Фотоувеличение

Все эти прикосновения и ужимки, долгие взгляды и неловкое молчание что-то, конечно, значили — Чифую не был глупцом, а еще начитался много манги, чтобы не понимать очевидное. Сначала он уговаривал себя, что Ханма такой со всеми, а если и правда со всеми, боялся это узнать, потому что в тот момент сердце его бы забилось громко-громко, и заклокотала в груди какая-то тупая обида; а если только с ним, внутри разлилось бы острой неудержимостью ликование, потому Чифую боялся своей же реакции. Он попытался убедить себя, что совсем не ждет всех этих многозначительных или, на самом деле, ничего не значащих взглядов. Но вот как это было. Ханма был незначимой фигурой в его жизни. Да и Чифую придерживался такого мнения, что он тоже был для Ханмы некой заблокированной фигурой, затерянной в толпе множества таких же заблокированных заурядных людей, которые не были ему интересны. А еще Ханму вообще не интересовала школа, он почти не появлялся на уроках и по слухам регулярно посещал только кружок фотографии. Кружок фотографии был достаточно популярным для учеников местом, как и кружок рукоделия. Чифую состоял в кружке любителей манги, они коллекционировали новые выпуски еженедельных журналов, собирали редкие, давно выпущенные издания и искали эксклюзивы. Вот и пересекались порою после уроков только тогда, когда Ханма посещал кружок фотографии. Стояла жутко слякотная осень. Чифую запомнил ее такой только потому, что тогда свалился в лужу. «Стенка на стенку» они подрались с пацанами. Случилось это по той причине, что новенького ученика зажали пацаны, а он тогда уже успел вступить в их банду. Вот и пошли заступаться за своего, что еще делать-то? Чифую не очень-то и хотел этого, у него с новеньким отношения не то, чтобы не сложились, он даже забыл имя того несчастного и побитого пятью пацанами. Но заступаться за своего, пусть и новенького, было правилом, вот и побежали после уроков в заброшенный парк. И Чифую тогда поскользнулся, «стенка на стенку» случилась по дерьмовому стечению обстоятельств после сильного ливня. Плоская подошва кед скользнула по глинистой почве, Чифую выругался громким «сука», и в следующую секунду вся его школьная белая рубашечка была покрыта брызгами грязной воды, справленной бензином с мотоциклов. Он почему-то подумал тогда: «Как же рассердится мама…» и резко поднялся. Пацаны не заметили, слишком уж были заняты мордобоем. Но для Ханмы совершившееся событие послужило неким щелчком, он так резко и отчетливо услышал это «сука» и звуки падающего тела, расплесканной воды, а потом увидел Чифую и еще — его красные кеды, выпачканные и намокшие. Чифую бы поклялся чем угодно, что услышал он тогда: — Как красиво. — Чего? — недоуменно пролепетал мальчик, а в следующую секунду противник, позорно уложивший его в лужу, подал руку. Но Чифую ударил его по руке, поднялся ловко сам и замахнулся тотчас же, ударив Ханму в грудь. Это его «как красиво» и позорное падение в лужу дали такой мощный раздрай, что Мацуно просто не мог сдержать в себе новый прилив сил, но Ханме, похоже, уже наскучило драться. Он приподнял руки вальяжно, сказал: — Ты победил, — правда хрипловато, давал о себе знать мощный удар. — Можно тебя сфоткать? — Ты головой ударился? — проговорил Чифую недоуменно. — И что потом? Будешь раздавать пацанам и хвастаться, что в лужу меня свалил? — Нет. Я не стану показывать никому, если хочешь. Я сфотографирую только твои кеды. — Отвали, — отмахнулся Чифую. — Вот не зря пацаны говорили, что ты ёбнутый. В тот момент Мацуно показалось, что именно Ханма позвонил в полицию. Он так и не сознался — еще бы, среди парней это стыдно, но впоследствии Чифую почти был уверен в своей догадке. Потому что после, когда схватил свой рюкзак и побежал к мотоциклу Баджи, Ханма сорвал рюкзак с его плеча и побежал в другую сторону. Мацуно долго за ним бежал, но в любом случае был уже отдален от полиции, винтящей пацанов, как, впрочем, отдален и от своих пацанов. Ханма бегал очень быстро, и, спустя несколько безуспешных попыток его нагнать, Чифую остановился, жадно вдохнул воздух, а его все не хватало, легкие жгло и будто скручивало, ноги подкашивались, Чифую хотел свалиться наземь, но держался, упершись руками о коленки. Ханма остановился, подбежал к нему, произнес: — Теперь мы одни. И правда. Они были в глубине лесопарка, Чифую и не заметил этого, а потом вдруг обнаружил на своих руках царапины от веток. Ханма протянул ему рюкзак, улыбнувшись. Чифую хотел было вырвать его, но не вышло: Ханма теперь высоко поднял рюкзак, «сука» — произнес вновь Мацуно, и ударил его в живот. Позорно прыгать перед ним он не собирался. — Исполни мою просьбу. Я не отдам тебе рюкзак, пока ты это не сделаешь. — Так я выбью из тебя дурь, и ты отдашь мне рюкзак, делов-то, — хмыкнул Чифую. — Дай мне тебя сфотографировать. На самом деле, просьба Ханмы была искренней. Чифую это отчетливо понимал просто потому, что Ханма в целом выражал множество эмоций на людях и был как открытая книга — точнее, казался ему таким — а сейчас его лицо было таким