Дезертир

      – Ивушкин, к начальнику, – протараторила девушка, зайдя в ангар, где русские чинили танк.       – А начальник у нас у Кремли, дзяўчына, – высунулся из танка мехвод, Степан Савельич собственной персоны. Его губы озарила усмешка, но данная фразочка была проигнорирована девушкой.       Ивушкин подошёл к переводчице, внимательно проходясь взглядом по худому, бледному лицу. Аня, так звали переводчицу, мельком взглянула на танкиста, но тут же опустила глаза и, развернувшись на пятках, шустро зашагала прочь. Коля последовал за ней, пытаясь успеть, но больная нога не давала возможности ускориться. Заметив это, переводчица сбавила шаг, стараясь идтировно рядом с русским.       – Вас Аня зовут? – внезапно начал разговор Николай. Ему от чего-то стало очень интересно имя девушки, хотя, может, просто не хотелось оставаться наедине со своими мыслями.       Он не мог выбросить Ягера из головы. Немец вёл себя странно и неправильно по отношению к нему. Слишком добр, мил и спокоен. Так немцы себя не ведут по отношению к унтерменшам. Почему штандартенфюрер Ягер такой? Постоянно, когда приходит к ним в ангар, начинает щебетать что-то на своём. И улыбается, светя щербинкой между зубов, до чертиков неправильной в общем образе фрица, заставляя сердце Николая пропустить удар. И ведь такая реакция русского неправильная, он не должен так себя ощущать, не должен заглядываться каждый раз на стройную фигуру немца, на немного оттопыренные ушки и ветвлеватые шрамы на щеке, что лишь украшают и без того красивое лицо. Но русский не может совладать с собой. Он всякий раз ловит себя на мысли, что утопает в этих невозможных голубых глазах, которые постоянно с хитрым прищуром наблюдают за ним. Неправильно, в корне неправильно.       – Аня, – коротко ответила девушка, мельком и заинтересованно глянув на Николая.       – Аня, скажите, Ягер вас специально к нам приставил? – сейчас необходимо отвлечься, и разговор с миловидной девушкой может помочь. Но, кроме этого, Колю и правда интересовал этот вопрос. Ведь эта девушка с самого начала была рядом.       – Да вы не сердитесь, Ань, – не услышав ответа, продолжил Ивушкин, глядя на девушку, которая, в свою очередь, взгляда не поднимала, явно чего-то испугавшись, – Я давно в лагерях, знаю, как все устроено, – но ответа он также не получил.       Чтож, разговор не клеился, да и незачем было уже. Они дошли до кабинета фюрера, отходя немного в сторону, чтобы немец, следующий всё это время за ними, впустил их внутрь.       После стука и немецкой речи, похоже означавшей «входите», Аня юркнула внутрь кабинетас, а уже за ней вошёл Николай. Внутри комната обдавала желтоватым свечением ламп, создавая небольшое чувство уюта. По сравнению с вечерней летней прохладой, гуляющей в коридорах, в кабинете было тепло. Однако, несмотря на всë, хоть и простенькое, обустройство кабинета, взгляд зацепился за самого его обладателя.       Ягер, обратившись к Николаю и назвав его, самодовольно, коллегой, пригласил сесть за стол. Сам немец выглядел более свободно, нежели днём: китель распахнут, белоснежная рубашка расстегнута на две верхние пуговицы, фуражка мирно покоялась рабочем столе. Такой вид Фрица был... необычным. И Коле показался странным тот факт, что даже кольцо с фашистским черепом и различные знаки отличия лежали где-то в стороне. Конечно, может в них просто было неудобно ходить, но обычно все немцы при русских узниках в таком виде не стоят. А Клаус стоял.       – Как продвигаются дела с восстановлением танка? – Клаус широко заулыбался, заставляя Ивушкина перевести взгляд, иначе последний просто не сможет его оторвать. Аня быстро перевела, и после пригласительного жеста Ягера села за стол.       – Ещё пара тройка дней, – Коля всё же вернул свой взгляд на Клауса, рассматривая его фигуру со спины: короткие волосы немца были аккуратно уложены, как и весь остальной вид, – Краска нужна тëмно-зелёная, тип «4БО» – глаза русского встретились с внимательными немецкими. Клаус слушал, не отрывая открыто заинтересованного взгляда с Николая.       – Не проблема, – Ягер налил в стеклянный бокал ликёр и протянул его русскому, – Найдем похожую, – с прищуром, Клаус следил за каждым движением танкиста.       Николай принял бокал, выпивая его содержимое и после немного скривясь от непривычного привкуса слегка сладковатого алкоголя на языке. Ликёр горячо растекался по горлу, оставляя после себя довольно странное ощущение сладости и горечи каких-то фруктов и трав. Ягер наблюдал за реакцией и вновь щербато заулыбался, даже немного усмехнувшись, видя подобные эмоции на чужом лице.       – Сколько ты не выпивал? – последовал тут же вопрос, голубые глаза изучали, будто пытаясь проникнуть в самое нутро и узнать абсолютно всё, что касается Николая.       – В 42 году в 305 шталаге один умелец ликёр делал из политуры, – Аня поспешно перевела, не смея поднять взгляд. В то время Коля, не сдержавшись, уже открыто улыбался, заражённый настроением собеседника, а услышав в ответ очередной смешок, продолжил, – Густой такой, сладкий, закуски не надо. Ну я махнул две кружки, с тех пор не пью, – реакция не заставила себя долго ждать: сразу после перевода Клаус усмехнулся вновь, заставляя сердце Николая пропустить удар.       – Ликёр из политура, как по-русски, – протянул сладко Клаус. И что же в его голове творится? Коля не знал, но не мог не заметить странный блеск в глазах напротив, что, не отрываясь, смотрели в ответ.       – Вообще-то его СС-манам на продажу гнали, – заразительный смех прозвучал от немца, заставляя улыбке не сходить с лица русского.       – Я из Вермахта, – приложив руку к груди ответил Николаус, но от чего-то, Коля заметил в его голосе нотку пренебрежения и некой неприязни своим словам, будто ему не нравилось это. Хотя, уже немного затуманеному алкоголем мозгу могло просто показаться.       Усевшись, Клаус положил перед Колей карту, и тут же осëкся после того, как сказал фамилию русского.       – Ивушкин... Это нормально, что я буду тебя так называть? – Ягер исподлобья взглянул на танкиста, будто выискивая ответ на его лице.       – Меня зовут Николай, – сказал Ивушкин и тут же на лице немца проскользнула доля удивления и некой радости.       – Так мы тёзки! – счастливо воскликнул немец, – Меня зовут Клаус, это как Николаус, – десткая радость блеснула в глазах немца, будто наконец родители подарили своему ребенку игрушку, которую он так долго просил.       Как только немец начал рассказывать о действиях Коли на полигоне, то сразу будто загорелся. Он что-то увлечённо рассказывал и показывал на карте, водя аккуратными длинными пальцами по листу. Аня старалась быстро переводить, уставившись в стол и нахмурив тонкие брови. А Николай будто вмиг очутился в вакууме, слыша лишь плавно, словно речка, льющуюся немецкую речь, от чего-то ставшую приятной слуху. Русский не мог оторваться от горящих голубых глаз, что увлечённо бегали по карте. От чего-то хотелось провести пальцами по веткам шрамов, сплести руки в замочек и нежно, совсем невесомо и осторожно, коснуться своими губами чужих. Николай попытался отмахнуть эти мысли, но они захватили его и сейчас он боролся со своими мыслями, чтобы прямо тут, перед Аней, не сжать Ягера и властно поцеловать.       Подобное поведение не могло укрыться от внимательного взгляда Клауса, который, на секунду нахмурившись, перевёл взгляд на Колю.       – Ты внимательно меня слушаешь? – прозвучало из уст Ягера, сработав как отрезвитель.       – Скрытно маневрируя выхожу на дистанцию поражения, – проговорил Николай, не сводя взгляда с немца и заметил, как кончики его ушей порозовели, а глаза забегали по столу.       – Хорошо, – Клаус внезапно встал, беря карту и быстро отходя от стола. Дрожащими руками он пытался сунуть ключ в замочную скважину ящика. Внезапно накатившее смущение от столь пристального взгляда русского заставило появится румянцу на щеках и носу. Сердце бешено стучало в груди, отдавая в ушах. Наконец, разобравшись с картой, Николаус вернулся за стол, уже поумерив смущение.       – Анна, не могли бы вы оставить нас? – внезапно произнёс Ягер, безразлично поглядев на девушку, но всё ещё подрагивающие пальцы выдавали его волнение.       Девушка тихо встала и быстро вышла из кабинета, оставляя двоих мужчин наедине друг с другом. Повисло неловкое молчание. Каждый думал о своём, не зная, что сказать. Такое поведение поставило в тупик не только русского, но и самого немца тоже.       – Я не хотеть твой смерть, Николай, – на ломаном русском также внезапно, как выпроводил Анну, сказал Ягер, тем самым вогнав Колю в ещё больший шок.       – Что ты сейчас сказал? – шокированно произнёс Ивушкин, посмотрев на немца округлëнными глазами.       – Твоя смерть.. Я не хотеть это, – повторил Клаус, исподлобья, как-то виновато и обеспокоенно смотря на русского. Кончики ушей его горели то-ли от смущения из-за своего акцента, то-ли от жары, которая, кажется, вмиг окатила всë в ближайшие несколько метров.       – Ты умеешь говорить по русски? – проигнорировав сказанное немецем, удивленно протянул танкист, бегая глазами по лицу напротив. Поникший немец уже не выдавал бывшей уверенности и счастья во всем своём виде, только лишь немой страх за чужую жизнь и пылающее смущение.       – Мой бабушка говорить на russisch, – произнёс Клаус, стараясь возобновить в памяти всё, что он учил раньше. Неправильное ударение в слове «бабушка» заставило немца неловко отвести взгляд, – Он... Она учить меня говорить auf russisch, – акцент был очень сильным и резал уши, но даже так, Николай не мог унять своё изумление.       – Так ты.. понимал всё, что мы говорили? – Ивушкин виновато глянул на Клауса, нахмурив брови. Даже если фриц знал о чём они говорят, почему он сразу от них не избавился? Неправильно, в корне не правильно.       – Да, понимал.. – удручëнно ответил Ягер, опустив потухший взгляд. И Коля дал себе мысленную пощёчину за всё, что невзначай пришлось услышать Клаусу, за все оскорбления в его сторону. От чего-то, хотелось защищать этого немца, отгородить ото всех опасностей и несчастий на этой земле. Но уж точно не видеть эти грустные глаза...       Желание прижать Ягера к себе вновь вспыхнуло с новой силой. Видеть, как сильный и независимый штандартенфюрер вот так сидит перед русским с поникшей головой, что-то бормочет себе под нос неразборчивое, мешая русские и немецкие слова, было просто невыносимо.       – Прости... – тихо, почти не слышно, одними губами прошептал Николай. Кажется, в этот момент из головы пропали все слова и остался один только Клаус с поджатыми губами, опущенной головой и до невозможности красивыми голубыми глазами, цвета бескрайнего неба над головой.       – Du не должен извиняться, – пробормотал Ягер, возвращая взгляд на русского и начал бегать им, будто искал за что бы зацепиться, – Так быть нужно, – вздохнул немец, хмуря брови и лицо его стало отражать ещё больше грусти.       Не выдержав, Николай нежно коснулся руки Клауса, начиная медленно гладить подушечками пальцев, а после сплëл их в своеобразный замочек. Взгляд метнул сосредоточенный на немца, Коле показалось, что его сейчас отпихнут и тут же выгонят, но почувствовав ответное сжатие, кратко, расслабившись, выдохнул. Потянув аккуратно чужую руку на себя, русский заставил встать её обладателя с места и подойти вплотную. Николай коснулся спины немца, оглаживая её и, в один момент надавив на копчик, посадил к себе на колени.       