Никогда не бывает поздно

      Он бросался в тень каждый раз, когда чувствовал себя плохо, как моллюск, плотно закрывающий свою раковину. И хотя он открывал проход просто в надежде найти безопасное укрытие, он не знал, почему каждый его путь приводил в одно и тоже место.       Макак мягко ступал лапами, проходя дальше по помещению. Разумеется, не бушующая за окном гроза привела его сюда, и ему было стыдно признавать, что кажется, он опять ищет опору. Сунь Укун не спал, развалившись на диване, уже устав менять одно положение за другим в надежде отдохнуть. Даже если бы он попытался, его уши слишком хорошо улавливали звуки сверкающих молний, раскатов грома, тяжёлых капель. И чьих то неуверенных шагов. Царь обезьян обернулся.       Он выглядел удивлённым, встретившись взглядом со своим старым другом. — Ох, — в голосе Укуна пробежала странная нота, озадаченности, смешанной с… Радостью? — Ты здесь.       Между ними повисла тишина. Сказать, что между ними натянутые отношения — значит ничего не сказать. У них отвратительные отношения, и они сделали друг другу столько дерьма, что теперь, оказавшись друг напротив друга, эта ситуация выглядела ещё более неестественно.       Макак выглядел встревоженно, хотя и старался сохранять фирменное самообладание, чтобы не показывать слабостей. Тяжело. Почти невозможно. Он усмехнулся, неуверенно заглядывая в золотые любопытные глаза. — Почему ты до сих пор не спишь?       Король обезьян зевнул, лениво потянувшись. — Сон в такие дни даётся тяжело. Что на счёт тебя? Прошло много времени, как мы общались, и вот, я вижу тебя у себя дома посреди ночи. — Сегодня довольно холодно. Я останусь у тебя?       Макак потупил взгляд, словно устыдившись собственных слов. Идиотский предлог, хотя… Нет, в чем то он был честен. Этот холод напоминал ему присутствие Леди Костяного демона, его годы службы и заточения. Мороз, который проникал под кожу, в самый мозг, копаясь тонкими пальцами глубоко в подсознании обезьяны. Обычно он справлялся с этим сам. Сегодня не смог.       Король обезьян стал более обеспокоенным. Наверное, это один из очень редких случаев, когда он переживает за кого-то, кроме себя и малыша МК. Его тон стал мягче, хотя старая нотка надменности откуда не исчезла. — Ты пришел ко мне, потому что тебе… Холодно? Серьезно?       Макак ничего не ответил. Его хвост просто беспокойно мотался то в одну, то в другую сторону.       Сунь Укун задумался, колеблясь между двумя исходами. С одной стороны он не собирался подставлять самого себя опасности. От Макака можно было ожидать всего чего угодно, тем более, когда последние годы их общения были не самыми приятными. А с другой стороны, сегодня было что-то не так. Что-то, чему он хотел неосознанно доверять.       Царь обезьян вздохнул, отмахиваясь. — Так и быть, оставайся. Только не доставляй никаких проблем, идёт?       Макак облегчённо выдохнул. Хотя его тревога никуда не делась, он был рад, что его хотя бы пустили, а не выгнали сразу же под ливень. Он мог бы пойти и заночевать у МК, но это вызвало бы слишком много непонимания со стороны мальчика. Укун нравился ему тем, что тот не задавал лишних вопросов.       Прежде чем он открыл рот, чтобы спросить, где можно лечь, рука Укуна поднялась, небрежно указывая в сторону открытой двери. — Там спальня, можешь лечь в мою кровать. Я просто останусь на диване, все равно пульт под боком.       Хотя он и провел на этом диване весь свой день, ему показалось честным уступить кровать старому другу. В конце концов, все годы, прожитые вместе, чувства, которые вспыхивали и гасли, нельзя было просто взять и выкинуть, забыв о них.       Макак слабо улыбнулся, направившись в указанную комнату. Намного лучше будь Укун рядом, ближе, чем сейчас, но большего он не смел просить. Ему уже было немного спокойнее быть с ним под одной крышей. Как небольшое возвращение в беззаботность. — В таком случае я займу королевскую перину, — беззаботные лёгкие шаги, контрастирующие с неустанно качающимся напряжённым хвостом. Обречённая попытка выглядеть непринужденно. Он замер в дверях, неуверенно обкатывая слова на языке, прежде чем наконец произнести их в слух, — и ещё. Спасибо.       