просящим и серьезным. — Ну и что… делать надо? — немного подумав, произнес Мацуно. Ханма достал цифровой фотоаппарат из рюкзака. В его огромных руках фотоаппарат казался особенно крошечным, на самом деле, словно спичечный коробок. Он сфотографировал ноги Чифую по голые щиколотки, захватив ставшие теперь грязно-коричневыми, бывшие красными, кеды. Потом он сфотографировал белоснежную рубашку Чифую с брызгами бензиновой лужи. — И что красивого в грязи? — прервал их молчание Чифую. — Не в грязи, — отозвался Ханма. — А в безобразном. В безобразном как раз-таки много прекрасного. Спасибо, что отозвался на просьбу, пусть и не с первого раза, — он хмыкнул. — Потому что твои просьбы тупые. Что это? Зачем? — проговорил Чифую следом. Шуджи достал из рюкзака и развернул спортивную кофту, это была черная олимпийка с замком. Следом Ханма проговорил: — Вот, вместо рубашки. Чифую успел подмерзнуть. Но принимать просто так, да еще и говорить «спасибо» он не хотел. Мацуно бросил на Ханму злобный взгляд, говорящий о том, что именно Ханма виноват в случившемся событии. Он вырвал кофту из его руки и, сняв рубашку, надел на голое тело. — Если хочешь, можем попробовать отстирать ее дома у меня? Я недалеко от парка живу. Чифую принял это предложение. Показывать маме вымазанную в грязи и смоченную бензином рубашку он не хотел, но подозревал, что ее вообще придется выкинуть. За это мальчику было стыдно, мама и так пропадает на работе, а он только успевает рвать и пачкать рубашки. — Ну раз предложил, че стоишь? — Мацуно зыркнул на него злобно. Ханма улыбнулся почему-то. Дурак. У Ханмы дома они закинули рубашку в стиральную машину, залив ее белизной и нахлобучив гору порошка сверху. Нетрудно догадаться, что после такого количества порошка за отсутствием большого количества одежды пена получится в огромном количестве и непременно просочится через дверцу машинки. Потому следом они оба собирали пену с пола ванной комнаты, а вода всё продолжала пениться и просачиваться. — Какой дурацкий день, — отозвался Чифую. — Такой глупый, — он продолжал бессмысленно убирать пену и произнес затем: — бессмысленный, вот. Еще дождь целый день и подраться нормально не получилось. Ты мне даже драку подпортил. — Ну, я же пытаюсь загладить свою вину, — улыбнулся он. Ханма теперь был мокрый, а на лице засела белая густая пена. Когда они отправили рубашку на вторую стирку, пены совсем не образовалось, еще бы, теперь они были научены опытом. И в этом странном ожидании не абы чего, а конца чертовой стирки, они оба заснули. Вернее, заснул сначала Чифую. В этом был виноват плохой день, драка, после которой он только устал, дождь, затянутое тучами небо. Он заснул на кровати Ханмы. Следом заснул и Шуджи. И очнулся Чифую, когда уже стемнело. Он резко поднялся, голова гудела, а правая рука затекла. Вдруг обнаружил, что почти совсем рядом спал Ханма, но, когда Мацуно начал копошиться, он проснулся тоже. — Как так получилось? — проговорил Чифую нервно и стал собираться. Пятна с рубашки почти отстирались. — Просто у тебя был плохой день, — напомнил ему Ханма. И это событие сделало Чифую для Шуджи особенным. Как бы подсветило. Он теперь непременно с Чифую здоровался, а сам Мацуно этого не хотел. Он каждый раз вспоминал, что они заснули вместе, что Чифую отправился домой в его черной куртке на голое тело, что потом Мацуно пришлось возвращать эту куртку Ханме. Он тогда сказал: «А… да я уж и забыл. Забрал бы себе», — и так улыбнулся, так улыбнулся по-дурацки. Придурок. И вот, что случилось потом. Возможно, Ханма попросту его испытывал, возможно, нашел себе жертву для методичного и долгого издевательства, а может, просто хотел поиграться. А может, делал это со всеми? А с девчонками… с девчонками он делал это? У него ведь их так много было, каждый месяц очередная старшеклассница, а в конце месяца — разбито ее сердце. И на это Ханма только говорил, посмеиваясь: «Я просто беру от жизни все», но Чифую это не казалось смешным. Он даже раздражал Мацуно. Матами вместо знаков препинания, улыбкой, будто кем-то натянутой ниточками, привязанными за уголки рта, безвольный, недисциплинированный. Прилип. Прилип к нему вскоре. Затесаться в их компанию Ханме не составляло труда. Он так и сказал: «Мне все равно, в какой банде быть», и, если бы кто-то спрашивал мнение Чифую, он бы непременно выразился по этому поводу: «Мутный этот пацан. Если ему без разницы, где находиться, то и предаст запросто». Но Казуторе он уже влез в голову основательно, и тот теперь думал, что они близкие друзья и такими останутся навечно. Это потому, что Казутору очень легко обмануть. Он мнительный и неосторожный. Ханма наверняка это знал хорошо. А фотки, как и обещал, он никому не показывал. И они не попали в ежемесячный цветной журнал клуба фотографии, Чифую пролистал его несколько раз. На страничках, посвященных Ханме, были напечатаны его недавние осенние, затем зимние фотографии, Чифую пролистал и новые выпуски потом. Мокрых кед, утонувших в осенней листве, белоснежной рубашки в бензиновых разводах, шеи Чифую, которую