмешки администратора в подарок. — Пиздец. Короткое резюме на восхитительную в своей нелепости ситуацию, когда из вариантов — либо сидеть всю ночь на улице, либо снять ближайший love отель на двух альф. Сатору, кажется, такое положение вещей не смущает, он уверенно идёт в сторону омерзительно розовой вывески. — Эй, уймись, что ли? — обернувшись, он показывает на свой нос и морщится. — Я как на пожаре. Гето закрывает глаза и считает до десяти, пока они заходят в холл гостиницы. Читает мысленно мантру, все так же не открывая глаз, пока слушает, как Годжо спорит с администратором, выбирая комнату по цвету простыней и вкусу лежащей там смазки. Придурок выбрал красные и соленую карамель. Ну конечно. Сугуру все ещё держит феромоны под контролем, даже оказавшись в комнате, половину которой занимает кровать. Оказавшись в самой похабной комнате в своей жизни, с дешевым алым атласом от пыльных штор до наволочек. И электрическими свечами на кофейном столике. Вот это, сука, романтика. Плевать. Они и раньше ночевали вместе: в половине случаев их посылают на миссии в такие богом забытые места, что иногда наличие нормального матраса и душа ощущается манной небесной. С собой ни блокаторов, ни подавителей, блядь. Все остались в кармане пиджака, оставленного где-то на стуле в аудитории. Ебучие срочные вызовы. Ебучий гон. И особенно — ебучие похабные шуточки напарника. И его не менее ебучие феромоны, которые чувствуются кожей. Остается завалиться спать и надеяться, что посреди ночи гон не накроет его окончательно, расплавив мозги до состояния кипящей протоплазмы. Сатору ситуация лишь забавляет, он, наплевав на хоть какое-то личное пространство, ложится рядом на атласную простынь и с нескрываемым удовольствием тыкает пальцем в бок: — Сугуру-у, выглядишь хуево, — счастливая улыбка и издевательский тон, — у тебя уже клыки торчат, ты в курсе? Так, какая там была мантра? — Если ты отъебешься от меня, я куплю тебе завтра десять банок твоей любимой содовой в благодарность. Но даже такая выгодная сделка не интересует Годжо. Куда больше хочется исследовать пределы почти что буддистского терпения Гето. Знаете, маленькое приятное хобби. Глупые вопросы, подсечки, ворованные резинки для волос, скабрезные предложения: — Могу подрочить, как тебе идея? Сугуру чувствует, как альфа внутри заинтересованно дергается. Пиздец. Конечно он согласен. На руку помощи, на мокрый и болтливый рот, на всё, что Годжо ему предложит. — Сатору, я, блядь, держусь из последних сил, чтобы тебе не врезать, — просьба на грани мольбы, — почему ты просто не можешь помолчать? Довольный смех мурашками щекочет где-то между ребрами. Гето решает, что проще игнорировать. — Спокойной ночи. Отворачивается к стене, пытаясь не думать о том, сколько уже людей спало (в основном, конечно, не спало) на простынях под ним, и надеется, что стирали их на высокой температуре. Иногда Сатору умеет быть деликатным. Он делает вид, что не замечает густого давящего марева феромонов в воздухе, уходит в ванную, оставляя Гето в одиночестве и своих мыслях, которые услужливо подсовывают варианты развития событий. В половине из них Годжо лежит под ним, уткнувшись в подушки. В оставшейся половине — сидит на коленях и давится членом или скачет сверху. Это не важно. Стоит согласиться на дрочку, да? Шум воды стихает минут через десять, в отличие от глупой песенки, которую Сатору продолжает напевать. В том числе, когда выходит из душа. И, блядь. Блядь. Дефилирует по комнате без полотенца, не пытаясь прикрыться, ловит тяжелый взгляд: — Так хочется, да? — не более чем провокация с довольной ухмылкой. — Можешь мне отсосать, так уж и быть. Годжо не спеша подходит и грациозно (насколько это возможно с голой задницей) устраивается рядом на кровати, приветливо раздвигает ноги, показывая дорожку серебристых волос, ведущую к полувставшему члену. — Блядь, Сатору! Гето, если честно, абсолютно плевать, что перед ним тоже альфа. И это не вина гона, отключающего мозг, когда уже всё равно, кто будет перед тобой, чтобы засадить свой узел поглубже, хоть бета, хоть омега. Но пиздец. Пиздец, пиздец, пиздец! Гето нахрен не нужны сладкие