Пересечение параллельных

— Что я получу, если смешаю корень златоцветника и настойку полыни? Петра молчала, опустив глаза в пол. — Попробуем еще раз. Где вы будете искать безоаровый камень? Щеки начали пылать так, что заболела голова. Десятки пар глаз смотрели на нее не отрываясь. По классу пролетели насмешливые шепотки — почти неслышимые, но осязаемые кожей. Стыдно. Как же стыдно. — Опять не готова? Что ж, садись. Алиса, будь добра, расскажи нам, для чего применяется отвар полыни и златоцветника. Лучшая подруга Петры, худенькая и высокая Алиса Грейс, поднялась со своего места и без запинки, почти по-военному, оттарабанила правильный ответ. Ее светлые волосы, собранные в строгий хвост, бодро покачивались в такт каждому слову. Алиса говорила долго и много, но Петра никак не могла сосредоточиться и уловить хоть какую-то информацию. В ушах шумело, в висках ощущался бешеный пульс, ладони были потными и ледяными. — Браво, Алиса, очень емкий ответ. Молодец, садись. Рада видеть, что хотя бы некоторые из вас относятся к гербологии с должным уважением. — При этих словах маленькие бесцветные глазки мисс Минчин на мгновение неприязненно скосились к Петре. — С проверкой домашнего задания на сегодня все. Записываем новую тему: “Применение бессмертника песчаного при болезнях печени и желчного пузыря”. Пока мисс Минчин крепила к доске старенький плакат с рисунком соцветий, класс тихонько загудел. Им было, что обсудить — нечасто круглая отличница приходит на занятие полностью неготовой. Хотя Петра Рал никогда не блистала на гербологии, раньше она хотя бы пыталась промямлить какой-то ответ. Но сегодня она обделалась по полной программе. Даже не нашлась, что сказать в свое оправдание — только краснела, потела и молчала. Святые стены, как же жалко она выглядела! Наверняка это был худший ответ из всей истории неудачных ответов на уроках. Петра успела почти полностью погрузиться в пучину сладостного самобичевания, как вдруг к ней прилетел маленький клочок бумаги, скатанный в шарик. Развернув записку, Петра тут же подняла глаза на Алису. Подруга смущенно улыбалась и явно чувствовала себя не в своей тарелке — так бывало всегда, когда она правильно отвечала там, где Петра ошибалась или молчала. В записке было нарисовано солнышко с подписью «Пойдем после уроков в Лавку Сладостей? Я угощаю». Алиса была совершенно не виновата в том, что у Петры никак не шла гербология. Она неплохо знала арифметику, делала успехи в родной речи, поражала всех своими знаниями астрономии, но гербология была для нее самым ненавистным предметом. Мать Петры была известной в округе травницей, а бабушка — еще более известной целительней, которая, по слухам, лечила брата самого короля. Отец Петры держал маленькую аптеку — семейный бизнес. Иногда Петра думала, что отец и мать до сих пор вместе только потому, что оба без запинки могут назвать десять способов приготовления кровоостанавливающего бальзама и на ощупь с закрытыми глазами отличат ромашку от мать-и-мачехи. Конечно, вся родня Петры страстно желала, что она пойдет по их стопам — тех, кто имел слабые познания в ботанике, в их семье и за людей-то не считали. В общем, родные делали все возможное для того, чтобы Петра от души возненавидела гербологию в целом и травничество в частности. Ей было 16. И она была по-настоящему хорошей девочкой. Отличница, но не зубрила — помимо учебы у нее были друзья, кружок танцев и занятия вышивкой. Симпатичная, но не разгульная — с мальчиками Петра вела себя приветливо, но сдержанно, не позволяя себе лишнего. Женственная, но не хилая — Петра любила спорт, любила бегать и даже неплохо лазала по канату. Казалось бы, вот она — идеальная золотая середина! Закончи школу. Пройди расширенный курс по травничеству у родной бабушки. Найди симпатичного парня. Выйди за него. Роди мальчика и девочку. Лечи людей, занимайся своей семьей, люби и будь любимой. Но одна только эта мысль приводила Петру в состояние непонятного бешенства. Может, все дело в том, что у нее не было настоящего подросткового бунта. Петра просто не могла себе его позволить в силу воспитания — пререкаться с родителями и бабушкой она считала ниже своего достоинства. А может, с рождения в ней сидела какая-то злая сила. Жила и росла вместе с Петрой, отравляя ее кровь странными мыслями и больно кусаясь, когда девочка думала о том, что жить нормальной жизнью по сути не так уж и плохо. Временами на нее находило настоящее исступление — ей страшно хотелось взбунтоваться, да так громко и дико, чтобы все вокруг ахнули и в ужасе разбежались по своим домам, закрывшись на десять замков. Вот и сейчас Петра ощутила острое желание вскочить на парту и зарычать оглушающим басом. Как