Ханма попросился сфотографировать позже, там и правда не было. И по какой-то причине Мацуно расстроился. Нет-нет, снаружи все было как обычно, он даже сначала подумал, что воспринял это с облегчением. Но внутри терзалось что-то, заныло так, и чувство это было ему неясно, но в голову зарылось убеждение: «Не так уж я ему интересен, как раньше думал». А потом. Целую неделю лил дождь, и воздух казался застоявшимся, спертым, было душно, но, когда дождь шел, это не приносило следом приятную прохладу, идущую от сырой земли; земля так сильно насытилась водой, а влажность всё никуда не испарялась, не оседала. Влажным было все вокруг — матрас, на котором спал Чифую, шторы, деревянные парты, одежда совсем не сохла, и тяжело передвигаться на улице. Наконец, спустя еще неделю спала влажность и перестал дождь, вышло яркое весеннее солнце, и ребята отправились на уличную лестницу со второго на первый этаж пообедать. Ханма не взял с собой обед; он пособирал ото всех еду в пакетик, и ел как бездомная собака. Придурок, повторил про себя Чифую. Зачем-то Шуджи сел на одну ступеньку с ним, на самую высокую, а все остальные пацаны сели пониже. Чифую поразился в тот момент его невозмутимости, Ханма болтал так, что у Мацуно не оставалось и толики сомнения, что все это ничего для него не значит. А в конце концов, может быть, это что-то значило только для Чифую? Он протянул руку навстречу руке Чифую и потрогал ее одним только указательным пальцем, поводил слегка, подразнил. Потом еще раз и еще. Чифую не отрывал руки. Казутора закрывал спиной обзор на их подозрительную игру, и пацаны не видели, что в тот момент Ханма делал. Он погладил подушечкой указательного пальца его палец, и у Чифую внутри что-то несуществующее сжалось сладко-сладко. А потом продвинул свой палец между указательным и средним пальцами Чифую, и тот сдался: Ханма протолкнул свои костяшки между его пальцев, и руки их сплелись. Они так просидели несколько минут, Мацуно даже не притронулся к своей еде. Не лез кусок в горло. А Ханма выудил пачку из кармана пиджака левой рукой и закурил. Чифую подумал: это должно закончиться рано или поздно, и ни к чему не привести. И вот, дверь открылась, и Шион вышел на улицу. Они оба в один момент отпрянули. Чифую не знал, смотрел ли Ханма на него, потому что сам не смел и взгляд бросить в его сторону. Вот и я повелся, сказал Мацуно сам себе. С девчонками он также поступает, подминает их под себя, а потом они остаются с разбитым сердцем, не прошло и двух недель. Нет-нет. Нет. В весеннем выпуске клуба фотографии на страницах фотографа-любителя Ханмы Шуджи лепестки сакуры, плавающие на поверхности лужи. Цветок, проросший через пустую глазницу черепа какого-то маленького животного. Змея, напавшая на маленькую птицу, так что даже кажется — это у змеи крылья из перьев, и даже жалко змею, потому что она хотела себе крылья, как у птицы. Девчонки-старшеклассницы в синих купальниках, делающие зарядку перед заплывом на время. Чифую напоминает себе, что его прикосновения для них обоих ничего не значат. Перед тестом Чифую чувствовал себя нервно. Просто история никогда не давалась ему, Мацуно никак не мог запомнить даты и хронологию событий и судорожно повторял снова и снова даты с замызганной шпаргалки. Ханма заявился примерно за десять минут до начала урока, вырос перед его партой. — Привет, — пропел он. — Хочешь пойти домой вместе? Я подожду, когда закончится твой шестой урок. В расписание глянул, значит, хмыкнул про себя Чифую. — Нам все равно не по пути, — отстраненно проговорил Мацуно, продолжая повторять даты. Он надеялся на свою краткосрочную память; Чифую действительно был готов отсидеть шесть уроков японского языка или шесть уроков геометрии вместо теста по истории. А Ханма возник прямо перед историей. — Я знаю. Я провожу тебя, потом пойду до своего дома. — Это ты называешь «по пути»? — проговорил Чифую, подняв на него взгляд. — И вообще, я к тесту готовлюсь. Сейчас уж точно не до тебя. Сядь на уши кому-нибудь другому. — Я не собирался тебя отвлекать. Вот, — проговорил он и поставил на парту Чифую коробочку с молочным коктейлем. То был клубничный, в розовой упаковке. Чифую дрогнул, исступленно поглядел на нее. Ничего не сказал. Вмиг ему стало стыдно за то, что он сбросил всю накопившуюся нервозность на Ханму. — Ладненько. Все равно подожду. Когда он уже был в дверях, Чифую обернулся. Оказалось, что Шуджи то ли посмотрел в ответ случайно, то ли почувствовал взгляд Чифую. Он у Мацуно сделался жалостливым от стыда, но лицо Ханмы было расслабленным, и даже уголок рта дернулся в кривой улыбке. Вдруг стыд этот возрос в несколько раз, так что даже невозможно готовиться к уроку дальше. Может быть, Ханма этого хотел, а Чифую только поддался. С такими людьми нужно быть осторожнее, сказал себе он, никогда не поймешь, что у тех на уме. И все же перед уроком написал сообщение, терзаемый какой-то жуткой тревогой: «Ты обиделся?» Ханма ответил: «Я? Нет, конечно. Я вообще ни на кого и никогда не обижаюсь. Правда.» «Ладно, прости», — написал