***
На протяжении получаса Брагинский в пух и прах разносил десятиминутный доклад Байльшмидта. Он, надо отдать должное, отбивался, как мог, но сильное давление, оказываемое Россией, не оставляло его равнодушным. С каждым ответом, Людвиг становился все менее уверенным и более растерянным, а у Брагинского все еще не заканчивались абсолютно уместные аргументы. Остальные страны только и успевали перекидывать взгляды с одного на другого, разинув рты, не рискуя прерывать такое представление. Даже Америка, являющийся в каждой бочке затычкой, когда хотел вставить свои три цента в эту дискуссию, тут же был заткнут одновременно Россией и Германией, от чего надулся, словно дирижабль. Обычно Россия не вступал в подобные конфронтации по своему желанию, потому как чаще всего его на них выводили специально, и делал это в основном только один Америка. Поэтому то, с какой праведной яростью Иван давил на Германию, было крайне необычным явлением. — Тогда про твой доклад можно сказать в принципе, что это детская сказочка, и абсолютно нереализуемо, да и бесполезно, — подытожил Брагинский, хмыкнув. — Дабы больше не терять время, предлагаю закончить весь этот нудный фарс, ведь мы все собрались в Стамбуле явно не для того, чтобы слушать очередной треп о том, как нам нужно жить. Большая часть зала одобрительно загулила, согласившись с его словами. — Конечно, ты ведь не живешь по общепринятым правилам, Россия, — процедил Англия. — Если бы не жил, твоего острова уже бы не существовало, Англия. Англия шокировано замолчал и даже не нашел, что ответить на это. Казалось, Россия, сегодня был готов к любым дебатам, вот только те, кто нарывался, явно были не готовы к его настрою. Брагинский встал со своего места, а многие страны повскакивали со своих мест, последовав его примеру, в том числе и организатор в лице Турции. Соскочил и со своего стула Джонс, ринувшись за Россией, который, гордо цокая каблуками, направлялся к выходу из зала. Однако доступ к Ивану перекрыли окружившие его Китай, ЮАР и Индия, а также толпа остальных голодных стран, рванувших к выходу. Он с яростью расталкивал толпу, отмечая, как многие альфы пялятся на голую аппетитную заднюю часть мимо проходящего России. «А, между прочим, для некоторых так глазеть — это харам. Тоже мне», — цокнул про себя Джонс. К неудаче Америки, лифт закрылся прямо перед его носом, и тот стал гневно пыхтеть, выругавшись себе под нос. Ну ничего, он еще отыграется.***
На самом деле, вечеринка была довольно тухлая. Кажется, напиться хотели все без исключения, и произошло это довольно быстро. Иван тоже хотел бы присоединиться к ним, но после нескольких стопок стало тяжело понимать пьяный бред от окружающих, потому и обсуждать с ними ничего не хотелось. Некоторые из них отчаянно пытались вторгнуться в личное пространство России, но тот довольно резво давал отворот-поворот даже близким партнерам. Вероятно, он превысил свой лимит общения с людьми на сегодняшний день, и даже алкоголь не расслабил его. Может, он и хотел бы с кем-то покувыркаться, но не когда этот кто-то напился до невменяемости. Краями глаз Брагинский замечал гневные взгляды Америки, который после каждой стопки виски порывался подойти к нему, но постоянно усаживался на место не без помощи Англии, Канады или Франции. В конечном итоге, он угомонился, и пытался что-то втолковать Саудовской Аравии, который просто копался в своем смартфоне и явно его не слушал. Иван прошел к барной стойке в поисках простой воды. — А самое главное, кто же будет победителем и получит к себе в постель Россию? — воодушевленно размышлял Франция с Италией. Италия, заметив Брагинского за его спиной, испуганно вжал голову в плечи. — Не думал, что я являюсь главным призом этой встречи, — весело пробормотал Россия, наклонившись прямо к уху Франциска. Тот резко дернулся, чуть не уронив свой коктейль. — Приз, который от меня сегодня можно получить, — знатные пиздюли, и хорошо бы, чтоб до конца этой встречи никто его не получил, хотя кандидатов очень много. Взяв бутылку воды у бармена, Иван сладко улыбнулся коллегам, и отправился на выход, никому ничего не сказав. На сегодня с него хватило. Вечер не задался с самого начала.***