Укун слабо кивнул. Он не хотел придавать особого значения находящемуся здесь приятелю, в глубине души понимая, что его сюда привело. Не хотел поднимать эту тему, как не хотел самостоятельно об этом думать. Он улыбнулся. — Нет проблем, старик. Тут довольно прохладно по ночам, так что иди спать.       Макак последний раз бросил на него взгляд, прежде чем исчезнуть в тени комнаты, прикрывая за собой дверь.       Царь обезьян снова остался наедине с собой. Хотя нет, он мог посмотреть телевизор. Укун ещё какое то время сидел, прислушиваясь, как Макак залезает на кровать, как шуршит тяжёлое одеяло и приминается подушка. Возможно, если бы он напрягся, его слух стал бы достаточно чувствительным даже для того, чтобы слышать чужое дыхание сквозь раскаты грома и ливень. Наконец, в доме все стихло, оставляя только звуки бушующей природы и холодного ветра, старающийся пробраться под гору мерзлыми сквозняками.       Постепенно непогода усиливалась и, казалось, набирала обороты. Укун не возражал, но эти звуки уже начинали действовать ему на нервы. Он включил телевизор в надежде скоротать время и уснуть.       Он относился с подозрением к прибывшему Макаку. Какой бы ни был повод, это было слишком резко и неожиданно. Совсем в его стиле. Хотя сейчас это было не так, как раньше. Его приятель выглядел по настоящему уязвимо. Что-то в этом образе откликалось далеко в памяти, грея знакомыми лучами нежного трепета.       По ночной сетке передач крутили старые фильмы с участием «царя обезьян». Укун был не против, слабо усмехнувшись, наверное, уже в сотый раз пересматривая их.       Постепенно долгожданная дрёма окутала его, и он мирно задремал. Правда, только он.       Как и ожидалось, даже в чужом месте Макак не сможет спрятаться от самого себя. Он уснул быстро, и также скоро пожалел. Уже некоторое время ему снились наборы тревожных образов, мрачных и, к сожалению, реальных в своей действительности. Это были воспоминания о его смерти, его контракте, его заключении. Цепи, которые впивались в шерсть, протирая ее до кожи, обжигая своим холодом. Холод.       Это была ключевая часть всех его снов. Макак видел её. Его окутывал непреодолимый ужас, когда он слышал знакомый голос, отзывающийся глубоко в разуме, как рана, которую он никогда не сможет зашить полностью. Ещё больше он боялся очнуться, свернувшись на тонкой шерстяной шкуре, осознав, что он не сбежал. Что он остался там, с ледяными руками, сжимающими его шею.       Укун проснулся.       Его сон почти перешёл в глубокую фазу, когда он услышал звуки возни в соседней комнате. Царь обезьян сонно приоткрыл глаза, на какое то время потеряв координацию движений, приходя в себя и осознавая, где он и что он. Сунь Укун опять прикрыл глаза, прислушиваясь, и более фокусируясь на реальности. Это было похоже на звуки чужого ночного кошмара.       Он осторожно подошёл к двери, приоткрывая ее, с тревогой осознавая, что среди всего этого набора звуков слышит чужой тихий плач. Одна мысль об этом словно кольнула его под ребрами, как удар по совести. Ему было тяжело найти Макака среди одеяла в которое тот укутался с головой. Царь обезьян распутывал этот мягкий клубок, пока его руки не коснулись знакомых плеч. Осторожно тряхнул приятеля, надеясь, что тот проснется. На самом деле он не знал, что вообще делать в такой ситуации. — Эй. Старик, проснись, ты в порядке?       Макак открыл глаза, расфокусированно устремив взгляд на источник звука. Он все ещё не понимал, где он, что реальность, а что все ещё сон. Эти видения окутывали его, пытаясь утащить обратно. Наверное, это был единственный момент, когда он плакал при царе обезьян. И то, неосознанно.       