мокрые омеги с их накрывающими ласковой волной феромонами, если перед ним чертов Годжо Сатору. Потому что Сатору — колючая текила с бортиком соли и скрученным о бедро косяком каннабиса. Запах, который так не подходит милому личику с длинными ресницами и кукольными глазками. И оттого так резонирует со сладким вкусом черничного бальзама на губах. Феромоны рвутся наружу, лишь бы поймать жертву перед собой. Дернуть со всей силы твердой рукой за путы желания, подчинить себе. Сугуру на запах — почти что ольфакторный шок. Обманчиво нежно обволакивает горькой ванилью, чтобы затем, нисколько не смущаясь, забраться в лёгкие дымом опиума. Не резкий, не броский, не перетягивающий на себя внимание. Просто очень опасный. И чем больше его ощущаешь, тем сильнее чувствуешь предупреждение — беги. Но Сатору не бежит, игнорирует красные флаги и бегущие строки сообщений большими буквами. Потому что глуп, или потому, что сам ещё опаснее? — Ты просто псина, ты знаешь? — Годжо сгребает черные гладкие волосы, наматывая их на кулак. — Думаешь, я от твоих феромонов полезу на тебя, как течная омега? — Ты не лучше, мой хороший, — плотоядная ухмылка острыми клыками, — уже ведь лезешь. Гето не оказывает сопротивления, лихорадочно блестит глазами, позволяя Сатору править бал. Разрешает стянуть (практически сорвать) с себя мокрую рубашку, помогает стащить форменные широкие брюки сразу с трусами, поморщившись от резкого шлепка плоти о рельефный живот. Годжо не теряет времени, переползает сначала ему на грудь, не заботясь о том, что он тяжелый, потому что Сугуру сразу же хватает его за ягодицы и подталкивает ближе к себе. Колени по обе стороны от головы до боли вжимают волосы в матрас (те, которые не находятся у Сатору в захвате), перед носом покачивается тяжелый стояк с влажной головкой, которая так хорошо ложится на язык. И, блядь, да. Гето не задумываясь пропускает член между губ. Подумаешь, альфа берет в рот у другого альфы. Сосет Сугуру откровенно средненько: задевает зубами чувствительную головку, не берет глубоко в горло, хотя, казалось бы, с его-то техникой. Больше борется с хищником внутри, который протестует, ведь минет должны делать ему. Поспешно слюнявит ствол, отстраняясь с хриплым звуком, стоит головке уткнуться в глотку. Но пальцы у него явно умелые, нашаривают где-то на отельной тумбочке саше со смазкой, на ощупь разрывая фольгу, пока Сатору трахает его рот. Конечно, ничего такого. Просто альфа, который чуть ли не сажает другого альфу себе на лицо, чтобы добраться языком до тугой дырки, которая даже не будет течь, сколько феромонов ни вылей на человека напротив (на своем лице). — Давай-ка, привстань, — пошлый шлепок по ягодице и команда, выданная рыком. Послушным Годжо бывает примерно никогда. Ему глубоко похуй на старейшин, на обязательства, на тупую мораль, о которой постоянно говорит Гето. Никто в этом чертовом мире не заставит его и пальцем пошевелить. Но из всех правил есть исключения, да? И если Сугуру прямо сейчас под ним, тяжело сглатывая слюну, приказывает (распоряжается телом) раздвинуть ноги шире и подставить свою дырку под его пальцы, то, блядь, он это сделает, потому что мистер-ебучая-праведность так редко спускает свою сущность с поводка, что Сатору не хочет упустить свой шанс. Ему куда проще контролировать животное внутри, его не коробит от чужих касаний, от скользких и горячих фаланг внутри. Секс — это секс. Без лишних сантиментов и раздумий. А если не пиздеть, то если это секс с Сугуру... То... Ебать. Это секс с, мать его, Сугуру! На которого он смотрит всеми шестью глазами. Жадно, не моргая, задержав дыхание. Годжо всегда проще относился к социальным ролям альф и омег. Он пробовал всех, давал пробовать себя. Одинаково скучно. Одинаково пресно. Его интересовал лишь Гето. Которого интересовала лишь работа, одноразовый секс, в совсем критических случаях, и стопки заумных книжек, выровненных словно по линейке. Кто знает, будет ли у него еще один шанс трахнуть Сугуру? В конце концов, они всегда смогут списать все на феромоны и гон. Если… Ну, если что-то пойдет не так на следующее утро. Чтобы они могли остаться лучшими друзьями. Альфа