Безымянные

15%

Чэну ярко. Вокруг — сплошной свет. Им залито абсолютно все. Он пропитывает не только мягкие диванчики и барную стойку в стиле хай-тек, но и его кости. Высушивает их изнутри. Это неприятно. Еще более неприятно — что ни запить, ни закурить это чувство не получится. Невролог назначил ему новые таблетки от мигрени. Со списком побочных эффектов длиннее, чем китайская стена. Там можно найти и глухоту, и слепоту, и паралич. Чэн этим списком не особо впечатлился, но немного насторожился. Особенно когда его попросили воздержаться от вредных привычек. Никаких сигарет, алкоголя и легких наркотиков. В этот раз железное нет. Только здоровое питание, полноценный сон и физическая активность. Чэну, в его тридцать три, слышать это было забавно. Он кивнул лысому докторишке, забрал легальные колеса и продолжил рабочую рутину. Постоянные командировки, проверки и вот — случайный выходной. Неизбежное столкновение с серой реальностью, в которой единственная доступная ему вредная привычка — это секс. Секс, к которому он потерял всякий интерес. В котором для него больше не было вкуса, удовольствия. Чэн лениво скользит взглядом по редкой толпе. Партнеры по бизнесу давно приглашали его в этот бар — умеренно дорогое, стильное, популярное место, в котором никогда не наткнешься на неадекватов. Зато на ребят с определенными потребностями — запросто. Чэн видит таких насквозь. Они не обязательно выглядят как типичные геи в плохих американских комедиях. Но их часто выдают жеманные жесты. Горячий блеск в глазах. Излишек украшений на всевозможных местах: уши, шея, запястья, талия, лодыжки. Кому-то это идет. И Хэ даже готов признать их красоту. Но чаще это выглядит нелепо. Поэтому мужчина позволяет себе улыбку. Которую некоторые понимают, как приглашение. Но самых смелых ждет только холодное равнодушие. Недоступность. Неприкосновенность. Несмотря на недельное воздержание, Чэн не хочет с ними трахаться. Да, ему скучно. Тоскливо. Без самых близких, верных друзей — сигарет и выпивки. Но он потерпит. Терпел же младшего брата восемнадцать лет. Благо, отец взял парня под свое крыло. Иначе бы Чэн не дожил до своих лет — свалился бы с инсультом. Вдруг его взгляд цепляется за что-то еще более яркое, чем все вокруг. Рыжее пламя. Шоколадные веснушки. Угловатый силуэт. В этом много знакомого. Проблемного. Запретного. Чэн пытается вспомнить, откуда он знает этого пацана. Мальчик на побегушках или мальчик по вызову? А, точно. Мальчик Хэ Тяня. Ну, бывший. Или типа того. Брат несколько лет бегал за ним: таскал в свою квартиру-студию, даже в их родовое поместье в горах. Но Рыжий продолжал отшивать ухаживания. Ни деньги, ни симпатичная мордашка Тяня его не привлекала. Насколько Чэн видел. Он в дела малолеток не лез. Думал, что сами разберутся. Они и разобрались — разошлись, как в море корабли. Вот только если Тянь ушел под воду, как печально известный Титаник, то пацан остался на плаву и из дырявой шлюпки превратился в приличное судно. Возмужал. Окреп. Похорошел. Чэн присматривается. Детская припухлость полностью сошла с лица. Плечи широкие, на руках — лабиринт из лиловых вен. Под большой футболкой просматривается явно тонкая талия, длинные ноги подчеркнуты дутыми штанами на заклепках. В ушах — серьги. Хорошо. Очень даже. Его разглядывания замечают. Но Чэн не смущается. Он уже забыл, как это делается. Уверенно встречает ясный холодный взгляд. Вздергивает угольную бровь. Ждет реакции. Насколько он помнил, мальчик был вспыльчивым, агрессивным и физически не переваривал внимание к себе. Но так было раньше. В далекие шестнадцать. Сейчас Рыжему должно быть за двадцать. Это немного интригует. Рыжий уделяет ему буквально пару секунд. Убеждается, что перед ним не Хэ Тянь. И просто отворачивается. Чэн хмыкает. Давно его никто не игнорировал.