В собственному сожалению, Макак тоже обладал чувствительным слухом, даже более чувствительным, чем царь обезьян. Его сердце так бешено колотилось, что он ничего не слышал, кроме неразборчивых звуков. Это приводило его в ещё большую потерянность. Укун утешающе обнял приятеля, позволяя тому прижаться, растерянно цепляясь пальцами за светлую шерсть. Он принял это смиренно, как считал нужным, успокаивающе поглаживая чужую голову, проводя по затылку.       Несмотря на все сомнения, которые мучили его раньше, сейчас ему было больно видеть Макака в таком состоянии. Он вспоминал их юношеские соперничества, где царь обезьян всегда был сильнее. Сейчас этот образ слабой обезьяны странно отпечатался в его голове, накладываясь на события, происходящие прямо сейчас. Это было неприятно. Особенно это противно, когда являешься первоначальным виновником, и теперь ничего не можешь сделать, кроме как смотреть, тихо про себя обращаясь к прошлому, тайно веря в исправление. — Мне холодно, — голос Макака тихий, едва различимый между каплями дождя, — мне ужасно холодно.       Укун продолжал молча сидеть, сильнее прижимая к себе товарища, внезапно отметив, что тот делает также, зарываясь мокрым лицом в его шкуру. Он не делал этого даже тогда, когда их отношения стали больше простой детской дружбы. — Она убьет меня, — эти фразы звучали более внятно, что означало лишь окончательное пробуждение ото сна, но ещё недостаточное, чтобы сбросить с себя последние очертания сна, — будет в гневе, если узнает, что я здесь. — Все в порядке, — Укун старался говорить ободряюще. Черт, у него самого голос предательски дрожал, — ты в безопасности. Все кончено, тут только мы с тобой. Никто ничего не узнает.       Макак тяжело вдыхал знакомый ещё с юношества запах кожи, шерсти и персиков. Это позволило ему прийти в себя. Постепенно пульс понижался, а сердцебиение возвращалось в норму. Он устало приоткрыл глаза, осматриваясь вокруг, наконец узнавая в ней привычные очертания комнаты. Просто кошмар. Чертов сон.       Укун молчал, давая Макаку возможность прийти в норму. Черт знает, сколько они так просидели. — Макак? — М?       В тайне он радовался, что его приятель откликнулся. Макак продолжал сидеть, бездумно смотря в одну точку, как самое уставшее и несчастное создание в мире. Он нежно держал его, поглаживая рукой вверх и вниз по спине. Снова заговорил. Голос Укуна стал мягким и менее дрожащим. — Ты в порядке? — Мне тревожно. — Знаешь, вообще по статистике в холодных комнатах намного чаще снятся кошмары, так что я бы советовал наконец снять тебе квартиру с работающим отоплением. — Идиот.       Укун неловко откашлялся, отводя взгляд в сторону. Макак говорил тихо, словно боялся, что их кто-то подслушивает. За годы жизни с Леди Костяной демон, он привык, что никогда не будет один, а у теней есть глаза и уши. Они оба понимали, что происходит, но не решались заговорить на такую простую приземленную тему. Царь обезьян решился разорвать молчание. — Что ты видел?       В это слово было вложено больше эмоций, чем могло показаться сначала. Много боли, лет заточения, переживаний, тихих слез, которые никто не видел, терзаний, и даже попыток навредить себе. Словно одно выражение было тем, что он все это время держал в себе. Как-то, что его собственное тело стало для него заточением. «Клетку».       Сердце короля обезьян сжалось. Он чувствовал себя ужасно, а желудок свернуло, словно его тошнит от отвращения к самому себе. — И как давно это? — Уже больше месяца. Каждую ночь, каждый раз, как я закрываю глаза. Я пытаюсь не спать по несколько дней, но это не сильно помогает, кажется, кошмары только ухудшаются.       Больше Макак ничего не сказал. Он боялся звучать слишком откровенно и слабо, словно опасался, что Укун засмеет или пристыдит его, как раньше, когда тот признавался в страхах или в любви. Да и сам по себе он тяжело делился такими вещами своей жизни.       