Вернувшись в свой симпатичный и тихий номер, Иван грузно выдохнул. Он оглядел себя в зеркале: броский наряд, Россия не привык носить такие, однако ему захотелось разнообразить свой выход. В любом случае, почему модели могут такое носить и не стесняться, а он — не может? Хотя, оказывается, их круг стран немного не привык к таким выходам, или же весь фурор был испорчен потому, что Иван вышел в нем не в том месте и в не в то время. С одной стороны, Америка был прав, и его выход в таком платье действительно был неуместен. А с другой — Брагинский и не виноват, что его никто не предупредил о конференции. В общем и целом, и Джонс в этом не был виноват. Как и Германия. Ну вот, очередное чувство вины. Необходимо подавить его как можно скорее. Америка — невоспитанный идиот, который не умеет держать язык за зубами, а идеи Германии и правда были дурацкими, что может подтвердить любой из присутствующих. В растерянных чувствах Иван отправился в душ, и с утекающей по трубам водой ушли и сомнения: наплевать — сказанного не воротишь. Джонса в принципе любое слово с его, России, стороны может вывести из равновесия — ох уж это хваленное альфийское эго; а вот Германию претензии Брагинского, может, заставят задуматься. Он надел свою любимую полупрозрачную сорочку — спать совсем без одежды в кровати было не очень уютно. Как и без возлюбленного… Снова эти сентиментальные мысли, от которых у самого Ивана глаза закатывались к потолку. Россия устроился в удобную кровать, даже не полистав перед этим ленту в соцсети со смешными видео, прикрыл глаза и тут же уснул.***
Ему что, снился какой-то стук? Иван еле разлепил глаза. Приподняв голову и прислушавшись, он услышал стук вновь — кто-то ломился к нему в дверь посреди ночи. Кажется, сегодня действительно кто-то напрашивался на победу в не самой лучшей категории. Встав из теплой постели, Брагинский тихонько побрел к двери. В глазке он увидел Джонса, который долбился к нему в дверь. — Брагинский! Открывай! Я не договорил! — затем послышалась какая-то английская пьяная нецензурная брань. Сморщившись, Иван, хмыкнул, и решил притвориться, что его нет, а затем вернуться в кровать. Джонс же как пес: постоит, повоет, захочет в туалет или спать — сам уйдет. — Брагинский! Я знаю, что ты там! Я чувствую твой запах даже на другом конце земли! Да, Джонс, как пес: у него хороший нюх. На самом деле, России вдруг стало жалко Альфреда. Иван унизил его за то, что этот дурачок озвучил факт, о котором все и так знали. Ему бы научиться некоторые мысли оставлять при себе, а так — он не был виноват в этом стечении неудачных для Брагинского обстоятельств. Выдохнув, Иван приоткрыл дверь и уперся плечом о косяк. — Ну что ты разорался среди ночи? — хрипло пробормотал Россия. Гневно дышащий Америка вдруг завис, оглядел Брагинского, который и забыл, что он только в одной тонкой сорочке — считай, практически голый. — Ты… Я… — язык пьяного Джонса вдруг запутался, но затем Америка взял себя в руки. — Мы не закончили наш разговор! Тяжело выдохнув, Иван прикрыл глаза, призвав что-то в глубине себя не сорваться и отнестись ко всему с полным пониманием для получения душевного умиротворения. — Америка, прости меня, что я сорвался на тебе в зале собрания. Ты не виноват в той ситуации, которая со мной случилась. Я не должен был на тебе срываться, — произнес Брагинский, надеясь, что конфликт будет исчерпан. Джонс замер и стал тупо хлопать глазами; его слегка пошатывало из стороны в сторону, и он продолжал молча смотреть на Брагинского. — Что ж, если на этом все, то доброй ночи, — устало вздохнул Иван. — Ты что, извинился передо мной? — вдруг подал удивленный голос Альфред. — Я умею извиняться, когда моя вина действительно есть. В отличие от некоторых, моя совесть еще не мертва, — черт, опять этот токсичный тон. Обещал же держать себя в руках. — Ну вот только извинился, а теперь опять начинаешь, — Джонс подошел вплотную. У Брагинского чуть слезы из глаз не полились от запаха перегара, исходящего от Америки. — Альфред, иди спать, — сказал ему Иван. Подумав с пару секунд, Джонс