30%

Шаню не по себе. Он впервые в подобном месте. Но он не смог отказать единственному другу в просьбе. Цунь Тоу знал его дольше всех. После матери, конечно. Они вместе прошли среднюю и старшую школу, раннюю юность. И продолжали поддерживать связь. Со временем Мо стал ценить его, как родного брата. Который всегда поддержит, поможет. Который всегда рядом. Поэтому он сейчас здесь — в новомодном баре со строгими правилами, следит, чтобы его друг и их общие приятели не налакались вдрызг. Сам не пьет. После первой попытки с дешевым пивом не может взять в рот и капли. Довольно скоро становится скучно. Немного жаль проводить долгожданный свободный вечер так — наблюдая за чужим весельем и попивая неоправданно дорогую газированную воду. Но, с другой стороны, ему тоже было что отпраздновать. Повышение. Открытый доступ к команде поваров. Никаких больше заготовок, тупых, механических нарезок. Теперь-то Шань сможет блеснуть кулинарным мастерством! Эти мысли заставляют гордиться. И все в этот момент хорошо — в баре чисто, умеренно шумно, симпатично. Цунь Тоу до сих пор в своем уме. Вот только взгляд — цепкий, изучающий, раздевающий — начинает нервировать. Бесить. Кто-то явно нарывался на его кулак. Вычислить смертника получается быстро. Не то, чтобы он скрывался. Шань мгновенно узнает этого человека. На секунду пугается. Путается. Но это не Хэ Тянь. Это старший брат Хэ Тяня. В нем ничего не изменилось. Как был огромной глыбой льда, так и остался. От мрачного взгляда с неясными намерениями тонкие волоски на руках тянутся к потолку. Сначала Мо подумал, что к нему присматриваются с довольно очевидной целью. Но, раз это был старший брат Тяня, вариативность развития событий увеличивается до предела. Если Тянь накапал на мозги брату, то он мог следить за ним, чтобы выкрасть и вновь отправить в объятия нездорового родственника. Мог же..? Мо даже не помнит его имени. Они виделись от силы раз пять. Много лет назад. Шань делает несколько глубоких вдохов и выдохов. Успокаивается. Не позволяет паранойи одурманить трезвый разум. Никто за ним не следит. Никто не собирается его похищать. Это случайность. Просто стечение обстоятельств. Ханчжоу не Пекин. Здесь легко можно встретить старого знакомого. Старается абстрагироваться. Слушает музыку с закрытыми глазами. Разбирает мелодию на части: женский голос и клавиши. Заземляется. Вздрагивает, когда бок жарит чужим присутствием. Вляпывается в усталое, красивое лицо. — Повтори. Мужчина толкает пузатый бокал костяшками пальцев. Бармен быстро его наполняет. Шань ожидает, что это будет коньяк или виски. Но работяга доверху льет… газированную воду. Рыжий не может сдержать смешок. Хэ мгновенно переключает на него свое внимание. Спрашивает: — Веселишься? И долбит в зрачки. В глазах — сплошной мрак. Он весь — как длинная, широкая тень, контрастирующая с внешним светом. Мо отводит взгляд. Нервно дергает коленкой. Прочищает горло и отвечает: — Нет. На этом разговор заканчивается. Шань не знает, что еще сказать.