под ним явно плевал на все условности. Гето вылизывает его так, словно это единственное, чем он хочет заниматься до конца своей жизни. Раздвигает ягодицы, мокро проходится по яйцам, по сжимающейся дырке. Растягивает пальцами узкий вход, сразу же толкается внутрь, добавляет слюну к смазке. Имеет языком до тех пор, пока Сатору становится недостаточно неглубокой ласки, и он переползает на бедра, обхватывая пальцами член, направляя в себя. — Ебать, — Сугуру под ним выдыхает сквозь зубы, сжимает мякоть кожи до безобразно неуместных и порочащих идеальную кожу красных полос под пальцами. Смотрит из-под прикрытых ресниц на Годжо, на его рельефный пресс, как напрягаются мышцы под кожей, на разлитые хаотичными мазками вены. Сатору просто сидит сверху и дает разглядывать себя. Замечает, что нравится. Поэтому немного откидывается назад, опираясь на одну руку, другой же медленно ведет от паха вверх, скользит по животу, проходится по розовым соскам, переходит ладонью на шею, слегка сдавливая кожу пальцами: — Хотел бы меня придушить, да? Играет даже не с огнем. С чертовой кнопкой в ядерном чемоданчике, как избалованный и бесстрашный ребенок. Но ему плевать. Сугуру, видимо, уже практически в гоне — зрачок черным пятном накрыл фиолетовую радужку; осмысленности в глазах осталось не больше, чем у наркомана, греющего себе ложку на вечер; сухие губы и умоляюще прижимающие к себе за бедра руки. — Тебе бы сейчас омегу с милым личиком, да? — заткнуться не в правилах Годжо, особенно под жадным взглядом Гето. И это льстит. Гладит и без того раздутое эго. Заставляет стараться ещё лучше. Сатору со стоном насаживается до основания, елозит бедрами, размазывая лубрикант по коже. Тело альфы точно не создано, чтобы быть принимающей стороной, но попытаться стоит. — Ох, блядь, — Годжо замирает, стискивает в ладонях ткань простыней, — дай мне секунду. Пальцев явно было недостаточно, а идея резко затолкнуть в себя член оказалась не самой гениальной за вечер. Он прислушивается к ощущениям, пытается дышать и расслабиться, когда от прожигающей боли хочется сжаться. Проклятая техника вылечит абсолютно все. Но она не избавит от постоянной боли и травм. Не сделает чертов член Гето хоть немного меньше. Пользуясь короткой передышкой, Сатору снова бросает очередную усмешку, ещё больше распаляющую зверя внутри у обоих: — А может, ты бы хотел бету с большими сиськами и сладкой киской, м, Сугуру? — Боже, заткнись, хоть на секунду. Гето дергает его за руку, укладывает на свою грудь, прижимает ладонью поясницу, не давая подняться. Заставляет работать только бедрами, подгоняя звонкими шлепками, которые оставят большое красное пятно на заднице. — Можешь не сдерживаться и немного покричать для меня. Сатору пытается не всхлипывать, закусить губу и не проигрывать собственному телу, когда Сугуру раз за разом точно проезжается по простате. Между рваными выдохами едва получается ввернуть нетвердое: — Любишь, когда девки стонут твое имя? Ох Гето-кун, Гето-кун, ах-х, блядь, Сугу… — голос срывается в стон, стоит Сугуру сильнее толкнуться в него. Альфе внутри Гето нравится, что Сатору громкий. Что Сатору кричит от его члена. Он едва ли не урчит довольной ухмылкой хищника на каждое скомканное причитание срывающимся вскриком. Комнату прошивает насквозь звуком пощечины. Годжо, вырвавшись из мертвой хватки, не сдерживая силы отвешивает оплеуху: — Уймись, или я поставлю тебя раком и покажу, как это охуенно приятно, когда тебя долбят, толком не растянув. Сатору снова забирает инициативу. Успев привыкнуть к распирающему чувству снизу, начинает двигаться самостоятельно, входя во вкус с каждым покачиванием бедер. Голова сама откидывается назад, из приоткрытого рта слетают громкие несдержанные стоны и пошлости, пока он объезжает член Сугуру. Умело и ненасытно, давая фору любому омеге в течке. — Сатору, ох бля, детка, давай помедленнее, — руки хватают за жесткие ляжки, пальцы вдавливаются в почти что прозрачную кожу. — Вот как? Значит, так ты зовешь всех, кого трахаешь? — новая причина показать блестящие клыки. — Хочу услышать ещё раз. Гето рычит, натурально, как зверь, с трудом контролируя