мальчик. Урок начался. Тест и эссе по ощущениям он написал плохо, оттого и настроение сделалось куда хуже, чем еще час назад. На губах оставался привкус сладкого клубничного коктейля, который он выдул за раз. И вот, Чифую вышел в холл, ярко светило солнце. Приближался июнь, а мальчик этого совсем не чувствовал, погруженный в учебный процесс. Лучи проникали глубоко внутрь помещения с обувными шкафчиками. Ханма и правда подождал его, стоял прямо в проеме, оттого его фигура была затемнена, но это точно был он, отвратительно длинный призрак без лица. — Все хорошо? — возник он у шкафчика Чифую. — Не знаю, — буркнул Мацуно. — Я собой недоволен. — Да ладно, это все такое дерьмо ненужное. Чифую оглядел его кажущееся надменным лицо, проговорил: — Конечно, ты не прилагаешь никаких усилий для учебы. Вот тебе и плевать. — Ну да, так и есть. Думал меня обидеть? — он улыбнулся. Чифую хотелось его ударить, заставить согнуться и закашляться, хотелось, чтобы упал, и на лице его не возникла улыбка больше никогда. — Ты… невыносимый, понял? Не надо меня провожать, — обувшись и закрыв шкафчик, Чифую покинул школу, а Ханма поспешил за ним. — Ну, ну, малышка, — слышалось неподалеку, — подожди. И он все-таки нагнал Чифую. Прицепился так, что не сбежишь, ноги-то длинные. Ханма спрашивал: — Чего злишься? А Чифую и сам не понимал, почему он так злится на него по пустякам. По пути домой Ханма сделал несколько фотографий. Чифую не особо спешил и терпеливо ждал, пока Шуджи поймает нужный кадр. Он наблюдал за тем, как Ханма работал: сосредотачивался в этот момент, и руки его становились неподвижными. — Тебе нравятся мои фотографии? — вдруг спросил он. Чифую неохотно бросил: «нравятся». Ему не хотелось признавать, что хотя бы что-то в Ханме ему нравилось и привлекало. Не хотелось видеть на лице парня самодовольную улыбку. Он навел камеру на Чифую, произнес: — Какая же ты вредина. А мне тоже нравятся мои фотографии. Каждый раз я ловлю один кадр и, пытаясь быстро среагировать, делаю одно только фото. Если не успел — значит, фото уже не будет таким, как мне нужно, таким правильным, как я хотел. Просрал шанс, понимаешь? — Чифую кивнул. — О, а знаешь, кто еще мне нравится? Чифую это было неинтересно. О не хотел знать, к кому прямо сейчас питает чувства Ханма, который вечно сменял девчонок, а стоило им только признать любовь обоюдную, кидал их, потому что становилось скучно. Потому он ничего и не ответил, не выражая особых эмоций. Но Ханма навел камеру цифрового фотоаппарата на Мацуно и щелкнул, послышался характерный звук. Чифую сначала ничего не понял, но продолжалось это секундочку, а потом вдруг ударило в голову осознание. Он наконец отреагировал. Подняв глаза на Ханму, прошипел: — С меня хватит. Но Ханма последовал за ним. Наверное, он сделал это, чтобы вывести Чифую и получить удовольствие от его реакции, никак иначе. А Чифую повелся — только разозлился, что Ханму наверняка будоражило. Как ни посмотри, никакого выхода не было, подумал Мацуно. Он мне понравился, он мне понравился, признался себе мальчик. — Постоянно бегаешь от меня. — Наверное, потому что ты раздражаешь, — Чифую остановился перед подъездом. — Знаешь, что я хочу сказать? Ты ничего не добьешься. Потому что я вижу тебя насквозь. Ты из тех, кто быстро влюбляется, а потом тебе станет со мной скучно, и ты бросишь меня через неделю, потому что добился того, чего хотел. И пойдешь искать дальше. Но ничего у тебя не получится. — Чифую захлопнул перед ним дверь в подъезд, и Ханма не успел зайти. Теперь Шуджи не мог увидеть его: не увидел, как загорелись ярко щеки мальчика, как он плавился и едва ли дошел до своей квартиры на негнущихся ослабших ногах. Нет-нет. Ничего у него не получится. Конец мая выдался по-настоящему летним и жарким. На эти даты был запланирован школьный фестиваль обмена клубной деятельностью, и Чифую усиленно готовился вместе с девчонками. Он попытался вместить в свои скромные финансы еще и костюм для косплея, но ничего не вышло — скопленные сбережения он вмиг потратил на лечение найденного в заброшенном доме котенка, и клуб любителей манги представлял в повседневной одежде. Все девчонки оделись по тематике женских персонажей сёдзе-манги. Хорошо, что палатка клуба фотографии стояла гораздо дальше во дворе школы, подумал Чифую. Рядом с Ханмой он становился совсем другим: куда более нервным, суетливым и постоянно ловил на себе его взгляд. Чифую не хотел давать Ханме то, что он хочет. И в конце концов сам не понимал себя, чего же хотел сам? Потому что все участники клуба фотографии так или иначе ходили по всему двору и саду школы и делали фотографии для отчета о фестивале. Но Ханму он так и не увидел ни разу. Не так уж я ему и нравлюсь, подумал Чифую. Эти мысли ему хотелось выбить из себя, стряхнуть, избавиться поскорей. Чифую надеялся быть вовлеченным в работу их кружка и думал, что в тот момент ничего его больше не заинтересует. Они раздавали любопытствующим карточки и наклейки, а еще организовали под сенью больших раскидистых деревьев читальный зал. Чифую передохнул