58%

Чэн приглашает пацана за свой столик. Тот смотрит на него с вопросом. Но, подумав, соглашается. Они молчат в уютной тишине, сбившись в диаду по нескольким признакам: одиночество, трезвость и скука. Рыжий все время поглядывает на набирающую громкость компанию. Чэн продолжает отшивать приставал. Когда бокал снова пустеет, интересуется: — Тебе не любопытно, где сейчас Тянь? Получает ответ без единого сомнения: — Не особо. Чэна это устраивает. Значит, между ними действительно никогда и ничего не было. Осталось только вспомнить имя. Не называть же его Рыжим вслух. — Слушай, — пацан придвигается ближе, тянется к уху, — как ты это терпишь? Чэн вскидывает бровь. Ждет продолжения. — Ну, подкаты. Бесит же. Чэна пробивает на улыбку. Но уже искреннюю. Он тоже движется навстречу. Их колени соприкасаются. — Ты прав. Бесит. На бледной щеке пятнадцать веснушек. Прежде чем предложить кое-что очень бредовое, Хэ их пересчитывает. Да. Пятнадцать. — Может, хочешь помочь мне разобраться с этим? Рыжий долго пялится ему в лицо, будто что-то ищет. Спрашивает: — Как? Чэн поднимает ладонь. Демонстрирует пацану. Медленно кладет на его бедро. Ждет реакции. Ее отсутствие воспринимает, как согласие. Ведет пальцами вбок, собирает мили ткани, расстегивает несколько металлических кнопок. Ищет доступ к голой коже. Когда рука оказывается в штанах и поглаживает тазовую косточку, рядом слышится дрожащий выдох. Рыжий прикусывает губы. Глаза закрываются против его воли. Сердце в груди бьется, как несчастная маленькая птичка, подвешенная вверх ногами за лапку. Привычная картина мира мучительно медленно рушится в такт чужим ласкам. Это парализует. Чэн вызывающе облизывает под челюстью, ищет языком точки пульса, царапает кожу клыками. Выбивает тихий, удивленный звук. Движется дальше. Ощупывает скромную эрекцию. Направляется к месту, которое интересует его больше всего. Вдавливает кончик указательного пальца в глубину, проталкивает вместе с бельем в горячую дырку. — Стоп. Чэн замирает, но не отстраняется. Обжигается. В глазах напротив — огонь, разгорающийся янтарным светом. Черные точки зрачков лихорадочно дрожат. Рыжий завелся. Но он не дастся Хэ так легко. Чэна это устраивает. Завоевывать, а не получать от одной пустой улыбки — довольно приятно. Он спрашивает: — Не нравится? Пацан крепко держит его запястье. Нервно оглядывается. Вроде бы публика их не палит. Конечно, кроме тех особ, которым это представление было адресовано. Но Шаню вообще не до них. Не тогда, когда в нем застряли чужие пальцы. Он пару раз сглатывает. Пытается прийти в себя. Нельзя уступать этому мужчине. Иначе его просто трахнут прямо на диване. К тому же, Цунь Тоу все еще здесь… Блять, Цунь Тоу! Мо игнорирует вопрос. Игнорирует Хэ. Ищет друга за столиком. Но столик — пуст. Пиздец. Сколько они тут возятся? Мужчина требует к себе внимания. Сует в него по костяшку. Шань шипит, как кошка. Ему не больно от проникновения. Но ему странно. Все происходит слишком быстро. Внезапно. Как так вообще вышло? Почему он не дал деру еще в тот момент, когда старший брат Тяня начал его раздевать? — Твои друзья ушли пару минут назад. В ту же секунду на телефон приходит уведомление. Мо даже не проверяет. Уже знает, что это Цунь Тоу. Никто, кроме друга и мамы, не чатится с ним. А мама должна спать вот уже как полчаса. — Так что? Чэн использует свободную руку, чтобы привлечь мальчика за подбородок. Невесомо целует в скулу. — Я продолжаю? Рыжий отрицательно мотает головой. Смотрит на большого, устрашающего мужчину, который весь — твердые мышцы и мягкие жесты. Боится ли Шань его? Нет. Боится ли он, что это будет секс, который он не сможет пережить? Немного. Сможет ли старший брат Хэ Тяня оставаться таким терпеливым и нежным на пике удовольствия? Инстинкты подсказывают Шаню, что вряд ли. Его скорее обездвижат, скрутят в рогалик и