Ягер слабо, как-то боязно, потянулся ближе к лицу Ивушкина, невесомо касаясь его губами и обдавая горячим дыханием. Тут же, его притянули к себе, положив руку на затылок, и увлекли в нежный, но неменее чувственный поцелуй. Коля сбросил с плеч Клауса китель, откинув его куда-то в сторону. Русский начал расстегивать неподатливые пуговицы, борясь с желанием просто разорвать их. Клаус это не одобрит. И когда только Коля начал внимать желаниям немца? Наверное ровно тогда, когда и влюбился в этого фрица.       Постепенно белоснежная рубашка была распахнута и куда-то откинута, открывая Ивушкину вид на подтянутое, в небольших белëсых шрамах тело. Невольно, рука потянулась к коже, оглаживая каждый сантиметр, рассматривая каждую неровность. Коля припал губами к ключице, начиная целовать её и слабо покусывать, тем самым вызвав у немца сдавленный вздох.       Медленно, руки Ивушкина переместились на спину Клауса, начиная её изучать и гладить. Русский почувствовал, как чужие подрагивающие руки стали снимать с него пиджак, а избавившись от элемента одежды, начали расстегивать полосатую рубашку. Покусывая кожу на плечах, медленно спускаясь ниже к груди, Николай слышал сверху томные тихие вздохи и слабое, еле слышное "Коля". Ивушкин пропустил момент, когда оказался без рубашки, и только когда постанывания прекратились, он поднял вопросительный взгляд на немца. Клаус рассматривал исрезанное шрамами тело русского, оглаживая каждый из них, и трогая настолько осторожно, будто бы от одного неправильного касания Николай развалится.       – Коля... Я не хотеть... Не хотеть это, – Клаус поджал губы, нахмурив брови. Взгляд бегал по чужому телу, цепляясь за каждый белесый или розоватый шрамик.       – Всё впорядке, Клаус, – Николай припал губами к чужим, проникая языком внутрь, слыша рваный выдох. Во рту появился сладковатый привкус ликёра и немного горечи от табака.       Остранившись, Клаус стал расцеловать каждый сантиметр на любимом лице, кладя руки на щеки и шепча что-то на немецком. Среди всех слов, Коля мог различить несколько фраз: "Ich liebe dich, Kolja" и "Verzeih mir". В данное время очень редко можно услышать признание в любви, а особенно на немецком, но Коля смог услышать его в одну минуту уже очень много раз. От этого улыбка расцвела на лице, а возбуждение стало только больше.       – Коля, Коленька, прости меня, прости, – судорожно шептал Клаус, переходя то на русский, то на немецкий, расцеловывая уже плечи и шею Ивушкина, – Я не хотеть, не хотеть... –       – Я знаю, знаю, Клуш, – Коля не заметил, как назвал Ягера ласковым прозвищем, но не увидев отрицательной реакции вновь коснулся желанных губ.       Постепенно, от обилия ласк и возбуждения, стул, на котором они сидели, стал неудобым. Поэтому, поднявшись и не отрываясь друг от друга, Коля и Клаус переместились на кровать. Слабо толкнув, Николай повалил Ягера на кровать, нависая сверху. Вновь расцеловывая тело немца, русский стал медленно спускаться ниже к ремню на штанах, слушая томные вздохи. Как только он дошёл до своей цели, оба элемента одежды полетели прочь, и Клаус остался только в трусах.       – Ты красивый, не то, что я, – произнёс Ивушкин, проведя рукой по стройному телу, которое было покрыто шрамами не меньше, чем у самого Николая.       – Du тоже schön, – сквозь тяжёлое дыхание прошептал Клаус, и резко глубоко вдохнул, почувствовав большую ладонь, поглаживающую его член через трусы.       – Да где-ж я шун то? – усмехнулся Коля, подползая к лицу Клауса и нежно целуя его в губы, – Унтерменш искалеченный, – вздохнул грустно, вглядываясь в чужое, вмиг ставшее хмурым, лицо.       – Du bist kein Untermensch – Клаус стал целовать щеки Коли, – Ich liebe dich, Кольенька – прошептал Ягер, и видя ответную улыбку, заулыбался сам, светя щербинкой между зубов.       