Исцеляя душу

      Когда-то эти крылья были прекраснейшими на Небесах. Ни чёрные, как безлунная ночь, крылья Михаила, ни золотые, как рассветное небо, Гавриила, ни его собственные, тёмно-зелёные не могли сравниться с белоснежным оперением Люцифера.       Теперь всё иначе.       Ладони Целителя осторожно касаются обгорелого сломанного пера, слипшегося от давно засохшей крови. Оно такое не одно. Найти перья, оставшиеся целыми, трудно. Почти невозможно. Те, что уцелели во время падения, повредил сам Люцифер, пытаясь выбраться из своей тюрьмы.       Перед внутренним взором Рафаила почти встаёт картина бросающегося на стены клетки брата.       В ответ на попытку вытянуть перо крылья мелко дёргаются от боли.       — Тише. Это необходимо.       Ладонь Целителя мягко ложится на неповрежденное основание крыла. Будто извинение за то, что боль убрать невозможно.       Люцифер молчит. Лишь резко дёргает головой в немом приказе продолжать.       И Рафаил подчиняется. Чем быстрее он закончит, тем меньше боли причинит бра… пациенту.       Нельзя. Нельзя концентрироваться на чувствах и родственных связях во время работы. Ничем хорошим это не закончится.       Быстро и точно он выдёргивает одно повреждённое перо за другим, стараясь не заострять внимание на том, как закаменела спина Люцифера. Как изо всех сил тот сдерживает рефлекторные попытки уйти от боли.       — Может, всё же усыплю? — тот же вопрос, что и до операции. — Тебе не стоит страдать лишний раз.       Вот только и ответ всё тот же. Брат отрицательно мотает головой, явно страшась вновь проснуться в клетке и обнаружить, что всё произошедшее сон.       С плотно сжатых губ внезапно срывается сдавленный стон. И что-то внутри Целителя обрывается.       Только вот, единственное, что он может — это ускориться. Избавиться от повреждённых перьев необходимо, иначе исцелить крылья будет невозможно.       Пол под ногами усеян серо-бурыми лоскутами. И трудно представить, что они когда-то сияли наравне с божественным светом.       Люцифер уже не стонет, кричит. Никакая гордость не выдержит боли от сломанных крыльев. И от этих криков сжимается всё существо Рафаила. Меньше всего он хочет причинять такую боль тому, кого любит. Но иначе нельзя.       Оба крыла теперь наполовину лысые. Зато отлично видны раны и перелом, что остался с момента той роковой битвы на Небесах. Той, что отгремела несколько тысячелетий назад.       А ведь это только полётная пара. Есть ещё две. Не затронутые падением, но не получившие пощады от клетки.       Мелкая дрожь вновь пробегает по крылу, стоит лишь попытаться вытянуть его в сторону, чтобы сложить перелом.       Руки Рафаила покрыты кровью. Не только из старых ран. Кожа на месте вырванных перьев тоже обильно кровит.       Любящий брат, глубоко внутри, почти бьётся в истерике. Лишь долг целителя даёт разуму оставаться холодным.       Не для того они с Михаилом тысячи лет придумывали и воплощали план по вызволению Люцифера из клетки, чтобы сейчас оставить его калекой под воздействием эмоций.       Он почти закончил, когда тело брата под руками обмякает. Так лучше. Не придётся терпеть. Тем более, что осталось самое болезненное.       Как бы сейчас Рафаилу не помешала помощь. Но нельзя. Никто из Младших не должен знать, кто сейчас находится на Небесах. Только он и Михаил.       Пока брат не очнулся, нужно вытянуть крыло и зафиксировать перелом благодатью. Чем быстрее восстановятся крылья, тем быстрее можно будет исцелить повреждённую сущность Люцифера.       Целитель делает всё быстро и бережно, стараясь закончить до того, как измученный падший брат придёт в себя.       Перелом зафиксирован; раны смазаны и заполнены благодатью. Остаётся только ждать.       Щелчок пальцев, и искорёженные перья на полу истаивают в неяркой вспышке, не оставив после себя даже пепла. И Рафаил расслабляется. Выпускает из-под оков долга Архангела Исцеления любящего младшего брата.       — Как он?       Михаил появляется незаметно для уставшего Рафаила и осторожно касается его плеча.       — Плохо. Незажившие травмы от падения, более поздние, полученные в клетке, сломанное крыло и отравленная Тьмой суть. В каком состоянии разум, сказать не могу, — опустив голову, младший архангел делает шаг ближе к брату и замирает, ощутив тяжёлое прикосновение крыла к спине.       — Ты справишься. Обязательно, — слова Михаила тверды и уверенны. Вот только Рафаил слишком хорошо знает старшего брата, чтобы расслышать в сказанном неуверенность и щемящую надежду.       И не может не поддержать:       — Справлюсь, — не имеет права не справиться.       Михаил лишь сильнее обнимает крылом, даря необходимую поддержку.       Он воин — его предел исцеления: врачевание ран, полученных на поле боя; на такое тонкое воздействие, что необходимо Люциферу, он попросту не способен. Зато может другое. Обеспечить защиту. И от любопытных глаз Младших братьев, и от недоброго взора Отца. Иллюзиями не только Гавриил с Хейлелем в детстве любили баловаться. Он тоже. Просто не афишировал. И как выяснилось, не зря.