жестко выебут. — Расскажешь почему? — Мы не одни. Мо не хочет говорить правду, потому просто отмазывается. Пытается отсесть. Но Чэн не выпускает его из объятий. Шепчет: — Эта проблема решаема. Ожидаемо. Как будто в этом городе есть хоть что-то, что старший Хэ не смог бы решить. Видя чужие метания, мужчина продолжает: — Может быть, ты просто трусишь? — насмешливые морщинки под глазами и знакомая интонация пускают мороз по коже. — Боишься меня? Шань пламенеет от ярости и стыда. Он уже давно не школьник, чтобы его брали на слабо. И чтобы это срабатывало. Но семейке Хэ всегда удавалось выводить его из себя. Было все-таки в них что-то общее. Однако, в отличие от Тяня, на которого Шань привык бросаться с кулаками, с его братом он ведет себя немного сдержаннее. Благоразумнее. Вырывает чужую руку из штанов, приподнимается и ставит колени по бокам от крепких бедер. Приземляется сверху и сцепляет руки на затылке. Теперь не он, а мужчина — в ловушке. Обездвижен и придавлен. Полностью в его власти. Эта привилегия вдруг кружит голову. Шань елозит по вздутому центру брюк. Вдыхает дорогой, древесный запах, которым Хэ пропитан насквозь. Видит, как бесстрастные, пустые глаза наливаются восторгом и напряжением. Хватает мужчину за шею, вгрызается в красивый изгиб. Чувствует сильную хватку на заднице — жадные пальцы вновь тыкаются в расщелину, но в трусы больше не лезут. Шань находит чужие губы, влажно лижет замкнутый рот. Чэн не заставляет себя долго ждать. Мстительно возвращает укус, тут же просовывает язык внутрь — так глубоко, что кажется достает до глотки. Шань шумно дышит через нос, почти давится. Они соревнуются прямо в поцелуе. Путаются в ласках, прикосновениях. Мир перестает существовать. До тех пор, пока неуверенный голос не пытается их прервать. — Уважаемые гости, простите, но… Они не реагируют, продолжают облизывать друг друга. — Я вынужден попросить вас покинуть заведение. Воздух колеблется. Сотрудник, вероятно, кланяется. Чэн отстраняется первым. Ласкает глазами с бездонными зрачками. Гладит мягкую щеку, обрисовывает веснушки, стирает слюнявый беспорядок с уголков губ. И только потом обращает внимание на юношу в форме. Говорит: — Напитки у вас так себе. Подхватывает Рыжего на руки и с гордым видом выходит из бара.

89%

До машины добираются буквально за несколько широких шагов. Внутри сидят в точно такой же позе. Шань носом утыкается в широкое плечо. Чэн успокаивающе поглаживает его по спине. Иногда мнет задницу, но не более. Неожиданная передышка остужает их пыл. — Хочешь поехать ко мне? Пацан отрицательно мотает головой. — Тогда отвезти тебя домой? Чэн получает идентичный ответ. Эта ситуация заставляет его немного растеряться. — Малыш? Мо не отзывается на глупое прозвище. Продолжает молчать и думать. Он не может понять свою бурную внутреннюю реакцию на старшего брата Хэ Тяня. Как много он о себе не знает? Как далеко его может завести похоть? Что для него важнее: дружба или секс? Дружба… Все равно он уже проебался перед Цунь Тоу. Извиняться придется в любом случае. Сегодня или завтра — значения не имеет. В то же время его тело горит. Жаждет. Вся нижняя часть болит, гудит и ноет. Он ни с кем и никогда так быстро не возбуждался. Особенно на публике. Это о чем-то говорит. Что-то значит. Ответ очевиден. Вскоре он начинает движение. Слабо покачивает бедрами, запускает пальцы под черную рубашку. Ласкает напряженный живот. Заглядывает в глаза. Не хочет говорить словами через рот. В этом он никогда не был силен. По Хэ видно, что он понимает. Осматривает полупустую парковку за лобовым стеклом. Только после этого перехватывает настойчивое прикосновение и направляет его к своей ширинке. Целует обкусанные губы. Вновь жадно насилует рот языком. Пожирает воздух из легких. Шань отвечает с напором. Долго возится с молнией. Наконец освобождает твердый член и