Паддок не хранит секретов

Каждое действие в жизни Алена было переполнено размышлениями. Иногда ему казалось, что его мозг уже не выдерживает всей этой нагрузки, что вот-вот он и взорвётся от каждой шестерёнки, которая со скрипом, конечно со скрипом, вращалась у него в голове. Но каждый раз он вечером ложился спать, просыпался на утро и первые несколько минут даже мог насладиться тем коротким моментом, пока шестерёнки не начинали крутиться вновь. Каждый раз, каждый день, скрип и скрежет шестерёнок преследовал его. Казалось будто он робот, давно сломанный и едва функционирующий, но зато с идеально работающим компьютером внутри. Компьютером, правда, которому явно не хватало производительной мощности для всех вычислений, которые Ален проводил каждую секунду своего существования. Опять же — каждое действие было до краев заполнено размышлениями. Даже обычные шаги могли приносить невероятное истощение, что уж говорить о гонках. Однако бросить он это дело не мог. По крайней мере не сейчас. Может через пару лет, а может и даже на следующий год? В мире всё менялось слишком быстро. Так же быстро, как менялся состав гонщиков. Ален не судил гонщиков по тому, как проходит старт их карьеры. Ален вообще обычно людей не судил, потому что не его это дело и его никто не спрашивал. К тому же лишний раз попусту заставлять шестерёнки напряженно скрежетать не хотелось, а значит и посудит он разве что если его напрямую спросят. Да и то не точно. А потому когда весь паддок гудел о Шумахере, который встал на замену Бертранда — Ален был далёк от этого всего. Конечно, он принял всё это во внимание, сделал пометку в собственной таблице-учете всех изменений в гоночном составе (а такая у него, несомненно, была), но на этом и всё. Он не хотел многого ворожить, будь что будет, хорош ли этот Михаэль они посмотрят по ходу дела. Конечно, Ален мысленно желал удачи каждому новичку и надеялся, что каждого это место, называющее себя Формулой 1 (на самом деле не более чем арена, иногда даже смерти) пощадит и по крайней мере не слишком сильно размажет по асфальту. Хотя бы не в буквальном смысле. Последнее, чего Алену хотелось — увидеть как ещё один гонщик отдаёт свою жизнь в погоне за эфемерной славой и совсем не эфемерным адреналином. Правду говорят, в гонщики идут лишь отбитые безумцы, которым жизнь не дорога. Однако также Формула была маленькой экосистемой. Своим отдельным мирком, где каждый занимал своё место, иногда его менял, иногда уходил, иногда возвращался опять. Начало карьеры было сродни рождению — ты ещё маленький и неотёсанный, будь тебе хоть 20, хоть 30, ведь в глазах остальных ты не более чем новорожденный малыш, которому ещё предстоит познать все тонкости этого мира. Уход на пенсию — будто смерть, когда тебя с почестями (но не всегда, конечно) провожают в мир иной и живут дальше своей жизнью. А если ты вдруг решил вернуться, хорошо, запишем как клиническую смерть и двинемся дальше. Эта система работает как часы, без перебоев, прямо как большой и страшный мир снаружи. Тут, где мир заканчивался забором, ограничивающим паддок, всё было до предельного просто и ясно. Хотя даже внутри было разграничение на свои ареалы. Гонщики, например, всегда были кастой извне. Пока у остальных жителей маленькой формульной экосистемы была чёткая иерархия, то гонщики жили без неё вовсе. Разве что к тем самым новорождённым новичкам больше внимания, да чуть уважения к старшим и многое уже повидавшим, но и то не всегда, а в зависимости от ситуации. Негласные правила, которые нигде не были прописаны, однако были известны всем и каждому. Однако люди всё равно есть люди. А чем меньше и закрытее пространство, чем больше в нём, закрытом пространстве, людей, тем быстрее расползаются слухи. Между гонщиками они ползли быстро и резко, что даже обернуться не успевал. Были некоторые, которые очевидная ложь и рассказывали о них просто чтобы посмеяться. Были и те, которые вроде пытались быть великой загадкой, однако оказывались не более чем пустышкой. Были и действительно великие многолетние тайны, которые так и остались нераскрыты и заставляли особо любопытных не спать ночами. Так, например, никто так и не выяснил было ли там что-то между Джеймсом Хантом и Ники Лаудой, за все года ничего узнать не удалось и слух так и остался нерешённой задачей, будто они великие математики, а не всего лишь безумцы, собравшиеся чтобы рискнуть жизнью ради ничего. Не математики они и близко, зато вот сваха из некоторых получалась просто отменная. Спекулировать насчёт межличностных отношений это всегда интересно. Издавна любимым занятием людей было залезать в белье к чужим и там рыться, пытаясь