пробормотал: — Я и пришел. Он нагло ввалился в номер России, который распахнул глаза от изумления, стянул с себя на ходу пиджак, штаны и галстук и по-хозяйски завалился на кровать Брагинского. Терпение Брагинского лопнуло, как натянутая струна, и хотел было он вышвырнуть Альфреда, как пса за шкирку, прямо за дверь, но остановился, услышав: — Как я скучал по твоему запаху… Америка мечтательно пробормотал это, прижав к лицу подушку, на которой ранее спал Иван, вдохнул омежий запах и мгновенно отрубился. — Кажется, сегодня все испытывают мое терпение. Иван обошел кровать с другой стороны, отодвинул пинками Джонса, потому что его нескромная туша развалилась на всю кровать, а затем лег сам, укрыв себя одеялом. С минуту полежав, Брагинский выдохнул сквозь зубы и прикрыл одеялом еще и Америку. Иван все еще злился на свое слабодушие до этого гада, но отчего-то его похрапывание за спиной несколько успокаивало. Вдруг сзади Альфред зашуршал, а затем его горячая рука скользнула на талию России, а его губы скользнули влажным поцелуем по шее Ивана. — Ночи… — только и разобрал Россия прежде, чем провалился в сладозабвенный сон.***
Проснулся Брагинский из-за возни рядом с собой. Он сонно замычал и потер глаза рукой. — Мне не стыдно. Иван открыл глаза и взглянул на сидящего Джонса с до ужаса растрепанными волосами, следами на щеке от подушки и абсолютно мятой рубашке, на которой красовалось какое-то пятно. — Удивительно, что ты проснулся раньше и до сих пор не сбежал, поджав хвост. Приподнявшись, Брагинский потянулся, выпрямив плавные изгибы спины. — Я не сделал этого, потому что мне не стыдно. — Что ж, в таком случае, можешь благородно сваливать из моего номера. Без тени улыбки Россия взглянул на Америку через плечо и встретился со странным взглядом. — Мы так и не договорили. Не сдержавшись, Иван завыл в голос и повернулся всем корпусом к нему. — Господи, Альфред, сколько можно?! Меня подставил Турция. Я разозлился, а ты попал под горячую руку. И нет тебе промолчать, но ты прямо-таки взорвался бы, если б промолчал. Джонс нахмурился. — В каком смысле, тебя подставил Турция? — Он пригласил на вечеринку, а упомянуть про тупое эко-совещание как-то подзабыл, — Брагинский был зол, а вот Джонс напротив — слегка расслабился. — В таком случае, это объясняет выбор твоего наряда. — Да что ты говоришь?! — гневно выкрикнул Брагинский. — Ладно-ладно, не кричи, я понял, — довольно быстро Америка подумал головой и дал заднюю. — Просто ты так неожиданно появился в таком… виде, что я растерялся… Отчего-то его слова не успокоили Россию: он, наоборот, нахмурился пуще прежнего. — То есть у меня хватило силы извиниться за несдержанность, а ты за шлюху извиниться и не подумал?! Чертовы самооправдывающиеся альфы, боже… — Брагинский, не дав даже слова вставить, соскочил с кровати и озлобленно ринулся в ванную. — Каждый раз на одни и те же грабли! Джонс соскочил следом, но вновь поцеловался с захлопнувшейся перед его носом дверью. — Иван, открой! — Проваливай из моего номера, иначе я вызову охрану с телефона помощи*! — прилетело ему в ответ. Присев на закрытый крышкой унитаз, Брагинский спрятал лицо в ладонях. Со всех сил он пытался сдержаться, но слезы предательски начали собираться в уголках глаз. Все причины их громкого и больного расставания тут же всплыли в голове. Их было много. Но даже такие мелочи, как, например, неспособность Джонса взять ответственность за свои слова и принести извинения, грубо врезались в сердце, не говоря уже про более крупные составляющие… Измены, например. Многие омеги твердили ему: относись к альфе проще, не требуй от него слишком многого в плане чувств, считай его домашним зверьком. Но Иван не хотел просто зверька, Иван хотел настоящего мужчину, а не того, кто считал себя властителем всего мира, но не был способен признать свою вину за оплошности. Наверное, самое ужасное, что даже после всего произошедшего, особенно, в последние пару лет, Брагинский все еще любил его, хотя, казалось, любить там и нечего. — Вань, открой, пожалуйста. Мы все еще не закончили, — сказал ему Альфред. — Нет, Альфред, мы заканчиваем