пытается обхватить. Тут же борется с внезапным желанием выпустить крик ужаса. Это что еще такое? — Ты, блять… Чэн недовольно мычит ему в губы. Но Мо упрямо договаривает: — …не поместишься! Хэ открывает глаза. Спокойно наблюдает, как Рыжий паникует. — Все в порядке. Тут же добавляет: — Обещаю, больно не будет. Шань не верит. Даже не смотрит вниз. Тактильных ощущений более, чем достаточно. Чэн снова улыбается. Все-таки пацан — некогда импульсивный драчун — действительно пасует перед его размером. Это мило. Это щекочет мужское эго. На скульптурных чертах лица застывает выражение самодовольства. Оно бесит Рыжего до гневно-красного румянца на щеках. Но когда Хэ предлагает растяжку, он медленно кивает в знак капитуляции. Без подготовки это будет смертельный опыт. Позволяет спустить штаны и оголить твердую задницу. Помассировать мягкий участок шва у яичек. Погладить теплую, сухую кожу между половинками. Шань сглатывает стон. Вглядывается в одобрительно-улыбчивый взгляд. Глубоко вдыхает и принимает первый палец. Это приятно и дискомфортно в одно и то же время. Это вызывает молнию в паху. Рыжий ерзает на мужских коленях. Фыркает, когда Чэн нетерпеливо вскидывает бедра вверх. Ищет опору в темном шелке волос. Тянет прядки на себя, когда в него добавляют второй палец. — Ты можешь… не спешить?! — Шань спрашивает задыхающимся шепотом. Вместо ответа получает третий палец, легкий ожог стенок и вопрос: — Не приятно? Рыжий хочет съязвить. Но в тот же момент пальцы внутри сгибаются и надавливают на самую сладкую точку. По позвоночнику ползет вспышка острого удовольствия. Мо издает тихий грудной всхлип. — Вот так, раскройся для меня. Тело откликается на умелые ласки. Налитый кровью орган Шаня пульсирует. Он настолько плотно зажат между двумя телами, что у Рыжего нет возможности к нему подобраться. Это ощущается, как настоящие танталовы муки. Как только Шань расслабляется достаточно, Чэн поправляет свое достоинство. Трется влажным членом об анус. Дразнится. — Теперь-то можно и поспешить! Хэ слабо смеется куда-то в рыжую макушку и одним движением вгоняет плоть в желанное тело. Оно горячее, как в лихорадке. Тесное, будто девственное. Сдавливает вокруг и доит его возбуждение с первой секунды. — Бляцкий Боже! Шань запрокидывает голову, когда исполинский член заполняет его живот. Подрагивает в нем, стимулирует все нужные места, оставаясь неподвижным. Чэн собирает губами соль с открытой шеи. Поднимает футболку, вдавливает большие пальцы в тонкую талию. Ищет свои очертания. Дает время привыкнуть. — Так сжимаешься… — Просто ты, блять, до смешного огромный. Чэн отвечает укусом в ключицу и мягким покачиванием бедер. Слегка приподнимает Шаня, удерживает его вес и тут же отпускает. У Рыжего звезды взрываются перед глазами, когда крупная головка ударяет по нервам. — Эта поза… неудобная. — Хэ недовольно ворчит. — Держись. Кресло опускается в горизонтальное положение. Они резко съезжают вниз. Шань неожиданно кончает с брызгами. Белесая сперма красиво блестит на черном фоне брендовой рубашки. Чэн выгибает бровь. Шершавой ладонью милосердно накрывает полутвердый член, выжимает его до последней капли. — Вижу, ты большой поклонник секса в машине. Шань не слышит: его колотит от кайфа. Мозг буквально вытекает из ушей, на прощание махая белым флагом. Рыжий валится на мужчину совершенно истощенный. Его не торопят: гладят по пояснице, дают прийти в себя, спокойно греются внутри. — Ты со мной? Шань тупо кивает. Выпрямляется. Едва балансирует. Мышцы протестуют. Но они еще не закончили. — Умница, — теплый, успокаивающий голос согревает Шаня до костей, — поскачи на мне. Мо упирается подошвой кроссовок в кожаное кресло, а руками — в накаченную грудь. Теперь пространства действительно больше. Но не сильно — голова почти достает до потолка. Делает пробное движение взад и вперед. Потом