бы отреагировали ее одноклассники, если бы Петра подбежала к доске и разодрала скучный плакат с бессмертником на мелкие клочки? В какой ужас бы они пришли, если бы она запрыгала по партам как дикая обезьяна, разбрызгивая чернила и расшвыривая тетрадки с их глупыми каракулями… — Ну что, пойдем за сладостями после школы? Там завезли новые синие тянучки, — Заговорщический шепот Алисы выдернул Петру из тревожных мечтаний. — Алиса, не отвлекай Петру. Если у тебя хорошо с гербологией — это не значит, что все ученики по ней успевают. Скрежетнув зубами от вездесущего внимания мисс Минчин, Петра молча кивнула подруге, принимая ее приглашение. Еще час, и она выйдет из этого пыльного затхлого кабинета в цветущую весну, полную сладких запахов черемухи и сирени. Осталось потерпеть совсем немного. *** — Мне пожалуйста две ириски, 3 тянучки и горсть кислого мармелада. Алиса, а ты что будешь брать? Алиса? Петра пихнула подругу в хрупкий бок и проследила взгляд в попытке разглядеть, что привлекло ее внимание. Расследование было недолгим: в окне, выходившем на задний двор лавки, виднелись долговязая фигура Бена — парня в которого была страстно влюблена Алиса, и гибкий силуэт Данте – троюродного брата Петры. — Подруга, купи ему мятную лакрицу. Варианта два — или он предложит тебе за него выйти или больше никогда не будет с тобой здороваться. Алиса сердито посмотрела на Петру и сделала заказ, то и дело оглядываясь на окно в боязни потерять Бена из виду. Петра задумчиво жевала тянучку и размышляла, как ей повести себя с Данте на этот раз, чтобы точно выглядеть перед ним интересной и загадочной. Этот парень обладал воистину огненным, почти безумным нравом — от таких никогда не знаешь, чего ждать в следующую секунду. Каждый раз сталкиваясь с ним на улицах Хлорбы, Петра немного ощущала себя укротительницей, вошедшей в клетку к тигру. Основательно закупившись, девочки медленно и неспешно вышли на задний двор, залитый солнцем. Петра лениво щурилась и старательно отводила глаза в сторону от раскидистого дуба, под которым сидели Данте и Бен. Пара шагов — и два прилетевших прямо под ноги желудя известили подруг о том, что они были замечены. — Святые стены, надо же так пугать! Что вы вообще здесь забыли? Петра в деланном удивлении распахнула глаза, стараясь сделать вид, что присутствие Данте ее совсем не взволновало. Алиса же была в этом менее успешна — по ее щекам разлился нежный, как весенний цвет, румянец. Голубые глаза сияли, а губы растянулись в мягкой улыбке, чествующей Бена Шольца. — Не твое дело, чем мы тут занимаемся, Петра Рал, — Данте подскочил к ней в два мягких прыжка и звонко щелкнул пальцами перед носом. — О, что это у нас тут? Скупили половину Лавки Сладостей? А ну делитесь! — Вот еще! Убери пакли. С какого перепугу ты посягаешь на мою еду? — Как минимум потому, что мы родня, моя любимая хрюшка! На этих словах Данте схватил Петру подмышки, приподнял и немного покрутил перед собой. Весь полукруг, пока Петра летела, она не отводила взгляда от черных глаз, обрамленных по-девичьи длинными ресницами. Глаза Данте были загадочными, влекущими и абсолютно матовыми без малейшего светлого проблеска — этот омут уже успел затянуть на свое дно не одно сердце. Тот факт, что они приходились друг другу родственниками, представлял для Петры наибольшую боль и разочарование жизни. Это было даже хуже, чем желание мамы сделать Петру своей преемницей по травам. Амалия, бабушка Данте, приходилась единокровной сестрой бабуле Петры. Когда-то давно она связалась с одним проходимцем из южной части Троста и нарожала от него кучу черноглазых и кудрявых отпрысков. Все 4 сына Амалии отличались крутым темпераментом — после кадетского училища они пошли в Разведкорпус и провели не одну успешную вылазку за стены, пробуя титанов на прочность. Впрочем, титаны все же оказались прочнее, и трое из четырех смельчаков героически погибли на поле боя, оставив после себя пропитанные кровью мундиры и искореженные жетоны. Выжил только один — отец Данте. Он умудрился выйти из всех заварушек практически сухим, потеряв только левый мизинец на руке. Собрав от короля пару медалей за честную службу, он решил остепениться — женился, стал воспитывать маленького Данте и завел дурную привычку начинать день со стаканчика крепкого портвейна. Одним прекрасным летним днём, когда солнце светило особенно ласково, а птичьи стаи радостно щебетали в лазурной синеве, он уснул с любимой бутылкой под деревом и больше никогда не просыпался. Петре всегда это казалось особенно абсурдным — выжить в стольких передрягах с титанами и умереть от дешевого пойла. Что ж, как любила говаривать мать Данте — человек смертен, а иногда еще и внезапно. Сам