Повисло очередное молчание, только уже более болезненное. Укун не был сентиментален, но то, что сейчас произошло, словно выбило его из привычного равнодушного состояния. Ощущение, как вскрыли старую рану и насыпали туда соли. — И это все? — А есть ещё что-то, что ты хотел бы знать? — Хм.       Король обезьян, казалось, на мгновение задумался, желая что-то спросить, но не совсем уверенный, стоит ли ему это делать. В конце концов, это была очень деликатная тема. — Ты… — он запнулся, подбирая выражения, — у тебя не было варианта отказаться от сделки с ЛКД, верно? — Да. — Я не думал, что из всех мертвых, она выберет тебя. — Но она выбрала. — Я…       Укун сглотнул ком тошноты и горя, который медленно и уверенно копился в горле. Это было похоже на шарик, который рос с диаметре, постепенно перекрывая кислород. — Прости меня.       Макак не ответил. Он наконец прикрыл глаза, отпуская страх, прижимаясь к знакомому меху, чувствуя привычный запах вперемешку с горячими ладонями, обнимающими его. Его это успокаивало. Возможно, где то глубоко внутри под эгоцентричной маской он все еще хранил старые нежные чувства к царю обезьян. И это было тем, о чем он мечтал холодными вечерами без сна и покоя. — Я никогда не обращал внимания, что ты такой теплый.       Это заявление озадачило Укуна. Такой резкий прилив доброты, как волна, накрывающая его. Он боялся упустить этот момент, опять сделать что то не так, спугнуть тихое откровение. Царь обезьян сдержанно улыбнулся. — Ох, спасибо. Ты тоже довольно… Теплый. — Лгун. Это тело давно не греет даже собственного владельца.       Царь обезьян хотел возразить, что имел в виду другое тепло, более абстрактное и душевное. С губ сорвался лишь тихий вздох, он решил ничего не говорить, прижимая к себе ледяные конечности бывшего партнера. Это было неправильно. Раньше именно Укун зарывался в гнездо к Макаку, обхватывая его, чтобы согреться ночью. Это было противоестественно, что тот, кто всегда делился с ним лучиком своего тепла, теперь не может дать его даже самому себе. И как бы царь обезьян не пытался вернуть своеобразный долг, ничего не менялось. — Я беспокоюсь, — голос Макака наконец окреп, и он стал звучать более собранно и привычно. — Леди Костяной демон побеждена, и наша с ней связь разрушена, но почему то мне все время кажется, что это не так. Вдруг она вернётся. — Думаешь? — Укун выглядел по прежнему беспокойно. Хотя он и сам допускал такие мысли, сейчас это рассуждение казалось ему более травмирующим. Они все объединились, чтобы уничтожить ее, но где гарантии, что теперь это точно окончательно? Он отмахнулся от этих раздумий. — Нет, уж точно не после того, что мы с ней сделали. Теперь это окончательно. — В прошлый раз ты говорил также.       Укун повернулся к Макаку, заметив у того на лице мягкую улыбку. Это заставило царя обезьян также усмехнуться, вспоминая свой триумфальный провал. — Да, тогда я поспешил с выводами. Но, эй, тогда был саркофаг, а теперь огонь Самадхи. Более весомый аргумент, чем коробка на замочке, не находишь?       Макак прикрыл глаза, посмеявшись над глупой шуткой. Впервые ему было тепло и комфортно. И вскоре его разум провалился в сон. В этот раз без кошмара, лишь темнота, где отдаленно стучали капли дождя по крыше.       Царь обезьян ещё какое то время сидел в обнимку, чувствуя, как его приятель тяжелеет, погружаясь в сон. Он думал оставить его, и уйти спать на диван, но сегодня что-то не дало ему это сделать. В конце концов он тоже начал чувствовать, что его глаза тяжелеют, и он позволил себе погрузиться в сон.       Кажется, они оба наконец чувствовали комфорт, который не испытывали с момента разлуки.       Макак ушел ранним утром, с первыми лучами солнца, пробивающимися через окно. Это было тихо, чтобы не разбудить царя обезьян. Он аккуратно выпутался из объятий и накрыл Укуна одеялом, губы почти невесомо коснулись чужого лба. Его лапы вступили на мокрую траву, покрытую прохладными капельками. И потом он шел, все дальше и дальше отдаляясь от горы плодов и цветов. Возможно, он вернётся туда снова, если ему опять станет слишком холодно.