там же, решив перекусить. Он оглядывался, но не заметить Ханму было сложно — тот всегда выделялся среди остальных учеников высоким ростом, и все казались просто коротышками. Наверное, он сильно занят работой кружка. И это хорошо, ведь так? Это хорошо, повторил про себя Чифую. С одной из девчонок клуба смеха ради они решили поменяться одеждой. Та весь жаркий день носила костюм горничной из аниме «Президент студсовета — горничная», и Чифую отдал ей свою удобную одежду, а сам напялил костюм. Тот был ему несколько маловат, особенно в плечах, а вот на бедрах слегка висел, но этот недостаток был заметным только для самого Чифую. Наверное, Ханме кто-то рассказал, не иначе. Ведь не мог же он оказаться рядом с палаткой клуба прямо в этот момент, когда фестиваль подходил к концу? Вероятно, это был Казутора, заглянувший недавно к ним. Ханма пытался поймать кадр, но Чифую только прятался от него намеренно — то в толпе посетителей фестиваля, то за девчонками. Вид Чифую привлекал внимание посетителей клуба, и они непременно отпускали шутки, кажущиеся им смешными, но Мацуно был рад, что его подруга отдыхала теперь в обычной одежде — свободной футболке и штанах. — Специально прячешься? — наконец заговорил с ним Ханма. До сих он оставался молчаливым наблюдателем, видоискателем, придерживающим свой фотоаппарат в татуированных руках. — Ну, конечно, мне ведь больше нечем заняться, — бросил Чифую, не взглянув на него. — Все-таки я успел, — улыбнулся Ханма, и Чифую тут же поднял на него взволнованный взгляд. — Успел тебя сфотографировать. Вероятно, ему нужна была реакция Чифую. Может быть, Ханма и не успел вовсе, только соврал ему. Ханма поймал эту реакцию на лице Мацуно, произнес: — Раз уж я уже успел сделать фотографию, ты не будешь против, если я сделаю еще несколько? Все равно ты проиграл и не смог от меня спрятаться. — Все-таки я буду против, — язвительно проронил Чифую. — И ты не появлялся раньше, хотя все твои одноклубники делали здесь фотографии. — Тебе так хотелось, чтобы я объявился? Я подумал, что мне нужно дать тебе возможность хорошо поработать, не хотелось, чтобы ты отвлекался на меня. Так все-таки надо было? — Нет! — только выпалил Чифую. Но Ханма не дал ему уйти, взял за руку некрепко, слегка придерживая за кончики пальцев. Чифую по-настоящему повело, а, возможно, ему напекло голову, день-то был жаркий. И Чифую поддался. По пути в один из пустующих классов он только думал, думал неутешительно, что был радостен — Ханма обратил на него внимание и хотел сделать фотографии. Наверное, он не напечатает их в ежемесячном выпуске журнала. Потому что они ему не так уж и нравятся. Ханма сделал несколько фотографий. Дверь в класс была закрыта изнутри. Это обстоятельство и еще то, что на Чифую была форма горничной в короткой юбке с белым передником несколько взбудоражила мальчика, осознание бродило на периферии чувств и разума. В классе царило молчание, только за приоткрытыми окнами слышались возгласы людей. Ханма только приблизился, заставляя Чифую упереться в парту. Он надавил коленом на его ноги, немой просьбой заставляя мальчика чуть раздвинуть их, и нажал быстро на кнопку. Чифую только молчал, хотел ли он этого сам? Что Ханма сделает в следующий момент, он не знал, и незнание это делало Чифую заинтересованным и податливым. Такое фото он точно не поместил бы в новый выпуск об отчете за месяц. Чифую глядел на него в упор, но растерянным взглядом. Может быть, Ханма спутал этот взгляд с ожидающим, а может, Чифую сам ожидал? В конце концов он был не против всех этих фотографий и внимания Ханмы. В классе стояла духота или же Чифую просто не хватало воздуха. Он так и сидел на краю парты, чуть отодвинув одну ногу. Но Ханма не говорил ничего. Не отпустил ни единой похабной шутки, не сказал и слова о его внешнем виде. Может быть, тоже не хотел спугнуть это? Или вовсе не думал. Один только Чифую здесь был взбудоражен от схождения нескольких интимных обстоятельств. Ханма только приблизился, и Чифую уперся в его грудь. Заведя руки за спину Чифую, слегка расстегнул замок платья, не до конца, только наполовину, от чего костюм в плечах разошелся. Что он хотел сделать дальше? Ханма запустил свою большую руку под ворот, прикладывая ее к груди, и Чифую в тот же момент вспомнил, что изрядно вспотел в синтетическом некачественном костюме. Кожа его слегка была влажной, смутило ли это Ханму? Он спрятал собственное смущение, уткнувшись лицом в грудь Шуджи, а тот продолжал трогать его под костюмом. Наконец, он прервал настоявшееся молчание: — Тебе нравится? — проговорил он чуть тише, чем обычно. — Тебе нравится, что я тебя… Но Ханма не успел проговорить, Чифую подорвался, оттолкнув его, и убежал. Он захлопнул дверь, он бежал как можно быстрее от этих постыдных чувств, хотел оставить их в классе и больше никогда не ощущать это. Попутно он застегивал платье до конца. Фестиваль закончился, и Чифую забрал свою одежду. Когда он вернулся в класс, Ханмы там не было, но он вспомнил все, что здесь произошло. А по существу — ничего необычного, и между