Данте был гремучей смесью отца и матери и умудрялся сочетать в себе поистине несочетаемые вещи. Вспыльчивостью и храбростью, граничащей с безумием, он пошел в отца. От матери ему достались живой ум, широкая эрудиция и философской взгляд на мир — он часто размышлял над теми вещами, которые сверстников Петры совершенно не беспокоили. Откуда появились титаны? Кто мы такие? Куда и зачем мы идем в этом вечном хаосе? Добавьте сюда смоляные кудри, правильные черты лица и низкий медовый голос. Готово — найден рецепт идеального парня, о котором будет вздыхать половина школы. К сожалению, и сама Петра тоже попалась на эту удочку. В детстве она мечтала, что они с Данте поженятся, когда вырастут. Спустя несколько лет ей открылась абсолютная невозможность такого исхода — родство, пусть и дальнее, все же было родством. Со скрипящим сердцем смирившись с этим, Петра переключилась на платоническую любовь — она жадно впитывала странные идеи Данте об устройстве мира и робко делилась с ним своими секретами. Именно он знал ее лучше всех и, казалось, видел насквозь. Данте всегда говорил, что Петра та еще штучка и настанет день, когда она скинет личину хорошей девочки и покажет всем свое истинное огненное обличье. При общении с ним Петра ощущала себя целостной — она знала, что он не оттолкнет ее даже если она будет нести лютый бред. Только посмеется белозубой улыбкой и скорчит рожу. Возможно, ноги такой толерантности росли из того, что сам Данте отличался на редкость эксцентричным поведением и порой мог многое отчебучить. А когда Петре хотелось накинуть драмы, она думала, что такое испепеляющее пламя может вынести только сам Дьявол. Данте было 18. Он жил один на краю города в маленьком симпатичном домике, доставшемся ему после родителей. Его мать умерла 2 года назад и, несмотря на ощущение неправильности своих чувств, Петра скорбела по ней гораздо больше, чем по родному дяде. В Хлорбе многие считали ее ведьмой — появилась из ниоткуда, говорила странными фразами, очень много читала и носила странное имя Кассиопея. Бабушка Петры считала ее вруньей и сочинялой. Что за имя такое, Кассиопея? Точно сама выдумала. Нормальных людей так не называют. А глазищи ее видели? Такие зеленые, что аж светятся во тьме — ведьма, не иначе! Мать Данте обладала аристократической, почти пугающей красотой, и носила нарядные платья и красивые причёски даже по самым обычным дням. Еще она знала много удивительных сказок о необыкновенных животных, странных местах под названием «океаны» и «вулканы» и людях, якобы живущих далеко-далеко за стенами. Всего этого Петре сполна хватило, чтобы по уши влюбиться в тетю и с придыханием слушать любую, даже самую безумную ее историю. И пусть Кассиопея иногда путалась в словах и страдала провалами в памяти — менее загадочной и очаровательной она от этого не становилась. Она ушла тихо и внезапно темной безлунной ночью. Смерть тети была странной — Петра точно не знала, в чем было дело, но особенно горько ее оплакивала. — Фу, только глянь на них. Люди всегда тупеют, когда влюбляются? Данте скривился в гримасе отвращения и сплюнул в сторону воркующей парочки, давно переставшей замечать всех вокруг. – У Бена сейчас слюна изо рта побежит. А Алиса твоя на тощего карася похожа. Глаза выпучила на него и губами шлепает. — Петра уже было раскрыла рот, чтобы защитить подругу, но Данте жестом велел ей молчать, схватил за локоть и потащил куда-то в сторону. — Оставь их. Не будем мешать людям наслаждаться счастьем. Пойдем лучше прогуляемся до вересковой Пустоши. Ну и заодно съедим все твои конфеты. Вересковая Пустошь представляла собой окраинный холмистый участок Хлорбы, где не росло ни одного даже самого захудалого дерева. Из растительности только бесконечные заросли мха и кустарников. Казалось, это место всегда было пропитано необъяснимой тревогой — папоротники здесь темными, мясистыми и раскидистыми. Они явно что-то скрывали — возможно, следы давних кровавых преступлений. Розовато-лиловые верхушки вереска беспокойно колыхались на ветру, завывающем древнюю песню. Вслушиваться в нее было опасно — накличешь беду. Петра с Данте расположились на большом гладком валуне, от которого до стены было метров 300. Петра редко бывала так близко к стенам и невольно поежилась — совсем рядом была полная неизвестность, где бродили титаны и непонятно еще какие чудовища. На одном участке стены черной краской чья-то уверенная рука вывела бессмысленный набор букв: «О-4». Несмотря на то, что надпись была здесь очень давно, горожане до сих пор спорили о причинах ее появления. Священник Джон говорил, что ее оставили Боги в назидание грешникам (о подробностях назидания он при этом не уточнял). Сумасшедший