вытянуть все секреты на свет. Учитывая, что гонщики друг другу не чужие (всё-таки все в одной лодке, все соперники и одновременно друзья), то поспекулировать насчёт чьих-либо отношений было едва не любимым занятием где-то между обсуждением следующего уик-энда и спорами насчёт степени провальности машин разных команд. Так, однажды прогуливаясь по паддоку, пытаясь проветрить мозг и отойти от всего, что навалилось, — а на Алена всегда что-то наваливалось вне зависимости от времени года и суток — он услышал очередные обсуждения, проводимые между группой гонщиков. Ален не стал бы подслушивать, однако стоило ему услышать в одном предложении имена новеньких, которые появились в их манимирке только в этом году, то планы резко поменялись. Шестерёнки заскрежетали с новой силой, пока Ален ненавязчиво подошёл ближе к группе говорящих. Давний трюк, сделал вид будто просто мимо идёт и нашёл что-то удивительно интересное в стопке шин неподалёку. — Я их, кстати, по отдельности не видел вообще. Ладно, я видел то их раза три от силы, но как там говорят, если что-то случилось три раза подряд, то это ж закономерность уже? Ален не любил гадать, не любил предполагать и тем более не любил верить каждому слову, которое он слышал от каждого жителя формульной экосистемы. Однако он всё-таки им всем доверял. И параллельно также пытался понять, почему обычная констатация факта хороших отношений между новичками заставило шестерёнки в голове так сильно скрежетать. Это ведь и хорошо, что они друзья, разве нет? По крайней мере они не одиноки в мире, а значит акклиматизация к особым условиям их маленького мира пройдёт по крайней мере немного легче. К тому же один из них, Мика, уже наполовину прошёл этот процесс, оказавшись на решетке пилотов уже с началом сезона. Ален не знает, понятия не имеет почему мозг навязчиво стучит ему о том, что где-то он это видел, что ему не понравился конец, что… А ещё одной особенностью их особой экосистемы был тот факт, что она была до жути маленькой. Паддок не такой уж и большой, а в связи с этим любое событие, которое тут происходит почти что невозможно скрыть от глаз его обитателей. Особенно надеяться не приходится на возможность того, что тебя не услышат. Несмотря на постоянный шум в этом аки улье, каким-то невероятным образом если ты шумишь хоть совсем немного, то скорее всего тебя услышат, чем нет. Вот и Ален тоже услышал. Паддок, несмотря на свою удивительную открытость всё-таки был больше похож на лабиринт. Много проходов, ещё больше тупиков. Тупики в лабиринте, однако, очень даже присоединены к основному пространству, как и все остальные части, поэтому едва ли можно было доверять тупикам хоть какие-то секреты. Это место не собиралось хранить твои секреты, более того оно скорее выдаст тебя с потрохами, потому что у стен тоже есть глаза и уши. Подозрительное шуршание, этого и хватило чтобы Ален решил проверить что не так с очередным тупиком, мимо которого проходил. А лучше бы не проверял. Потому что, во первых, те сплетники всё-таки были правы насчёт новичков, а во вторых Алену на какую-то маленькую долю секунды показалось, что зрение исказилось и он увидел самого себя и Айртона. — А… Извините, не мешаю. — выплевывает Ален, спеша убраться подальше. Шестерёнки в голове сходят с ума, скрипят так, что кажется будто он уже ничего кроме этого скрежета не слышит. Ощущение насыпанной на рану соли ужасно раздражает и заставляет чувствовать такую вселенскую боль, что всё, чего хотелось Алену — чтобы это закончилось, не важно какой ценой. Человек это сильное существо, но силу воспоминаний и давних, незакопанных на два метра по землёй, чувств он никогда не победит, сколько бы не старался. Особенно такой человек как Ален. Как может один маленький камушек противостоять целой горе? Никак.

***

— Чего это с ним… — Да это ж Ален, он вроде всегда такой, не? Мика возвращает взгляд на Михаэля и тихо вздыхает. — Наверно. В следующий раз надо получше прятаться. Воздух между ними всё такой же нагретый, только теперь со странным привкусом. Не то что у воздуха есть какой-то вкус, но Мика был несколько чувствителен к эмоциям людей вокруг. А количество запутанных и едва не навязчиво горестных эмоций, которые за собой принёс Ален, как минимум напрягало. Михаэль недовольно выдохнул и почесал открытую шею, откидывая голову и упираясь в стену позади. Куда он, впрочем, и так был прижат. — Ну, один нас заметил, статистически маловероятно, что кто-то ещё попалит. — И ты это к чему? — К тому, что я хочу ещё. Михаэль хитро улыбается и намеренно задирает голову, показывая на шею. Мика улыбается в ответ. Конечно, никогда ему недостаточно.