вверх и вниз. Пытается поймать ритм. Понять, как больше нравится им обоим. Хэ помогает: поддается вперед, одновременно притягивая Шаня обратно на свой член. Направляет, сталкивает их тела вместе. Шань скулит. Окончательно портит дорогие шмотки. Разрывает рубашку, царапает бледную кожу от одного темного соска к другому. В них хочется вцепиться зубами, агрессивно пососать. Но сил нет. Как только он наклонится — тут же рухнет. В таком случае от надувной секс-куклы его ничего не будет отличать. Чэн кладет ладонь на нижнюю часть худого живота, усиливает давление, пока совершает глубокие, последовательные толчки. Рыжий отзывается. Кричит: — Да, здесь! Голос полон экстаза. Из эрекции течет свежий предэякулят. Шань вновь приближается к освобождению. Мужчина вбивается снова и снова. Сильно, мощно. Наблюдает за Рыжим, изучает и упивается его видом. Он внезапно осознает, что ему нравится смотреть, как пацан теряется в инстинктах. Это может вызвать зависимость. — Я… сейчас… снова! Чэн сгибает ногу в колене, меняет угол проникновения. Подталкивает Рыжего к краю и властно требует: — Кончай. Шань повинуется, выгибается и разгружается. Он испытывает не просто оргазм. Он получает опыт выхода из тела. Возвращается спустя несколько секунд, валится сверху, теснится ближе. — Вот и все. — Хэ целует его в мокрый висок. — Позволишь мне закончить? Шань кивает. Зализывает укус на шее, который оставил еще в баре. Чувствует, как мужчина совершает резкую серию толчков. Как шершавые пальцы бесконтрольно подрагивают на раскрытой заднице. Оставляют собственнические отметины, клеймят в самых интимных местах. Рыжий медленно вращает бедрами, помогает. Рассматривает старшего Хэ — черные пряди, прилипшие ко лбу, соблазнительный блеск пота на коже, пульсация мускулов при каждом рывке. И вдруг его простреливает мыслью: они трахаются без гондона. Чужая эрекция будто отзывается, раздувается и грозится взорваться в любой миг. Чэн издает странное рычание, которое на секунду кажется диким. Им он предвещает свою разрядку. Грудную клетку Шаня скручивает страхом. Это плохо. Это очень плохо. Рыжий на желейных ногах пытается привстать. Делает только хуже — запинается и особенно глубоко насаживается. Слышит стон. Паникует. Прикрикивает: — Только не в меня! Не смей, блять! Хэ вздрагивает от громких, отчаянных требований, неразборчиво матерится себе под нос. Он бы хотел остановиться, правда, но уже поздно. Не успеет. — Черт! Бурно выплескивается глубоко внутрь. Выдыхает и дрожит. После недельного воздержания яйца опустошаются мучительно долго. Шань издает звук раненого зверя. Чувствует, как его внутренности наполняет поток теплого семени. Плаксиво тянет: — Сука-а-а… Проходят минуты, прежде чем они способны снова говорить. Чэн тут же тянется к чужому лицу. Смахивает с рыжих ресниц влагу. Пытается неуклюже утешить: — Не переживай, я чист. Шань хмурит брови-домики. Не спешит выпускать обмякший член. Если он сейчас встанет, изговняет все: кресло, себя и Хэ. Поэтому просто раздраженно бубнит: — Покажешь справку.

100%

После передышки мужчина трахает его на заднем сиденье. Развратно и красиво. Жестко и без пауз. До хриплых криков и недвусмысленного покачивания машины. Третий оргазм спустя, они открывают все окна, чтобы впустить немного свежести в душный салон автомобиля. Уставшие, сытые и до сих пор полуголые лежат и дышат ночным воздухом — прохладным и горьким от выхлопных газов. Чэн думает, что это был быстрый, грязный и отменно хороший секс. Шань думает, что раскрыл в себе новую, захватывающую часть личности. Часть, которая была не против поиметь старшего брата своего сталкера. Когда их взгляды встречаются — чернь и поталь — вопросы звучат почти синхронно: — Твое имя? — Напомни, как тебя зовут? Абсурдность ситуации заставляет Шаня улыбнуться. Чэн находит эту улыбку ошеломляюще привлекательной.