Мик утверждал, что надпись сделали титаны до того, как разучились читать и писать. Маленькая Петра охотно верила его словам — буквы были большие и располагались так высоко, что написать их мог только титан высотой метров 7. — Да, местечко что надо. Последний раз я здесь прятался от полоумной Тани из твоего класса. Задолбала меня пиздец. Прикинь, она как-то раз проследила, где я живу, и пыталась влезть в окно на первом этаже. Такая тупая. Петра охотно это представляла. Когда выяснилось, что Данте был ее братом, на Петру нахлынул поток вопросов от возбужденных одноклассниц и девочек постарше. Они хотели знать, какую еду предпочитает Данте, какие женщины ему нравятся, что он находит смешным и так далее до бесконечности. Петра не до конца понимала, что именно Алиса нашла в Бене Шольце, но в тайне малодушно была благодарна за то, что Данте ее сердце не взволновал. Это было бы слишком. Брат забрал у нее кулек конфет и, опасно клацнув зубами, начал засыпать карамельки себе в рот. Петра задумчиво смотрела на его профиль, в очередной раз отмечая, насколько они не похожи. Его будто бы нарисовали углем — угловатые линии, густые черные брови, насыщенный загар. Она, со своей алебастровой кожей и светло-рыжими волосами, была его полной противоположностью. Даже глаза у нее (ну что за гадость!) были не по-настоящему карими – так сказал однажды Данте, чем сильно ее обидел. Петра хотела, чтобы у них было хоть что-то общее, но увы – ореховый цвет ее глаз уходил в зелень, а иногда и вовсе отдавал желтым. В общем, они были как солнце и луна, как день и ночь, как… — Не надумала еще, куда будешь поступать после школы? — Данте громко причмокнул и свернул бумажный пакетик в шар. — Свинтус, ты что, все съел? Умял столько конфет в одну харю! — Да ладно тебе. В следующий раз я угощаю. Ну так что, куда хочешь направить свой путь? Может, ты уже хочешь стать счастливой женой и мамой пяти ангелочков? — Тьфу. Не знаю, что ответить, потому что сама пока не решила, куда пойду. Конечно, хотелось бы в Академию, но родители точно будут против. Они же мечтают сделать из меня травницу и наследницу их великой аптеки. — На этих словах Петра невольно сморщилась в гримасе отчаяния. Ребята помолчали. — Ну, травничество тоже в целом неплохо. В конце-концов, всегда можно изучить яды и по-тихому убирать себе неугодных… — Иди ты! Сам-то куда собрался после Академии? — В Разведкорпус. — Что? — Петра тупо уставилась на брата, не в силах поверить в услышанное. — Скажи, что ты пошутил. — Нет. После Академии я пойду в Разведкорпус. — Данте чеканил каждое слово. Взгляд его из вечно хитрого стал жестким. — Но как? Ты же хотел в военную полицию? Поближе к богачам и все такое… Разведкорпус… Святые стены! Это же настоящее безумие. Тебе мало твоих трех мертвых дядь? — Считай, что я пошел в батю и сдохну от бутылки вина. Хотя уверен, что я не такой слабак, и мне понадобится как минимум фляги три. — Данте покачал головой и невесело усмехнулся. — Да, я хотел в полицию. Но в итоге перехотел. Там те еще мудаки работают. — Как вообще ты до этого дошел? Почему передумал? — В глубине души Петра надеялась, что он специально сочиняет, чтобы ее позлить. Вот сейчас он рассмеется ей в лицо, сделает страшные глаза и скажет: «Ну ты и доверчивая, хрюшка! Ты бы себя видела. Какой Разведкорпус?». Но увы — лицо Данте чуть ли не впервые в жизни было серьезным. Он задумчиво смотрел в пространство пустоши, которая играла с его кудрями, разметая их на ветру. — Мне скучно. Мне до смерти надоело в Хлорбе. А ведь в других городах тоже не лучше, даже в Мирте! Везде один мрак и тоска. Петра шокировано уставилась на Данте, не веря своим ушам. Когда это он успел побывать в столице? Как смог туда пробраться? Она впервые в жизни остро поняла, как многое о нем не знает. — Да, я был там 2 месяца назад. Попал через знакомых, знаешь шайку Белла? — Петра, все еще потрясенная его внезапным откровением, медленно качнула головой в знак согласия. Она мало хорошего слышала о группировке разбойников и от всей души надеялась, что Данте не связался с криминалом. — Вот, они меня и провели. Покуралесили мы там знатно, но на четвертый день мне все стало надоедать. Бухло, карты, драки. Не знаю, поначалу это конечно весело, но спустя время все становится пресным. А еще, у меня все не идут из головы слова мамы. Помнишь, что она сказала, перед тем как… Ну, в самом конце. Петра слышала эту историю миллион раз. Утром, провожая Данте в школу, Кассиопея сказала, что им нужно будет поговорить. Предстоит большой серьезный разговор, который шокирует Данте, поэтому он должен быть достаточно мужественным, чтобы это принять. Разговор был отложен до вечера — о чем пойдет речь, мать Данте так и не сказала. Только заикнулась о том, что все не то, чем кажется, но она все объяснит. Днём она конкретно с кем-то поругалась на базаре — соседки рассказывали, что обычно интеллигентная Кассиопея ругалась как сапожник и даже схватила одну из горожанок за волосы. Причины ссоры так толком выяснены и не были. А ночью она умерла. Петра с Данте строили бесчисленное множество догадок на тему того, связана ли была ее смерть с тем не состоявшимся разговором. Может, она знала какую-то секретную информацию и ее просто убрали? А может, она перешла дорогу какой-то важной шишке? Обсуждения причин гибели матери Данте так и не пришли к общему знаменателю, но Петра подозревала, что брат все еще не отпустил эту историю и хочет найти ответы на вопросы. И сегодня она поняла, что настроен он как никогда решительно. — Я верю маме. Знаю, что многие считали ее странной, но несмотря на все я ей верю. И я знаю, что для того, чтобы понять ее слова, мне нужно пойти в разведку. В конце-концов, они единственные люди, кто видел хоть что-то помимо стен. Петра не нашлась, что ответить. Возможно, если бы она посидела чуть дольше, правильные слова сами пришли к ней в голову. Но все ее мысли были прерваны истошным криком о помощи, раздавшимся откуда-то со стороны Южной улицы. Данте мгновенно соскочил с валуна и черной тенью бросился на молящий голос. Петра без раздумий изо всех сил понеслась за ним. В голове было пусто — она просто бежала, стараясь правильно дышать, чтобы не закололо в правом боку. Вперед и вперед — Пустошь упрямо не отпускала их. Казалось, что время замедлилось, а пространство растянулось, и они никогда не преодолеют горизонт событий вересковых зарослей. Куда они бежали? Кому понадобилась помощь и зачем? Может, это разбойник, обманным путем приманивающий жертву? Сейчас это было не важно. Голос звал, надрываясь, ломаясь в бесконечном отчаянии и одиночестве. Крик гипнотизировал и подчинял себе — к этой боли невозможно было остаться равнодушным. И ребята бежали на звук также неотвратимо, как мотыльки летят на свет. Наконец, Пустошь закончилась. Они снова оказались на узких улочках Хлорбы и уже на втором повороте нашли эпицентр муки. В центре крохотной грязной улицы, полной заброшенных домов, Петра увидела двух солдат с эмблемой Разведкорпуса на форме. Солдат со светлыми волосами сжимал в руках раненого бойца. Даже не раненого — искореженного, изжеванного, изломанного. Его левая нога была согнута под странным углом. Рука у локтя была наполовину вырвана и болталась на остатках мышц и сухожилий. Лицо раненого было мраморным и неживым – Петра уже было подумала, что он мертв, но внезапно бледные губы раскрылись и выпустили едва слышный стон. — Помогите, приведите помощь! Его надо доставить в госпиталь! — очередной истошный вопль привел ребят в чувства. — Я пошел, постараюсь привести бригаду врачей. А ты… Петра, ты сможешь хоть немного остановить кровотечение? Оцепеневшая Петра едва слышала, что говорил ей брат. Огромными, полными ужаса глазами она тупо смотрела на лужу крови, медленно впитывающуся в пыльную землю. Данте сердито крякнул, резко сжал ее плечи и с чувством встряхнул. Дождавшись, когда бессмысленное выражение покинет ее глаза, он повторил команду. Наконец придя в себя, Петра кивнула – кажется, пришла пора пройти экстренный срез знаний по травничеству. Светловолосый солдат не переставал кричать. Замолчал он только тогда, когда Данте подскочил к нему и отвесил резкую пощечину. С трудом выцепив из скрюченных рук тело раненого, Данте осторожно положил его на полугнилой настил. Порывшись в куче мусора рядом, он кинул Петре моток старой веревки, и девочка быстро поняла, что надо делать. Поначалу она боялась подходить к изломанному телу, но солдат-блондин смотрел на нее с такой детской мольбой, что Петра внезапно почувствовала себя очень взрослой и ответственной. Быстро оценив, что руку после локтя уже не спасти, она туго замотала веревку на плече, завязав на несколько узлов, как показывала мисс Минчин. Оглядевшись вокруг, Петра заметила у покосившегося деревянного дома бочку с водой. Вода в ней была ледяная – несмотря на весну, ночи в Хлорбе, все еще были очень холодными. Порывшись в школьной сумке, она достала несколько носовых платков и тщательно вымочила их в бочке. Обложив прохладной тканью рану, Петра с облегчением заметила, что кровь и вправду почти перестала идти. Хорошо, но этого было недостаточно. Сев прямо на землю, девочка вытряхнула все содержимое сумки. Гребень для волос… маленькое зеркало… флакон духов. Вот оно! На днях Петра с Алисой ходили в “Красоту шевелюры”, где продавец втюхал им спрессованные брикеты трав для волос. Петра купила там крапиву для роста, шалфей с мятой для аромата и зачем-то взяла басму. Басма с шалфеем сейчас не пригодятся, а вот крапива очень даже — она неплохо останавливала кровотечения. На поясе раненого висела фляга. Убедившись, что она пустая, Петра наполнила ее водой из той же бочки и аккуратно растворила брикет крапивы. Сил пить у раненого солдата особо не было, но Петра осторожно вливала жидкость в его рот маленькими порциями, и в вскоре он сам сделал несколько слабых, но больших глотков. — Фрей, как он? Мы залатали лаз, он ничего не успел расковырять! А это еще кто? Обернувшись, Петра увидела двух запыхавшись солдат Разведкорпуса. Они были взмыленными, бледными, но целыми – на лицах и руках краснело лишь несколько ссадин и порезов. — Девчонка… помогла. Остановила кровь. Светловолосый Фрей наконец обрел дар речи, и Петре показалось, что за все время оказания первой помощи он впервые задышал. Внимательно к нему приглядевшись, она с удивлением отметила его молодость – казалось, ему было не больше 18. Что ж, в таком случае не удивительно, что он так растерялся и испугался. Но разве в разведке могут служить такие юнцы? Как же он сражается против титанов, такой хилый и еще совсем глупый? Петра отрешенно разглядывала Фрея, пока новоприбывшие бойцы прислушивались к слабому дыханию раненого товарища. — Что ж, вижу, ты действительно неплохо справилась. Большое спасибо. Как тебя зовут? — Петра Рал. Рада, что хоть чуть-чуть смогла помочь. — Я Олли, это Макс. Фрея ты уже знаешь. Раненого зовут Мик. Он один из наших лучших бойцов. Его потеря стала бы невосполнимой утратой для всего Разведкорпуса. Спасибо тебе еще раз, Петра Рал. Петра зарделась от смущения и удовольствия. Адреналин в крови потихоньку стихал. Мик заворочался, очнулся и снова попросил пить – он все еще был очень слаб, но кажется, теперь уже не на волоске от смерти. “Хотя его буквально спасло средство для волос” — подумала Петра, ухмыльнувшись своему каламбуру. Вскоре подоспел Данте, который ехал на лошади, ведя за собой экипаж докторов. Его глаза сверкали, сильные руки умело держали поводья, а конь цвета вороного крыла идеально гармонировал с развевающимися на ветру иссиня-черными волосами. Быстро оценив ситуацию по спасению Мика, брат восхищенно воззрился на Петру. Таким взглядом он смотрел на нее впервые, и Петра подумала, что теперь точно знает, как ощущается экстаз. Мика погрузили в экипаж и увезли в больницу. Солдаты снова принялись благодарить Петру с Данте и хвалить их за храбрость. Петра видела, как брат разволновался и даже немного смутился — на солдат он смотрел с придыханием и явно боялся ляпнуть лишнего. Чтобы разрядить обстановку, Петра решила спросить, что же все-таки случилось. — Ну, ничего особенного. Обычная вылазка отряда. Поначалу все шло хорошо и мы даже убили двух пятиметровых, но потом за нами погнался девиант. Лошади у нас быстрые, я думал, легко оторвемся. Но не тут-то было. Он бежал за нами наверное около получаса. Животные стали уставать. Честно, я думал, что все, крышка. — Олли резко замолчал и нахмурился. Петра заметила, что руки у него мелко дрожали. — Мы добежали до самых стен, и Мик скомандовал нам начать атаку. Тут Макс заметил под стеной маленький лаз. Узкий, но пролезть можно. Здесь видимо есть грунтовые воды и почву немного размывает. Короче, мы решили попытать счастья и пролезть там. Мик сказал, что полезет самый последний — он наш капитан, защищал нас до последнего. Впихнули Фрея, потом Макс пролез, потом я. Ну а когда настал черед Мика, тут титан его и схватил. Мик вроде его неплохо так ранил и подумал что все, убил. А тот в последний момент как рванулся, падла. И давай его тянуть обратно. Насилу отбили. Ну а состояние его… сами видели. Ногу сломал, руку теперь отпилят точно. Хорошо, хоть жив остался. Закончив рассказ, Олли достал маленькую флягу из своего снаряжения и с наслаждением сделал несколько глотков. Запахло спиртом. Фляга пошла по рукам: Олли, Макс, Фрей. Данте тоже досталось, как новому боевому товарищу. Даже Петре предложили, но она решила благоразумно отказаться. Ободренный благосклонностью бойцов и спиртом в крови, Данте наконец решил признаться. — Знаете, а ведь я хочу поступить в Разведкорпус. Я уже почти школу закончил. Сейчас в Академию — и сразу к вам! — Правильно, парень! Нам таких как ты не хватает. Будем мочить уродов плечом к плечу. А если через месяц не помрешь, устроим тебе настоящее посвящение с мясом и вином. — Солдаты заржали, а Петра поежилась от скабрезной шутки. — Ну а ты куда пойдешь, сестренка? Не надумала еще? – Макс заглянул Петре в лицо и добродушно улыбнулся. Олли бросил на него скептический взгляд. — Да ну, чего ее спрашивать. Она ж совсем мелкая, ей еще учиться и учиться. Хотя честно скажу, подруга, нам бы такой лекарь в отряде не помешал. Так здорово ты его перевязала, прям как настоящий профи! — А у вас… У вас есть в отряде девушки? — Этот вопрос мучил Петру очень давно. Бабушка говорила, что ни одна нормальная женщина в разведку не пойдет, однако Петру такая категоричность ответа не устраивала. — Пф, спрашиваешь конечно. Есть! Немного правда, но все же есть. И дерутся, кстати, неплохо. У девчонок своей стиль атаки. — А разве… Разве им не тяжело? Ну, меч поднимать, титанов рубить? — Тяжело ли? Давай проверим. Внезапно вытащив меч из ножен, Олли резко кинул его Петре. Сориентировавшись в последнюю секунду, она все же кое-как его поймала. Оружие было увесистым, но не таким тяжелым, как она представляла. Сталь меча завораживала — казалось, в его блеске есть что-то многообещающее. Опасность. Контроль над чужой жизнью. Путь к свободе человечества. Петра осторожно подняла меч, примерилась для удара и немного им помахала. Он лежал в руке как влитой. — Ну как, тяжело? Конечно, это нелегкая работа, но бой с титанами не то же самое, что бой на мечах между людьми. Здесь решает не сила, а точность удара. Шкура у титанов конечно толстая, но на шее, где находится их смертельная точка, нежная — почти как у нас. Главное до туда долететь. Скорость реакции, умение соображать и, конечно, владение УПН. Это все, что нужно для успеха. — А что нужно для того, чтобы хорошо владеть УПН? — Идеальная координация, баланс и равновесие. В Академии есть специальные тренажеры, но есть и куча домашних упражнений, которые помогают их тренировать. Смотри. Следующие полчаса Петра с Данте выполняли многочисленные па, которые им показывали Олли с Максом. Ребята стояли на одной ноге, балансировали на досках и ходили с закрытыми глазами. Петра с удивлением обнаружила, что ей это удается даже больше, чем Данте. Она неплохо держала равновесие даже на тоненьких перекладинах и ориентировалась без помощи зрения, в то время как брат постоянно падал. Хотя возможно, виной тому были 5 больших глотков, который сделал Данте из солдатской фляги. Вечер прошел отлично. Петра и Данте, вдохновленные встречей со своими новыми друзьями, возвращались домой в лучах закатного солнца. По пути им было до площади, потом дороги расходились и Петра без конца тараторила, стараясь успеть вывалить на брата все свои впечатления. Ее душа пела — наконец-то она нашла дело, которым бы хотела заниматься по жизни. Ради которого она могла бы отдать свое сердце и посвятить всю себя. Воображение рисовало радужные картинки — вот они с Данте мчатся на конях, а темно-зеленые плащи развеваются за ними как гордые флаги. Вот они бок о бок сражаются с титанами — и несомненно побеждают! Вот они… — Ребята, привет! Откуда вы такие запыхавшиеся идете? Петра, у тебя на руке кровь, ты ударилась? Нежный, но при этом тягуче-низкий женский голос вырвал Петру из грез. Оказывается, они уже успели дойти до площади. Перед ними стояла Мария — старшеклассница из параллельного класса Данте. Она была так красива, что Петра даже зажмурилась. Мягкие черные кудри доставали до пояса. Голубые глаза, обрамленные густыми ресницами, лучились и сияли, словно в них отражались звезды. Алые пухлые губы были изогнуты в милой улыбке. Казалось, что вся ее фигура — высокая, чувственная, женственная, отдавала глубокой уверенностью в собственной неотразимости. Петра было открыла рот, чтобы рассказать Марии историю, которая с ними только что приключилась. Ей польстило, что она обратила внимание и первая заговорила — как-никак, Мария считалась самой популярной девочкой в школе. Петра повернулась к брату, чтобы начать рассказ вместе, и в ту же самую секунду замерла, пораженная страшной догадкой. Данте, ее Данте, который всегда только зубоскалил, дерзил и отшучивался, сейчас стоял, потупив глаза. Его лицо, обычно невозмутимо-смуглое, заливал самый нежный румянец. Он начал что-то говорить, и голос его был непривычно мягок — он словно рассказывал сказку, успокаивал, убаюкивал. Мария засмеялась ему в ответ, и для Петры ее мелодичный голос был сродни горячей пощечине. — Знаете, я наверное пойду. Мне… Мне надо домой. Пока. — Пока, Петра, еще увидимся! Мария помахала рукой на прощание, и до Петры донесся запах ее сладких духов. Повернувшись на негнущихся ногах, она зашагала домой, даже не взглянув напоследок на Данте. Ей было больно видеть его счастливое влюбленное лицо. Святые стены, какая же она дура! Было совершенно очевидно, что Данте пускал слюни на эту Марию очень давно. Как-то раз Петра пошутила про нее незлобную шутку, а он оскалился и толкнул ее с горки. Другой раз Петра застала их сидящими вдвоем под школьным дубом. Петра хотела к ним подойти, но Данте только раздул ноздри и замахал на нее руками, мол не подходи. Мария тогда смеялась. Боже, это все ведь было очевидно. Конечно, он был в нее влюблен. В кого же еще ему было влюбляться? Самая красивая девочка и самый популярный мальчик. Все логично. И в конце-концов, какое вообще дело до этого ей — Петре, троюродной сестре. Они ведь все равно никогда не смогли бы быть вместе. Они ведь были родственниками. Боже, это так отвратительно. Петра все понимала умом, но сердце у нее болело. От былой эйфории не осталось и следа — на душе была такая тяжесть, что с трудом передвигались даже ноги. Петра ругала себя последними словами, кляла за крамольные мысли о брате, пугала адским огнем. Но все равно жутко ревновала и ничего не могла с этим поделать. Возможно, будь она чуть внимательней к своим чувствам, Петра бы поняла, что ревность ее имеет совсем другую природу. Она была ребенком, у которого отняли любимую игрушку. Желание присвоить своенравного брата себе, влиять на него, знать, что только она может его приструнить, было чисто эгоистичным и не имело под собой никакой романтической основы. Но Петра этого не знала и шла домой, как она считала, с разбитым сердцем. А дома, тем временем, ждал скандал. Сердитая мама кричала, что Петра пропала на целый день и шлялась непонятно где. Папа показывал на часы и говорил, что нехорошо заставлять других людей нервничать. Бабушка сообщила, что она встретила на базаре мисс Минчин и та рассказала, что по гербологии Петра среди отстающих. “И как так можно, позор! Ведь среди травников растет. Непонятно тебе что-то — ну подойди, спроси”. Бабушка распиналась долго, и Петра поняла, что ее терпению пришел конец. Всю жизнь она бережет чужие чувства, пытается понять, войти в чужое положение. И что она за это получает? Уважение? Как бы не так! Тычки, унижение и наплевательское отношение — вот результат такого поведения. Петра заняла позу поустойчивее, уперла руки в боки и что есть сил рявкнула. — Плевать я хотела на эту старую дуру мисс Минчин. Я ненавижу травничество. Я ненавижу гербологию. Я не буду заниматься вашей идиотской аптекой. Я пойду в Разведкорпус. Точка. О том, что случилось дальше, говорить не было смысла. Мама еще больше разоралась, а бабушка схватилась за сердце. И даже папа, обычно всегда спокойный, грозно сверкнул глазами и сказал, что никаких Петре больше карманных денег. И вообще, она наказана. Пусть отправляется в свою комнату. Петра что-то съязвила в ответ, но на всякий случай не очень громко, и пошла к себе. Закрывшись на замок, она упала на кровать и долго лежала, пытаясь заплакать. Но слезы все не шли. Этот день свел ее с ума. Неудачный ответ в классе, Данте, Пустошь, солдаты, Мария… Для нее событий было слишком много. Проворочавшись около часа, Петра наконец встала с кровати и подошла к зеркалу, внимательно вглядевшись в свое отражение. Бледная, с поджатыми губами, с синяками под глазами — но все равно красивая. И ничем не хуже Марии. Глаза у нее конечно не небесно-голубые, зато волосы роскошно золотистые. Только бы расчесаться. Запустив руку в школьную сумку в поисках гребня, Петра нащупала непонятный брусок. Это была басма. Продавец сказал, что она окрашивает волосы в благородный черный оттенок. Делает внешность ярче. Делает женщину более роковой. Петра очень хотела стать роковой. И так любопытно, как бы смотрелся черный на ее волосах. Вот бы Данте удивился, увидев ее такой! И вовсе она не повторяет за Марией – в конце-концов, может ведь человек немного поэкспериментировать с собственной внешностью. Сегодня пятница, в школу только через два дня. Если что-то пойдет не так, она успеет смыть краску к понедельнику. Петра прошла в ванну и развела порошок. Она добрых полчаса размазывала субстанцию по волосам – они были длинными, поэтому пришлось основательно попотеть, чтобы не пропустить ни пряди. Затем нужно подождать минут 20. Сидеть в ванной было скучно, поэтому Петра решила почитать книжку и, как всегда, зачиталась. Опомнившись через час, Петра метнулась в ванную и по отражению в зеркале поняла, что что-то пошло не так. Вместо черного волосы были странного землисто-зеленоватого оттенка. Может, это потому что она пока не смыла краску? Петра мылила голову, терла и скребла, вычищала волосы до скрипа. Но ничего не помогло. После трех помывок волосы оставались серо-буро-малиновыми — цвет был какой угодно, но только не благородный черный. Более того, кажется, она их сожгла. Ее нежные, мягкие локоны стали на ощупь жесткими, как солома. Петра вздохнула. Что ж, Алиса как-то говорила, что ей пойдет короткая стрижка. Все равно ей уже нечего терять. Меняться — так полностью.