Николай стал гладить тело немца, сняв с себя штаны и откинув их куда-то в сторону. Целовал плечи, грудь, оставляя укусы и засосы, помечая своего немца. Терпеть было уже невозможно, вздохи, доносившиеся от Клауса, действовали, как самый сильный афродизиак. Сорвав с себя и Ягера оставшуюся часть одежды, Коля приставил два пальца к чужим губам, толкаясь внутрь. Сразу поняв, что от него хотят, Клаус открыл рот, начиная сосать и облизывать их, томно вздыхая от гуляющей руки Николая по своему внутреннему бедру.       Вытащив пальцы из чужого рта, Ивушкин приставил их к сжатому колечку мышц, вводя сначала один, а через несколько секунд и второй. Ягер тихо зашипел от боли, зажмурился, откинувшись на подушки, и закрыл рот рукой. Коля стал целовать Клауса везде, где только мог достать. Мазал губами по шрамам на щеке, нежно касался тела, обхватывая член и начиная медленно ласкать. Собственный член Николая начинал болезненно пульсировать, исходясь от желания наконец войти. Но русский сдерживал себя, аккуратно вводя пальцы, пока не почувствовал, что Клаус сам начинает насаживаться, постанввая уже от удовольствия.       Ягер недовольно промычал, почувствовав неприятную пустоту внутри себя. Но, как только ощутил головку у своего входа, то непроизвольно сжался, опуская глаза вниз и обильно краснея.       – Расслабься, – прошептал Коля, погладив любовника по голове, переходя на щёку и невесомо коснулся его губ своими.       Сделав небольшой, осторожный толчок, тем самым входя внутрь, Ивушкин выдохнул, борясь с желанием начать быстро двигаться. Снизу прозвучал тихий, болезненный вздох, когда Николай вошёл наполовину и русский сразу застыл, видя, как с уголков глаз немца скатывается крохотная слезинка.       – Ну-ну, тише, – шепотом произнёс танкист, вытирая каплю большим пальцем, – Клуш, Клуша, посмотри на меня, – на Николая воззрились два небесно голубых глаза, выражающих боль то-ли душевную, то-ли физическую, а может и то и то. И тут почему-то в груди защемило от такого взгляда, да сердце быстрее забилось. И это ваш непобедимый штандартенфюрер Ягер? Танковый ас, уничтожащий всё, на своём пути?       – Колья, не уходи от меня, – судорожно, но очень серьёзно и как-то прямо по-русски проговорил Клаус.       – Не уйду, я тут, я с тобой, – Коля поцеловал его глаза, словно две льдинки, и тут же почувствовал, как его притягивают к себе, сжимая в объятиях.       Ивушкин стал медленно двигаться, слыша приглушённое шипение себе в плечо и чувствуя сжатые пальцы на своей спине. Спустя ещё несколько толчков тихие стоны стали перерастать в более довольные, и Коля, отстранившись, взглянул в лицо немца. Сведя брови домиком и закусив губу, Клаус тихо постанывал, чувствуя как удовольствие растекается по всему телу, захватывая все мысли и заставляя прекратить о чём-либо думать. Ивушкин стал двигаться резче и быстрее, тяжело дыша. Он внезапно впился в грудь Ягера, кусая до крови и слыша громкий вдох от неожиданности, а потом стал слизывать капельки и расцеловать кожу, как бы прося прощения и попутно стал ласкать сосок.       – Мой, мой Фриц, – чуть ли не прорычал Николай, делая более грубые и глубокие толчки. В какой-то момент он, кажется, задел простату, ведь услышал громкий стон.       Клаус сжал в одной руке простынь, а другой закрыл рот, слезники стали собираться в уголках глаз и скатываться по вискам. Неприличные шлепки двух разгораченных тел, приглушённые стоны и тихое кряхтение-порыкивание раздавались по комнате. Кажется, оба были уже на пределе, но внезапно в дверь постучали.       – Господин штандартенфюрер Ягер, у Вас всё впорядке? – немец, стоявший за дверью, ещё раз постучал в неё и прислушался, – Я услышал странные звуки и подумал, что у Вас что-то случилось, – Тилике, собственной персоны, немного прокашлялся и снова постучал, дабы привлечь к себе внимание.       – Scheiße, – прошептал Клаус, сжимая зубы и стараясь не произносить ни звука из-за всё ещё двигающегося Ивушкина.       – Ну давай, успокой своего утëнка, – шепотом произнёс русский, чуть сбавив пыл, но он продолжал двигаться, нагло ухмыляясь. Как бы сильно Коля ни ощущал любовь и чувство защитить и не дать в обиду по отношению к Ягеру, он всё равно хотел немного позлорадствовать и "отомстить".       – Всё хорошо, Тилике, – почувствовав резкий толчок, Клаус вздрогнул, сразу закрыв рот рукой, – Можете.. идти, – договорил Ягер, после чего снова сжав рот рукой.       – Есть, штандартенфюрер Ягер, – Тилике отстранился от двери, чуть нахмурившись, но всё же постарался не придать звукам и дрогнувшему голосу начальника особого значения, – Если что-то будет нужно — зовите, – добавил тот и ушёл.       Как только шаги стихли, Клаус выдохнул и хотел было уже снова расслабиться, но тут его перевернули и сразу начали совершать грубые и резкие толчки. Немец упал лицом в подушку, сжимая её по краям, старался тихо стонать в неё и выгнулся в спине. Николай никак не мог проигнорировать красивый и упругий зад, сжимая его в руках с такой силой, что точно останутся синяки. Проведя руками по талии, он придвинулся к лицу Ягера, кусая его за мочку красного уха и наслаждаясь прекрасными стонами.       Но долго так продержаться уже ни один из них не мог. С громким, но глухим стоном, произнеся имя Ивушкина, первым кончил Клаус, изливаясь на бежевый плед-покрывало и закатывая глаза. От такого не выдержал и сам русский, выходя из горячего тела и кончая на спину немца. Вытерев Клауса и так уже грязным пледом и скинув его с кровати, Коля упал рядом с немцем. Второй тяжело дышал, выравнивая дыхание, сложив брови домиком, и до того этот вид был Коле мил, что он не смог сдержаться и приложил руку к щеке немца, поглаживая большим пальцем.       Спустя время, когда Ивушкин уже хотел собираться идти к себе, Клаус внезапно схватил его за руку.       – Не уходить... – проговорил хриплым голосом тот, жалобно смотря на Колю. Такому взгляду светлых глаз противостоять было невозможно, но русский должен был.       – Я не могу, Клуш, мне надо идти, – в пол голоса, тоже с небольшой хрипотцой, сказал Ивушкин, усаживаясь уже в штанах на кровать к немцу, – Ты же знаешь, если нас увидят, то и мне и тебе каюк, – за этими словами последовал тяжёлый вздох. Дай Николаю волю, он бы не ушёл.       – Знать... – пусть Клаус и не понял половину слов, но смысл уловил, от того грустно отвёл глаза, выпуская из своей руки чужую, и погрузился в раздумия.       Русский собрался в молчании, быстро натягивая на себя одежду, даже не смотря на больную ногу. Он не потерял такое умение даже спустя столько лет в концлагерях. Перед уходом Коля решил чмокнуть всё ещё хмуро лежащего немца в висок, слабо улыбнулся, заметив на себе взгляд любимых глаз, и, развернувшись, пошел к выходу.       – Колья, – внезапно позвал русского Клаус. Второй остановился, повернувшись в пол оборота к немцу и вопросительно на него поглядел, – Я помочь du бежать, – а после затих, с пришуром смотря на Николая, будто что-то ждал.       Ивушкин грустно усмехнулся, но кивнул. Клаус ведь даже не знает о снарядах, как он им поможет? Да и зачем? Если немец зарекнулся об этом, неужели он думает стать дезертиром? Не может этого быть. Ведь не для того у Клауса такое высокое звание, чтобы из-за какого-то унтерменша предавать Родину. Странный какой-то этот Ягер, неправильный. Он не такой, как те фрицы. Да и фриц ли он вообще теперь?       С этими мыслями Николай зашёл в комнату, где спали его товарищи. Вмиг, от чего-то, усталость ударила в голову, все мысли вылетели из головы. Приземлившись на подобие кровати, Ивушкин тут же уснул, подхваченный за плечи Степаном и заботливо уложенный спать. Обо всём Коля расскажет завтра. Ну, почти обо всём.