Я рядом

Из раза в раз видеть то, как близкие тебе люди умирают по твоей вине невыносимо. Тяжело мириться и со своей беспомощностью в эти моменты, ведь так сложно смотреть, как жизнь медленно покидает тело некогда дорогого тебе человека и не мочь оказать ему никакой помощи. Не верным, но единственным выходом за неспособностью повлиять на ситуацию остаётся ничего не делать, просто наблюдать, разрываясь между отчаянием и страхом. Возможно, всё оставшееся время жить и винить в случившемся лишь себя, не находя стоящих оправданий собственному бездействию, отрицать, не верить до последнего, ждать и надеяться услышать знакомый голос, увидеть радостное лицо и самому начать светиться от осознания: «Всё хорошо». Лололошка же просто устал. Устал метаться от одного состояния поздней ночью до другого на рассвете, когда в самых что ни на есть страшных кошмарах ему снятся смерти, целая череда из них. Каждый раз он уверен, что остаётся совсем немного до того, как здравый рассудок помашет ему ручкой и скажет «Пока», а потом, на утро, парень проснётся и узнает, что ничего из того ужаса, который он увидел во сне, не произошло. Все живы, все целы. Это лишь игра его больного сознания, что давно перестало справляться с давлением вечных тайн и загадок. Юноша просто нуждается в спокойной жизни, когда не придётся шугаться каждого второго, кто встречается ему и подозрительно старается найти общий язык, ему нужно, чтобы уверенность в завтрашнем дне была стопроцентной, без рисков сделать что-то не так, пойти не туда, попасться на какой бы то ни было нелепости и распрощаться со всем, что имеет. И вот, стоит навязчивому страху в очередной раз прокрасться в неспокойный сон, Лололошка точно пошагово знает, что будет видеть и испытывать, но даже так переживать весь ужас заново ему не хочется. Разве можно привыкнуть к такому? Воспринимать это, как нечто нормальное? Нет, он никогда не сможет спокойно отнестись к смерти, пускай ненастоящей, ведь каждое утро неимоверных усилий стоит убедить себя, что человек на самом деле в порядке и ему ничего не грозит. Все те лица, искажённые болью, бордовые отметены на шее, пол, залитый кровью. Абсолютно ничего из этого с реальностью никак не вяжется и разум, хочешь ты того или нет, начинает давать слабину. Не в первый раз ужасающее зрелище прерывается неожиданно, не успевает дело дойти до того, что так пугает мироходца. Он подрывается на месте, не понимая происходящего, и еле как распознаёт глухой звук удара. Глаза мечутся сонно по знакомой комнате общежития, погружённой в темноту ночи, и не могут зацепиться ни за что ещё несколько долгих секунд, пока взволнованное лицо соседа не всплывает прямо напротив всего в нескольких сантиметрах от собственного. Черты его мыльные, нечёткие, а потом всё и вовсе в очередной раз проваливается во мрак. В ушах стоит непонятный гул, но Лололошка точно слышит, как его зовут по имени отчаянным и перепуганным голосом. Ему хочется ответить, он пытается сделать это, но ничего не выходит. С уст не срывается ни единого звука и тогда парня одолевают сомнения, открывает ли он рот вообще или у него не получается сделать ровным счётом ничего. Совсем нежданно обе щеки начинают гореть и студент не может понять, в чём же дело. Совершенно все ощущения мешаются между собой и выцепить среди общего хаоса что-то конкретное очень сложно, особенно когда над собственным телом ты не властен. Сквозь убывающий звон в ушах Лололошка снова слышит своё имя, сразу за которым следуют болезненные удары по щекам. Так вот что это было. Поначалу несмелые и слабые, едва ощутимые, пощёчины стали набирать силу и приносить всё больше дискомфорта. Ло правда старался сделать хоть что-нибудь, чтобы дать понять: он всё чувствует и, кажется, начинает понимать, но выдавить из себя осмысленную фразу, лишь бы удары прекратились, до сих пор не получается. Он жмурится сильно, наконец приходит в себя и трясёт головой. Его плечи тут же сжимают крепкой хваткой, не решаясь отпускать юношу и оставлять того без опоры, пока сознание окончательно не придёт в норму. Всё перед глазами неизбежно плывёт, как только веки разлипаются, а головная боль, почему-то отличная от обычной, нарастает при каждом неаккуратном движении. Сердце в груди колотится непозволительно быстро, пока Лололошка старается выровнять дыхание и не поддаться накатившему чувству паники, взявшемуся чёрт пойми откуда. Быть может, так побитое за последнее время сознание справляется с накопившимся стрессом. Ло морщится болезненно, когда его нетерпеливо встряхивают, чтобы добиться хотя бы малейшей реакции. Кажется, происходящее вокруг он всё ещё пропускает мимо себя, замечая полностью растерянного Дилана через раз. — Лололошка, ну! — программист вжимает юношу в тумбочку, стараясь привести того в чувства, и слышит недовольное шипение, видимо от того, что выпирающие полки неприятно впиваются в спину. Он тут же ослабляет хватку, когда встречается с более менее осознанным взглядом. Мироходец отчаянно сжимает запястья своего соседа ладонями, цепляется за ткань неизменной серой толстовки, ищет подтверждение тому, что находится не во сне и всё в этой небольшой комнатке ничто иное, как реальность. Горькая, не менее фальшивая, но она лучше тех кошмаров, которые ему снятся. И Дилан точно это понимает, усаживаясь рядом, гладит осторожно трясущиеся от паники и редких всхлипов плечи. Пускай