ними ничего не случилось, Ханма только еще начал снимать с него одежду, но от этой неопределенности Мацуно хотелось бежать как можно скорее. От неопределенности, от осознания собственной влюбленности. Но терзаемый постыдным интересом, Чифую подумал, возбудило ли произошедшее Ханму. Может быть, ему даже было неприятно от влажной вспотевшей горячей кожи. Ханма, вероятно, ожидал его у ворот школы, но Чифую даже не взглянул в сторону Шуджи, и с девчонками они отправились пообедать в кафе. Все эти дни он пытался забыть, что происходило в зашторенном темном, покрытом мраком классе, где только щелочка света проскальзывала через жалюзи, напоминая им о реальности. Что Ханма думал об этих фотографиях и о том, что между ними случилось, Мацуно знать не хотел и не поднимал эту тему с ним, да и не было возможности остаться наедине, и все же. Все же Ханма задерживал на нем взгляд или Чифую так только казалось. Просто видел то, что хотел. Эти взгляды — в янтарных глазах Ханмы игрались искорки — и эти прикосновения заставляли Чифую сжиматься телом, превращаться в сгусток нервов и возбуждения. В перерыве перед уроком физкультуры Чифую находился в раздевалке, когда Ханма пришел — к нему ли или кому-то другому или вовсе по делу, мальчик старался об этом не думать, не думать и не гадать, потому что терзание души было невыносимо так же, как невыносимо и сладко его молчаливое прикосновение. — Держи, — возник он перед Чифую — принес опять молочный коктейль, на этот раз банановый. Чифую взглянул на него снизу вверх, задержал этот взгляд, попытался понять, с каким намерением пришел Ханма, и все же понять никогда его не мог. Отчего лицо это было непроницаемо, Чифую хотел найти в нем что-то, найти ответ, наверное. Для чего ты здесь? — Перед физкультурой подкрепишься. Чифую уже переоделся к уроку. Он молча принял подарок, проткнул трубочкой фольгированную крышку. — После фестиваля я думал подождать тебя. Но ты меня не заметил. — Я заметил, — отозвался Чифую. — Я не хотел идти с тобой. На низкой скамейке Ханме было неудобно: он выпрямил свои длинные ноги, и все вокруг него стало выглядеть удивительно маленьким и неуклюжим. Потолок становился слишком низким, школьная обувь и кроссовки пацанов теперь казались гораздо меньших размеров, а сам Чифую чувствовал себя самым крошечным существом. Ханма хмыкнул: — Понятно. Вот блин, немного грустно это, — он сделал паузу, затем проговорил немного тише: — что ты меня избегаешь. Правда совсем не хочешь со мной находиться рядом? — Хочу, но не знаю, к чему это может привести. Чифую не глядел на него. Глядел на его удивительно длинные ноги, на щиколотке ссадина. Потом на лучик света, залегший на полу. Вот и сейчас один из тех моментов. Все попытки избегать самого себя со своей влюбленностью тщетны. Он заметил, что грыз и терзал кончик пластмассовой трубочки. Ханма протянул руку за его спиной, случайно коснувшись ее кончиками пальцев. И взял его за талию, аккуратно придвинул к себе. Их тела соприкоснулись, но было жарко на улице, а в сближении тел — еще жарче, Ханма произнес совсем тихо: — Я сделаю только то, что тебе захочется, ладно? Чифую больше не пил подаренный молочный коктейль. И на его губах он остался маленькой капелькой. Реакция тела его сдавала. Чифую задержал дыхание, что же он сам хотел, что же. Ханма повернулся к нему и положил руку на голое бедро. Еще немного, и она юркнет под черные спортивные шорты, и, возможно, только лишь возможно — Чифую этого хотел, а потому молчал в неопределенности. Послышались шаги, пацаны зашли в раздевалку, и Ханма отстранился. Он поднялся, поздоровался с друзьями. Потом проговорил неопределенное, в пустоту: — Ах, блять, — пропел он, — самая настоящая пытка. Это, конечно, было адресовано Чифую. На занятиях по физкультуре он увидел Ханму на крыше. Тора бросил что-то, мол: «Он вообще на уроки ходит?» Наверное, появляется здесь ради клуба фотографии, подумал Чифую. И правда, он щелкал виды, которые обнаружил с крыши. У Мацуно жгло на затылке и, наверное, это лишь его придумки. В выходные он написал: «Приходи ко мне вечером. Что-нибудь посмотрим. Я не стану лезть. Только пофоткаю». Чифую остро хотелось этого, хотелось побыть с ним рядом. Рядом с Ханмой чувствование себя маленьким совсем не коробило, а было приятно. Почему так? Характер у него был невыносимый, Шуджи превращал всё в шутку и совсем не казался искренним. Чифую думал до самого вечера, пока наскоро не оделся, он сказал матери, что пойдет с ночевкой к другу. Внутри него все тянулось к тому, чтобы прихорошиться. И Чифую только лишь побрызгал парфюм на шею и отставил, сконфуженно отвернувшись от зеркала. Ему чудилось, что под натиском Ханмы он становится другим. Хочет быть особенным для него. Потом он все же переоделся — решил вместо брюк надеть коротковатые шорты, намазал губы бальзамом, затерявшемся на дне рюкзака еще с ветреной осени. Множество запахов было вокруг. Стояла жара, оттого и цветы пахли сильнее, и по ветру распространялся удушливый аромат. Его немного повело от жары или же от предстоящего