постоянно, просто ты никак не можешь смириться с тем, что последнее слово может быть за мной. Услышав истерику в голосе Брагинского, Джонс замолчал. — Тогда я хочу начать новый разговор. Иван закатил покрасневшие от слез глаза и уже схватился за трубку телефона. — Прости меня. Я очень некрасиво обошелся с тобой. Вчера ты был ослепительным. Перед глазами Брагинского плыло от слез. — Я очень многое тебе не досказал и еще много хотел бы сказать, но… все так сложно… И я все еще люблю тебя до безумия… И если ты действительно хочешь, чтобы я ушел, то я так и сделаю. С одной стороны, Россия хотел. Хотел, чтобы Джонс навсегда исчез из его жизни, ведь этот подонок не стоил ни единой слезинки, что Иван проливал за него. А с другой — чувства к нему не были тлеющим угольком, они все еще разрушительным пламенем распространялись внутри, потому после расставания каждое плохое произнесенное Альфредом слово было очередной иглой в сердце. Россия не был готов его простить или вновь попытаться вступить в отношения, но здесь и сейчас он не хотел, чтобы Америка ушел. Ивану хотелось, чтоб тот увидел его слезы, чтоб ему было так же больно, как Брагинскому. Обрадовавшись сначала тому, что Иван все же отпер дверь, Альфред, заметив крупные слезы, хлеставшие из по-прежнему холодных глаз, мгновенно стушевался. — Сам удивляюсь, но у меня тоже есть чувства к тебе. Однако, когда я пытаюсь держать себя в руках и быть на расстоянии от тебя, ты считаешь абсолютно нормальным ввалиться пьяным ко мне в номер посреди ночи, уснуть в моей кровати, а потом вывести меня на истерику. Что же ты не побежал к моему брату? Испуганно-жалостливое лицо Джонса, как по щелчку, тут же посуровело, а челюсти сжались. — Не надо, Иван. — Почему не надо? — Россия вытолкнул его из прохода и вернулся в номер, развернувшись лицом к Америке и сложив руки на груди. — Ты же хотел поговорить. — Не об этом и не сейчас. — А что не так? Так боишься затрагивать эту сакральную тему? — Это отвратительная тема, и я не хочу говорить о нем… сейчас. Особенно, когда ты в таком расположении духа, Иван. Брагинский хотел, словно гнойник, расковырять эту тему, потому что она тяжелым камнем висела над их головами уже продолжительное время, но Альфред был прав: они не готовы об этом говорить, не готовы простить друг другу самое плохое, именно поэтому возобновить отношения сейчас не представляется возможным. Они вперились друг в друга пронзительными взглядами — возможно, ждали чего-то, возможно, больше не находили слов. В итоге, все же Джонс, наконец-то, открыл в себе альфу, и, тяжело выдохнув, медленно приблизился к Ивану. Он аккуратно вытер ладонями слезы с лица Брагинского, в глубине души обрадовавшись тому, что тот не отстранялся и никак не показывал, что не хочет этих прикосновений. — Я все еще тебя люблю, — сказал ему Альфред. Россия не моргал; в его глубоких глазах не было ни ненависти, ни страсти, было лишь отражение внутренней тоски и горечи. Аккуратно приблизившись, Америка смял его губы в легком поцелуе и, не встретив никакого сопротивления, тут же углубил его, приобняв Ивана за талию. Затем он уткнулся носом в длинную шею и сделал глубокий вдох, втянув в грудь потрясающий запах Брагинского. Смесь ароматов сирени и ягод сводила его с ума всегда. Иван же положил голову ему на плечо, а руками обвил торс. Постояв в таких объятиях с несколько минут, они чуть отстранились друг от друга. Хватило только одного взгляда в чужие глаза, чтоб увидеть отзеркаленное желание. Они вновь слились в глубоком поцелуе, а их накаляющиеся тела переместились к кровати. Альфред усадил Ивана к себе на колени: со всем внутренним обожанием, приподняв полы ночнушки, сминал мягкие ягодицы в ладонях, поглаживал линии талии и спину, покрытую сетью шрамов, пока Брагинский наощупь расстегивал пуговицы от его рубашки. Член Джонса будто был готов к такому сюжетному повороту и очень быстро налился кровь, и Россия без стеснения вытащил его из тесных боксеров, лаская длинными пальцами. Наконец-то Америка избавился от совсем ненужной сорочки, получив полный доступ к желанному телу. Его горячие губы и язык под мягкие стоны