он не в состоянии избавить Ло от его личных страхов, засевших глубоко внутри, он всё ещё может быть рядом в особо сложные моменты, может дарить то далёкое ощущение тепла и близости, когда потерявшийся в самом себе парниша не плачет ночью, хотя сорваться и дать волю эмоциям порой очень хочется, а продолжает держаться под грузом той ответственности, которая лежит на нём. Иначе просто нельзя. Не сейчас. А Дилан иначе думает. С каждой проведенной в крепких объятиях ночью он всё больше желает, чтобы Лололошка позволил себе показать слабость хотя бы разок, не держал всё при себе, улыбаясь так уверенно и лучезарно, вселяя веру в кого угодно, кроме себя самого. — Нихрена ты не сильный, чел, — программист мотает головой, почти сразу роняя её на чужую грудь, и выдыхает громко от осознания всей запущенности ситуации. Знал бы Ло, как сильно он устал от своей беспомощности, не способности помочь, когда плачевное состояние Лололошки так и кричит о том, что ещё немного и оно совершенно точно не выдержит. Но что можно сделать, не зная ничего о том, что творится в голове у близкого человека, не зная, что за кошмары заставляют его почти каждую ночь задыхаться в криках и глухих стонах? И ни единой слезы. Браво, никогда Дилан не видел, как Лололошка плакал у кого-то на глазах. За стёклами очков, которые он вечно таскал на себе, и без того разглядеть что-либо было сложно, однако стекать слезам по своим щекам юноша правда не позволял, из раза в раз глотая ком в горле и заглушая жгучее чувство в груди. — Нельзя же так, Ло! Вечно сильным быть, слышишь? Ты человек, не робот, — Дилан не понимает почему злится сейчас, чудом не повышая голос, но он больше не видит вариантов, как можно достучаться до непутёвого соседа, вывести его на эмоции, любые, только бы перестал молчать и стеклянный взгляд прятать постоянно. На ставших ватными ногах старшекурсник поднимается с пола, нервно как-то, резко утягивая парня за собой, осматривая его со всех сторон. С губ слетает нетерпеливое «Нормально? Нигде не треснулся?», когда в памяти наконец всплывает, что Лололошка, между прочим, с кровати тут навернулся. Однако всё обходит стороной и юноша качает головой отрицательно, прислушиваясь к себе. Никакой боли, за исключением головной, да и та уже стихает, он не испытывает. И Дилану, кажется, становится спокойнее; плечи заметно расслабляются, а сам программист выдыхает облегчённо, радуясь тому, что этой ночью новых травм мироходцу не светит. Ответа на свои переживания старшекурсник, конечно же, не получает ни через минуту, ни через две. Лололошка продолжает стоять, несмело прижимаясь к нему телом, и всё тупит взгляд, то пол сканируя, то стены, то окно, но никак не соседа напротив. Стоит и не понимает ничего, впервые впадая в такой ступор рядом с Диланом. Прямо сейчас ему почти прямым текстом заявили, что готовы выслушать, дать выплеснуть всё то, что накопилось внутри без грамма осуждения. Только вот что ему говорить? В любой другой момент Лололошка, несомненно, сумел бы целый список выдать из того, что на самом деле заставляет его тревожиться и мучаться в кошмарах, но когда тебя носом тыкают в собственные проблемы и ни с того ни с сего в лоб говорят, что терпеть эти ужасы одному необязательно и можно высказаться, ты теряешься. Абсолютно всё начинает казаться незначительным и нестоящим внимания, что начать изливать душу просто страшно. Куда проще отмолчаться и замять эту неловкость, чтобы в итоге не сочли глупцом, который склонен драматизировать и преувеличивать. Лололошка сам толкает Дилана на кровать, точно зная, что остаток ночи они наверняка проведут вместе. Ни разу программист не оставлял его после таких нежеланных пробуждений, несмотря на то, что толкового разговора с юношей добиться никогда не получалось. Старшекурсник при любом раскладе оставался рядом, обнимал и всегда позволял прижиматься к себе крепче, чтобы мироходец точно чувствовал столь необходимую ему близость. Без ненужных Лололошке слов он просто лежал под боком до самого утра, а потом, на рассвете, выбирался из кольца рук тихо, боясь разбудить задремавшего Ло, и уходил к себе. Вопросы от Карла обоим парням казались лишними. Вот и сейчас Дилан беспрепятственно опускается на остывшую постель, сдерживаясь, чтобы не закатить глаза от упрямства первокурсника. Когда-нибудь они обязательно поговорят открыто, безо всех масок и фальшивых улыбок, а пока юноша просто не готов. Как бы сложно от этого не было, Дилан может подождать ещё, довольствуясь возможностью быть возле, стоит только Лололошке подорваться от очередного дурного сна. Руки мироходца привычно оплетают шею, холодный кончик носа зарывается в тёплую ткань на плече и Лололошка снова отдаётся вспепоглощающему чувству спокойствия, находя успокоение в спонтанных прикосновениях. Он позволяет опрокинуть себя в объятия мягкой постели, уверенный, что Дилан никуда не денется. Такие переживания жили внутри лишь первые две ночи, когда Ло до последнего сжимал руку программиста в своих двух, боясь отпустить, а тот не прекращал убеждать юношу, что останется рядом. Теперь парниша ему верит, не волнуется, что его могут оставить наедине со своими страхами, потому ведёт себя тихо и спокойно, наслаждается теплом и чужим присутствуем, пока такая возможность ещё есть. Рано или поздно вместе они преодолеют всё это, иначе не может быть, стоит только дать друг другу время.