себя, меняет их местами. Грубо хватает за тазовые косточки, поднимая на колени, и сразу до упора проталкивает член назад в горячую мокрую дырку, получая в ответ полный благодарности стон. — Детка, — ведет языком по месту для метки, — моя детка с такой жадной блядской задницей. Сатору сколько угодно может быть охуеть каким элитным альфой с родословной чище, чем у императорской семьи. Может быть сильнейшим. Но пока его талия помещается в широких сугуровых ладонях, пока вымученно стонет, сжимая член в себе, для Гето он — его детка. Губы выцеловывают местечко на шее, взгляд суетливо хватается за бритый затылок, напряженные плечи, скользит по ложбинке спины ниже и ниже к ягодицам с россыпью синяков. Вид — просто пиздец. Ствол ладно скользит в тугих мышцах с похабным хлюпающим звуком смазки каждый раз, когда Сугуру выходит чуть ли не до конца, оставляя внутри лишь головку. Годжо с жалобным скулежом нетерпеливо подмахивает в ответ, прогибает спину, тянется задницей назад на член, словно не хочет выпускать его из себя и на секунду. — Черт. Блядь. Сатору, — еще несколько рваных толчков, — примешь мой узел? Ему даже не стоило задавать такой глупый вопрос. Сатору поспешно отвечает судорожным кивком, мыча в простыни: — Да-да-да, пожалуйста. — Хочу смотреть на тебя. Гето снова сгребает Годжо, кладет на спину, вклиниваясь между ног. На этот раз он легко входит в растраханную задницу, вдалбливаясь с такой силой, что Сатору приходится выставить руку, чтобы не врезаться в стену за собой. — Детка, давай, подрочи, ты же хочешь кончить? И остается только смотреть, как он поспешно и совершенно не в ритм, прерывисто водит кулаком по члену, как задерживает пальцы у основания, чтобы помассировать свой набухший узел и сжаться на стволе Сугуру от удовольствия. Он не дожидается Гето, не пытается оттянуть оргазм. Просто вскрикивает через пару сбивчивых движений, спуская себе на пресс и ладонь, пока Сугуру все так же сильно толкается в него. — Ты серьезно его в меня запихнул? Вся бравада куда-то резко подевалась, стоило Гето с глухим рыком, уткнувшись лбом в соленую кожу шеи Сатору, кончить глубоко внутри. Теперь он тихо причитал от болезненно распирающего его узла, хватался дрожащими пальцами за Сугуру, ища в нем облегчение и подставляя под успокаивающие поцелуи губы и взмокший висок. Подставляя себя всего под глаза Гето, когда тот отстранился, вытаскивая член через несколько минут, глазами изучая то, в какой беспорядок превратил Годжо. Сатору, блядь, красивый. Везде. Даже его растянутая и заполненная смазкой и спермой дырка. Живот с потеками собственного семени. Покрасневшие веки и опухшие губы, которые он кусал, пытаясь сдержать стоны. Такой вульгарно-неряшливый после секса, оттраханный как бордельная омега в течку. Наверное, стоит сказать это вслух (но только ту часть, где он красивый). Особенно, когда он тянет Сугуру к себе, прижимаясь ближе, наплевав на то, что они оба липкие и в сперме, лишь затем, чтобы, не давая опомниться, снова схватить за волосы под недовольный возглас, впиться клыками в шею, грубо и сильно, до металлических капель крови, бегущих вниз на ключицы. — Сатору, ты! Да, Годжо даже не нужно быть в гоне, чтобы вести себя как животное. Он абсолютно по-собственнически вгрызается в железу, оставляя метку, которая зарубцуется через пару часов в уродливый шрам. — Она все равно пропадет через неделю, — мурлычет на ухо, довольно зализывая ранку. — Можешь укусить в ответ? Сугуру закатывает глаза. Это его почти что привычное состояние, когда рядом Сатору, вываливающий раздражающие глупости через слово. Смеющийся слишком громко, часто распускающий руки, занимающий собой все пространство в любой комнате (и голове Сугуру). Он должен быть в бешенстве, его только что пометил другой альфа. Это не романтический жест, это прямое объявление войны и борьба за власть. Хищник внутри мечется, рвется выбраться из клетки, чтобы оставить точно такой же похабно-бордовый отпечаток на человеке напротив. На альфе перед ним. И, блядь, да. Сугуру пометит его, если это единственный чертов вариант, хотя бы немного рассказать о своих чувствах. — Иди сюда, детка.