вечера. Но дома у Ханмы стоял вентилятор, под которым тот лежал прежде в ожидании Чифую. Они и правда просто посмотрели фильм, и Ханма совсем к нему не прикасался. Попросил только пофотографировать, в то время как Чифую сидит на подоконнике, а за окном рдеет закат, оттого все внутри комнаты стало розоватым — подоконник, стена напротив окна, мебель, кожа Ханмы, стоявшего неподалеку от Чифую. И Ханма просил его быть естественнее, только Чифую не мог расслабиться, плечи поджимал и то ли тянулся к нему сам, то ли отталкивал непроизвольно, понять себя не мог. Мацуно не спалось. Он не поворачивался в сторону кровати, на которой спал Ханма. А спал ли вообще? На затылке Чифую остро чувствовал жжение, наверное, и правда пялится, вот и заснуть не могу, рассуждал он. Бесцельно смотрел в сторону окна, в левом верхнем уголке была видна часть фонаря, и книги на подоконнике отбрасывали длинные тени. Совсем никак не спалось. С улицы через приоткрытое окно распространялся запах цветущих деревьев, цветочные масла эти все еще сильно пахли, пусть даже наступила прохладная ночь. Внизу у Чифую тяжелело так сладко, от осознания того, что Ханма находился рядом, но конечности казались свинцовыми. Он с трудом приподнялся на постели, Ханма и правда смотрел на него, но, словно уже засыпая, постепенно закрывал глаза, а когда Чифую поднялся, тут же метнул взгляд. Однако телом не двигался, и только тогда, когда Чифую залез на кровать, он лег на спину. Отсыревший матрас прогнулся, и Мацуно был бы рад стать невидимым, легким как перышко, чтобы матрас и пол не издавали скрипучие звуки, чтобы Ханма и не заметил даже. Но он забрался на постель, затем сел на Ханму сверху. Шуджи его не трогал. Обещал же. Руки на постели только. Ханма посмотрел на него в упор и молча, ожидал команды как верная собака. Чувствовать под собой его вставший член было невыносимо сладко, от прижался навстречу. Секунда на обдумывание, Чифую решил бросить все под его ответственность: — Сделай что-нибудь. И Ханма, схватившись за его талию, заставил дернутся навстречу, сладким сильным трением прикоснуться друг к другу. Ханма выдохнул шумно, дернул Чифую на себя, заставив его притереться вновь, но в следующий момент уже поднялся, заставляя того лечь на живот. — Всё что мне в голову придет — сделать? — он нагнулся и поцеловал его в шею сзади. — Не всё, — неуверенно проговорил Чифую. Это было сказано очень тихо, но в тишине темной маленькой комнаты громыхнуло. Он услышал, как Ханма хохотнул позади, выдохнул. Футболка и так задралась, что ему еще не хватает? Но Ханма заставил ее быстро снять, прежде чем Чифую вновь спрятался лицом в подушку, не в силах сказать что-либо, сделать. — Приподнимись, — сказал он ласково, положив руки на бедра Чифую, и Мацуно встал на колени. Что же он хочет сделать, неужто он?.. Но это ведь делается совсем не так просто, потому Чифую было страшно. Однако все оказалось иначе, но не менее жутко и оттого приумножалось страхом удовольствие. Совсем не так, как дрочить самому себе, смотря порно в одиночестве или листая журнал. Ханма взял свой член в руку и поводил по оттопыренной заднице, совсем немного дразня. Потом нырнул им между бедер, и головка мучительно медленно прошлась по коже напряженного члена Чифую. — Сомкни бедра, — проговорил он тихо-тихо, будто боялся отпугнуть, и Чифую послушно сделал это, захватив его член между своих бедер. Горячая кожа их теперь соприкасалась, и оттого становилось так томительно и приятно одновременно. Ханма стал двигаться. Взял в руку напряженный член Мацуно, надрачивая в такт своим движениям. И соприкосновение это нестерпимое, которое желаешь только увеличить (но куда уж ближе), сделало Чифую особенно чувствительным, он заскулил в подушку. Когда другая рука тебе надрачивает, совсем по-другому ощущается. И он дразнит еще — остановился резко, чтобы потом через пару секунд продолжить с новой силой. Кровать под ними скрипнула разок, Чифую ужасно застыдился этого звука, так же, как и последовавшего за ним собственного всхлипа. Он кончил быстро, сжав ткань своей футболки, вслед за тем почувствовал, что на ягодицах его пролилось горячее семя. Ханма поводил набухшей головкой между его ягодицами также мучительно медленно. Они немного полежали, Мацуно прикасался спиной к его голой влажной груди. Ханма поцеловал его в шею, в плечи. Спустя время произнес: — Можешь меня потрогать? — Чифую только незаметно кивнул. Завел руку назад, чтобы дотронуться до вставшего вновь члена Ханмы. Понимал, что ведет себя совсем неправильно, когда потакает своему стыду, и все же не мог. Ханму это совсем не устроило, он навис над Мацуно, и тогда взгляды их неизбежно встретились. Чифую очень боялся увидеть на его лице улыбку — что бы она тогда означала, насмешку над его стеснением? Но Ханма только смотрел на него по-щенячьи преданно, потянулся за поцелуем, и вот он случился. Шуджи наверняка понял, что Чифую никогда не целовался. Раскрыл рот послушно; его захватило волной этого накатывающего волнами возбуждения, которое не дает ничто, кроме