Ивана начали проходится по изгибам бледной шеи и плечам, оставляя пятна засосов. Джонс решил не тянуть: его пальцы пробрались к самому сокровенному и нежно разрабатывали увлажненные стенки анального отверстия России. — Глубже… — выстанывал ему в ухо Брагинский, выпячивая зад сильнее и насаживаясь на пальцы. — Все будет, baby, подожди, — шептал Альфред, вновь возвращаясь к разукрашиванию белого холста нежной кожи. Его член пульсировал от желания, и из его гортани вырывался рык каждый раз, когда Иван игриво надавливал на узел или уретру. — Альфред, давай же, ну… — Россия нетерпеливо сжал его ствол у самого основания. Цокнув, Америка одним движением уложил Брагинского на спину и навалился сверху. — Ни грамма приличия, Брагинский, а я ведь пытался сдерживаться, — Джонс оставил влажный поцелуй на его припухших губах. Иван засмеялся ему прямо в губы и скрестил ноги на крепкой пояснице, притягивая ближе. Плавным движением Альфред вошел в его податливое расслабленное нутро, и Россия, чуть прикусив губу, удовлетворенно задержал дыхание, сжав его член в себе. Каждое движение, каждый резкий толчок Америки был направлен туда, куда нужно, с идеальной скоростью, а также с небольшой паузой, чтоб Брагинский прочувствовал член внутри себя полностью вплоть до последней ветвистой вены. Ничего не стесняясь, Россия стонал в голос, позволяя Альфреду расцеловывать каждый доступный участок прекрасного, идеального тела, до которого тот мог дотянуться. Ему было хорошо с Джонсом, как ни с кем другим. Такой секс действительно можно было назвать занятием любовью, ведь та буря чувств, бушующая внутри них, насыщала, делала каждое прикосновение желанным и невероятно чувствительным. Америка прекрасно знал, как от правильно движения или поцелуя в нужное место заставить Ивана чуть ли не вопить; он всегда заботился о том, чтобы доставить Брагинскому массу удовольствия. Глаза России закатывались, а дыхание сбилось. Альфред усадил его себе на бедра и продолжил глубоко вбиваться членом в него. Вцепившись в крепкие плечи Джонса, Иван вздрагивал от каждого толчка, но упасть не боялся, так как чувствовал мощные руки на спине и пояснице. Джонс успел лишь сделать пару ласкательных движений пальцами на его небольшом чувствительном члене, как Брагинский выгнул спину и громко застонал от нахлынувшего оргазма. От того, как мощно он сжал внутри себя член, а своими прекрасными бедрами — чужие ноги, не выдержал и Америка. Из его груди вырвался гулкий рык, а руки впились в нежную кожу России, на которой точно останутся многочисленные синяки. Он сделал еще несколько глубоких толчков, в попытке протолкнуть сперму чуть дальше (вдруг повезет), размазывая ее по чувствительным стенкам нутра Брагинского. Тот сладко заскулил от перенасыщения, вцепившись в жесткий блонд на чужом загривке. — Любимый мой, — шептал ему Джонс, пока Иван купался в неге.***
Они лежали спиной друг к другу, потому что если повернутся, то расстаться будет слишком трудно. — Я думаю, тебе пора, — прохрипел Россия севшим голосом. — Мне нужно еще собрать вещи. В аэропорт скоро. Альфред не ответил ничего, лишь грустный вздох вырвался из него. Он поднялся с кровати, и Брагинский слышал его шаги по номеру, когда тот собирал свои вещи. Пара минут, и шорохи прекратились. — Когда ты будешь готов, то дай мне знать, — сказал Америка. — Я буду ждать столько, сколько потребуется. Но не думай, что я тебя… отпущу. — Я буду готов, когда последнее слово останется за мной. Снова этот стальной и надменный тон; Джонс неглупый, и он понял, что имел в виду Брагинский. Этот омега… распалял в нем такой бушующий огонь, яростно уничтожая внутри все, но даря такое сильное тепло. Кровать за спиной Брагинского скрипнула. — Спасибо за время, проведенное вместе, — томно шепнул Америка ему в шею и оставил тягуче долгий поцелуй на ней — кажется, это будет самый крупный засос. — Ты только мой. Последние слова заставили Россию слегка зарумяниться и растянуть губы в легкой ухмылке. Через пару мгновений после того, как хлопнула дверь, Иван захихикал. Иронично, что победителем в обеих категориях вечера, стала одна и та же персона.