Минусы совместной ночевки

Стид разговаривал во сне. Громко. Эд и раньше об этом знал, они делили каюту, когда были со-капитанами, он уже слышал всевозможные бормотания, шепот, споры и один несуразный и очень громкий разговор с, как он в итоге догадался, чайником для заварки. Поэтому то, что Стид издавал во сне странные звуки, не было ему в новинку. На самом деле он даже скучал по этому. Но в последние недели события приобрели другой оборот. Поначалу он даже слегка испугался, проснувшись оттого, что Стид, как ему показалось, застонал от боли. Эд был уже на полпути от софы к кровати, когда осознал — то, что он слышал, не имело с болью ничего общего. Он почувствовал легкое удивление, смущение и... еще кое-что. Затем он услышал свое имя, произнесенное вовсе не так, как Стид произносил имя Мэри в бреду, казалось бы, уже целую вечность назад — тон был совершенно иной. Стид звал его. Просил о чем-то. Умолял. Эд ни разу не обмолвился об этом — Стид бы со стыда сгорел. Он бы начал спать в коридоре, в вороньем гнезде или вроде того. Поэтому Эд старался отключиться, что было совершенно невозможно, когда он слышал свое повторяющееся имя, и стоны, и мольбы о том, чего он сам так отчаянно желал уже давно, а теперь знал, что и Стид хочет того же. Он испытывал адский соблазн подойти к кровати, лечь рядом и запустить пальцы в эти влажные от пота пряди, поцеловать раскрасневшуюся кожу, стянуть эту дурацкую ночную рубашку, положить руку Стиду на член и ласкать, пока тот не... Либо, о господи, еще лучше, предложить себя, ощутить наконец его внутри, дать им обоим то, в чем они так отчаянно нуждались, о чем Стид молил каждую чертову ночь, а Эд не мог понять, чего ждет. Это было пыткой. Это такие звуки он будет издавать? Это вот так он будет стонать его имя до тех пор, пока оно не начнет отдаваться во всем теле? Или это будет иначе, когда Стид будет наконец внутри него? Днем, когда они бодрствовали и было на что отвлечься, подождать все еще казалось хорошей идеей. Не торопиться. Терпение вознаграждается. Сначала ему нужно научиться ладить с самим собой. Но потом наступала ночь, и чем ближе ко сну, тем меньше в этой идее становилось смысла. Все эти беседы, и невинные шутки, и дурацкие каламбуры, и блеск в глазах Стида, когда тот улыбался той самой улыбкой, которая предназначалась только ему, Эду. Будто все вернулось к тому, как было раньше, но теперь стало глубже, потому что они лучше узнали друг друга. Поцелуй на ночь, осторожный, слишком, блин, осторожный, потому что Стид его понимал. А затем — тишина и темнота, и легкое дыхание, которое превращалось в сопение — боже, Стид еще как сопел, — а потом, посреди ночи или под утро начиналось… это. И все же. Эд должен был быть терпеливым. Узнать себя перед тем, как узнать его. Эд перевернулся и зарылся лицом в подушки. Но ведь ты уже его знаешь, не так ли? Ты знаешь его намного лучше, чем себя самого, в том-то и проблема. Ты практически чувствуешь воздух в легких, когда он вдыхает, ощущаешь биение его сердца в своей груди. Знаешь, как он морщит нос, как блестят его глаза, каждую морщинку на лбу, когда он хмурится, и ямочки на щеках, когда улыбается. Ты будто ощущаешь предметы, до которых он дотрагивается, вот только это не тебя он касается, потому что он чуткий и милый, а ты попросил не торопиться. Но невозможно не думать о его пальцах в твоих волосах, о его губах на твоих, о том, каково это — ощущать его внутри, каково это — быть с ним и осознавать, что он хочет того же, слышать, как он этого хочет… Его голос будто твой собственный, каждое слово проникает под кожу, отдается в каждом мускуле и доходит до сильно бьющегося сердца, которое принадлежит ему, хотя он даже не пытался его украсть и не догадывался, что уже сделал это. И пусть оно поддерживает в тебе жизнь, но оно — его. Он не пытался заполучить тебя, и все же ты принадлежишь ему. Какого же черта ты выжидаешь… Эд закрыл глаза. Так не могло продолжаться. Если раньше ему просто казалось, что он сходит с ума, то вот это его точно доконает. В ближайшее время придется взять дело в свои руки, иначе он самовоспламенится или типа того. Он слышал, что такое случается, и теперь верит, что это правда. Но самым худшим — и это его когда-нибудь убьет — было то, что он услышал пару раз и никогда, никогда не расскажет об этом Стиду. И сейчас он услышал это снова, выдох, который смешивался с ударами волн о борт, из-за чего в первые разы он решил, что ему показалось. Но нет. — Я люблю тебя, Эд, люблю. Проклятье.