поцелуев, — Чифую убедился в этом за последний час. Сделалось дурно и жарко, но ему хотелось продолжить, и они вновь друг другу подрочили, только на этот раз Ханма то смотрел на него, то целовал крепко. Утром Чифую хотелось сбежать. И отправиться в школу в одиночку. Он не знал, чего стеснялся больше: того, что придется взаимодействовать с Ханмой, или того, что они придут вместе. Но переступил через себя — проснувшись совсем рано утром, он закрыл глаза и проснулся только по будильнику. Ханма долго не вставал, но Чифую и подозревал, что он даже в школу не собирался. Наверное, спит вот так до обеда, а потом посещает только физкультуру или кружок фотографии. Чифую приготовил завтрак из того, что было в холодильнике, пусть и холодильник у него был почти пустой. По пути в школу Ханма пощелкал виды; Чифую подумал, что Шуджи ходит этой дорогой каждый день, и каждый день находит, что бы еще сфотографировать? Но перед выходом, когда они оба собрались, Шуджи ненадолго задержал его на пороге. Взял за плечо, нагнулся. Чифую как-то рефлекторно опустил голову, потом резко поднял: — Чего тебе? — Можно?.. — Нет, — проговорил он, что расстроило Ханму; было тяжело, просто тяжело сказать, чего на самом деле хочешь, потому что это кажется глубоко постыдным. Он произнес погодя: — Можно. И Ханма его поцеловал, Чифую только прижался к прохладной входной двери. Ханма трогал его за плечи своими горячими руками. Мацуно посмотрел на него, лицо Ханмы находилось близко. Чифую показалось, что он расплавится, хотя в коридоре было прохладно, да и с подъезда веял приятный холод. Интересно, когда начинался этот отсчет, в какое время? С ночи, прямо сейчас? В раздевалке перед уроком физкультуры? Или не начинался еще, потому что Чифую ему не признался в симпатии. Этот отсчет, с которого Ханма начнет скучать и теперь не станет смотреть на него, как на объект любви. — Идём, — выдохнув, сказал Чифую. Ханма для приличия немного поплакался, что Чифую заставляет его ходить в школу. — Поспали бы до двенадцати в обнимку, — проговорил он, спустя паузу добавив: — малыш. Чифую встрепыхнулся, произнес: — Я тебе не малыш, — но думал, на самом деле, о другом, о том, что Ханма уже все понял. Он понял, что Чифую влюблен в него, а потому отсчет времени до того, как Ханма начнет скучать и заглядываться на девчонок, уже начался. Сделалось тяжело на душе, Чифую замолчал. Эту тему с ним затрагивать вовсе не хотел, ведь в таком случае провал неизбежен. — А ну, пойдем. — Куда? — Идем-идем. Они свернули с пути в переулок, затем спустились с горки к берегу реки. Прошли еще немного, Чифую в это время раздумывал, как бы с этого пути добраться до школы вовремя, а Ханма все вел его дальше и вот они добрались до пролеска. Стояла духота. Ханма нагнулся и поцеловал его в губы, Чифую отстранился немного, распахнул широко глаза: — Ну зачем ты?.. До дома дотерпишь. — Не могу, — сказал Ханма, потом прижал к себе. Чифую спрятался в его груди, от пиджака Шуджи пахло сигаретным дымом. — Пойдем уже, — проговорил он растерянно. — Опоздаем. — Ничего страшного. Чифую слегка его обнял. Мацуно казалось, что степень искренности объятий должна отпугнуть Ханму, и что делать тогда? С этим разбитым сердцем. Даже не расскажешь никому — ни пацанам, ни подругам. Ночью Чифую приснился эротический сон. Чифую стоял на дрожащих коленях, едва ли упираясь ослабевшими руками, какие только бывают во сне, в матрас. Ханма трахал его сзади. Их кожа соприкасалась каждую секунду, Мацуно чувствовал себя жутко распаленным. Ханма трахал его молча, запустил руку в его соломенные волосы, оттянул. Но внезапно он остановился. Чифую заныл и оглянулся, но обнаружил, что Ханма держит фотоаппарат в руках. И только лишь Мацуно успел спросить его: «Что ты делаешь?», как Ханма щелкнул кнопкой. Это лишь до странного возбудило Чифую затем — и во сне, и наяву. И несмотря на то, что между ними происходило, утром Чифую совсем не мог смотреть Ханме в глаза. В тот день все пошло наперекосяк. Чифую забыл рабочую тетрадь по японскому языку дома, потом не ответил на литературе. А между уроками Ханма спускался на этаж ниже и все время только и говорил о том, что им нужно хотя бы пообедать вместе. — Я, между прочим, только ради тебя в школу хожу, — сказал Ханма, и почему-то это раздражало в тот день. Так раздражало, что в мыслях Чифую сначала думал: «Отсосать мне тебе за это, что ли?», а потом что-то вымолвив, послал его. Может быть, даже для необидчивого Ханмы, который любимые жизненные перипетии воспринимал с интересом, а человеческие взаимоотношения — с большим любопытством, курящего свои дедовские сигареты на крыше с прагматичным видом пожившего свое парня, могло звучать обидно. С трудом Чифую вспомнил то, что ляпнул, он сказал: «Отвали от меня. И не прикасайся ко мне больше». И Ханма не появлялся более. Только между шестым и седьмым уроком перекинулся парой слов с Торой, а на Чифую даже не обратил внимания. И что же, будет теперь наказывать молчанием? Тотальным игнорированием. Или же Чифую резкостью своей вовсе отвел любые симпатии. