Это он. Никто иной, как он.
Нагито и не успел понять, как спина коснулась холодной кирпичной стены, а в груди возникло непонятное, странное чувство. Словно он что-то вспомнил, но либо не мог понять, что конкретно, либо упорно это воспоминание блокировал на каком-то подсознательном уровне. Хотя, при всей своей болезненности, это было приятное ощущение. Глупо отрицать. Фигура начала двигаться по направлению к нему. Неспешно, но не так уж и медленно. Комаэда почувствовал, как уголки губ поднимаются в неловкой, будто меланхоличной улыбке.Это происходит всегда.
Белый свет играет в прядях чёрных, словно смоль, волос, отражается в красных радужках и словно сияет на бледной коже. У него как всегда идеально прямая осанка, под привычным костюмом немного видны очертания крепкого тела. Он кажется эфемерным, почти божественным. Нагито усмехается такой неожиданной ассоциации, возникшей в голове. Щёки горят, дыхание учащается. Жутко думать, что такую реакцию у Комаэды вызывает одно его появление. Он останавливается меньше, чем, наверное, за метр от него. — Изуру, — окончание на выдохе прозвучало непроизвольно, но до странности интимно. Нагито завёл руки за себя, чтобы опереться ими о край подоконника, неприятно упирающийся в копчик. Названный сделал ещё шаг вперёд. — Нагито Комаэда, — голос как всегда низкий, тихий. Нагито обожает эту манеру речи. Такая свойственна лишь ему. — Мог бы и именем обойтись, — нотку наигранного укора скрыть не получилось. Ну и пусть.Он знает, что сейчас может позволить себе наглость.
— Захотелось так, — Камукура продолжал постепенное, медленное приближение. Комаэда переминался на месте, прикусывая нижнюю губу изнутри и тихо хихикая. — Что смешного? Он спросил бесцветно, абсолютно спокойно, как и всегда, но от былой улыбки и следа не осталось. Кто он такой, чтобы раздражать Изуру? — Это случайно, — и, немного помедлив, добавил, — прости. Тот, наконец, подошёл вплотную. Они были почти одного роста, но сейчас из-за положения Нагито Камукура существенно возвышался над ним. Впрочем, везунчика это более, чем устраивало. Он любил ощущать превосходство возлюбленного во всём, и последний об этом прекрасно знал. Изуру наклонился к лицу парня, ставя левую руку на стену, почти наравне с его головой, и изучающе наблюдая за движением каждого мускула на его лице. Веки Комаэды слегка закрылись, оставляя лишь небольшую щёлку, чтобы видеть дальнейшие действия Камукуры, и он судорожно сглотнул. Волосы, выбившиеся из упавших на грудь и плечи прядей, приятно щекочут открытую шею, вызывая мурашки. Свободная рука поднялась к лицу Нагито, заправляя падающие на него светлые, местами слегка каштановые волосы за ухо. Тонкие пальцы вплелись в кудри, слегка стягивая их на затылке, заставив Комаэду рвано выдохнуть через зубы. — Ты слишком напряжён. Расслабься, — прошептал Камукура ему в губы, в ту же секунду соприкасаясь с ними своими.И всё же…
Несмотря на почти опасный внешний вид, Изуру целовал нежно, лениво даже. Его сухие губы сминали и прикусывали тонкие, влажные губы Нагито, пока тот просто стоял, не отвечая и почти не реагируя. Только немного больше вжался в холодный кирпич за собой. Кажется, даже о дыхании позабыл. Каждый раз ему нужно было немного времени, чтобы прийти в себя, прежде чем начать действовать, и Камукура, пока что, великодушно его давал. Вскоре, неожиданно ахнув в его рот, Комаэда словно опомнился, аккуратно положил левую руку на чужое плечо, слегка наклонив голову вбок для более удобного положения. На неловкие ответные действия Изуру скучающе вздохнул, резко меняя положение тела перед собой. Со стены рука переместилась на поясницу Нагито, легко поднимая его и укладывая на подоконник. Благо, он был достаточно широк, чтобы вместить худое тело. От неожиданности Комаэда распахнул глаза, разрывая поцелуй и обеими руками цепляясь за плечи парня. — Не бойся. Рот открой, — и Нагито послушно подчинился. Камукура углубил поцелуй, проникая языком в его рот настолько, что нижнему дышать стало тяжело. Руки выпрямились, теперь слабо обнимая Изуру за спину и сминая костюмную ткань его пиджака, словно удостоверяясь в действительности происходящего. Ноги непроизвольно раздвинулись шире. Камукура усмехнулся, наблюдая за действиями Комаэды. Опёрся локтем на подоконник одной рукой, другая же спустилась ниже по торсу Нагито: легко огладила свободную от одежды шею, сильнее приспустила нетуго затянутый галстук, расстегнула пуговицы рубашки и остановилась у края жилетки. Тёплые пальцы огладили открывшуюся кожу, перебрали рёбра, и Комаэда заскулил под его прикосновениями, откидывая голову и жмурясь. Его возбуждало любое действие парня. Изуру резко разорвал поцелуй, напоследок легонько прикусив уголок чужих губ; убрал руку и выпрямился, наблюдая за проделанной работой с тем же беспристрастным выражением лица. Вид был действительно потрясающий: тонкие губы, припухшие от покусываний, раскрылись из-за тяжёлого дыхания, грудь быстро поднималась и опускалась, а лицо в бледном свете горело ярко-алым. Нагито приоткрыл глаза, заволоченные пеленой, смазанным взглядом рассматривая Камукуру, который, похоже, никак и не изменился. И рука невольно потянулась к нему, прямо как в тот день. — А ты всё вспоминаешь, — Изуру перехватил опускающуюся конечность, укладывая её в свою ладонь и поглаживая костяшки большим пальцем. — Больной.…они оба понимают…
— Изуру… — шептал Комаэда, почти не шевеля губами. Тёплый ком в животе спускался всё ниже, пуская импульсы по всему телу. Сильнее давили школьные брюки, и он свёл поджатые колени, дабы хоть немного унять возбуждение. Умоляюще взглянул на названного, который понимал всё и без слов. — Я… хочу тебя. Стыдно. Но Изуру каждый раз ждёт согласия. Камукура сплёл их пальцы, и Нагито моментально вцепился в его ладонь, слегка царапая кожу короткими ногтями. — Успокойся, — легонько погладив его за щёку другой рукой, он медленно провёл ею от лица до паха, останавливаясь у линии штанов и легонько сдавливая на ремне. У Комаэды дыхание спёрло; он попытался поднять бёдра, потереться о руку, хаотично мечась на жёсткой поверхности, но, увы, безуспешно. — Ноги шире, — бархатистый тембр ещё пуще будоражил. Он незамедлительно подчинился. Камукура продолжил неспешные движения: ещё немного погладил кожаный ремень, немного постукивая по блестящей бляшке, огладил внутреннюю сторону бедра и аккуратно опустился к выпуклости. Сначала дотронулся пальцем, почти неощутимо проводя по ней, а затем остановился, глядя в глаза Нагито, который их к его руке опустил. — Смотри мне в глаза и только. С трудом оторвав мутный взгляд, Комаэда медленно поднял его, устремив в красные радужки, что сейчас казались почти сжигающим дотла огнём. Зафиксировав зрительный контакт, Изуру слегка кивнул, опуская всю ладонь и сжимая его член через одежду, начиная несильно массировать. Тяжёлое дыхание сорвалось на гортанный протяжный стон, и Нагито, напрочь забыв о недавних словах парня, зажмурился, выгибая спину до хруста позвонков и сжимая переплетенную со своей правую руку. Камукуре такое отношение к своему приказу явно не понравилось. Он моментально прекратил стимуляцию, но не убрал ладони: лишь предельно ослабил прикосновение. Вопросительный взгляд Комаэды не заставил себя ждать, и Изуру спокойно пояснил: — Ты ослушался. Нагито сглотнул. Строгий взгляд всегда нечитаем. — И-Изуру… — заикающийся голос непривычно высок, жалок. И эта жалость даже возбуждает. — Ещё раз — и я уберу её на совсем. Комаэда кивнул, сцепив зубы и чувствуя, как к вискам медленно катятся маленькие слёзы — в глазах скопилось слишком много влаги от возбуждения. Камукура ещё пару секунд внимательно посмотрел на него, прежде чем возобновить движения с новой силой. Нагито захныкал, подаваясь бёдрами вперёд и с такой силой кусая губы, что вскоре почувствовал струйку тёплой крови, стекающую в приоткрытый рот и по подбородку. Жгучая боль подстегнула возбуждение ещё больше, от чего он сильнее цеплялся за ладонь парня. Все слабые отголоски концентрации уходили на удержание зрительного контакта. И, боже, как же сексуально это выглядело: Изуру, в отличие от Комаэды, был предельно собран, словно сейчас происходил какой-то будничный диалог или обычное взаимодействие; смотрел прямо в душу, то ускоряя, то замедляя движения, меняя интенсивность в зависимости от поступающей реакции. Можно сказать даже, что он его мучил: слыша, как стоны становятся чаще и громче, а дыхание прерывистее, он замедлял движение, чуть ли не останавливаясь, но когда парень совсем уж затихал — резко ускорялся до предела. Испытывал его, старался сломить, но и Нагито проигрывать не планировал. — Изуру… Изуру… — чувствуя скорую разрядку, Комаэда начал тихо звать его, постоянно прерываясь на стон или вздох. Названный медленно опустился к его лицу. Их носы почти соприкасались, тёмные и светлые волосы смешивались, спутывались на подоконнике. На тяжёлом выдохе Нагито смог выдавить из себя последние за эту ночь слова: — Почему… почему это сон?…что это нереально.
Движение усилилось. Волна наслаждения побежала по позвоночнику до самой головы, тепло разошлось по всему телу, ноги свело тягучей судорогой. — У себя спрашивай, — грубо, холодно, отдалённо. Нагито зажмурился, выгибаясь всем телом с высоким, бесстыдным стоном, через пару секунд обмякая в жалких попытках восстановить дыхание. Ткань неприятно намокла и теперь липла к чувствительной коже. Комаэда горько усмехнулся, теперь чувствуя под собой жёсткий матрас и изрядно продавленную подушку. И понял, что открывать глаза совсем не хочется.***
Много воды утекло с тех пор, как Нагито и остальные Осколки Отчаяния восстановили свои воспоминания окончательно. Давно вскрылось, что Изуру Камукуры, как такового, вообще не существовало, если не брать в счёт основателя Академии. Это лишь взращенная в Хаджиме (другой его влюблённости, ха-ха) личность. Но оттого очень уж иронично осознавать, что ты влюбился в одного и того же человека… пять раз? Или больше? Неважно. И сколько бы лет не прошло, влюблённость эта не проходит, а далёкие картины из прошлого (которые хотелось бы, пожалуй, раз и навсегда забыть) выливаются в грязные сны. И каждый раз Комаэда понимает нереалистичность происходящего, но продолжает поддаваться искушению ночь за ночью. Только в этих грёзах он чувствует облегчение. Тактильный голод, как ни крути, растёт как на дрожжах, а в реальной жизни никто на контакт с Нагито идти не хочет — вот, сознание компенсирует как может. Что уж утаивать, Комаэда ни разу и не целовался, а соприкосновения губ во сне кажутся такими живыми. Нагито грустно смеётся, пока по щекам бегут слёзы. А ведь он действительно хочет любви. Платонической, романтической, да хоть какой-нибудь. Любви.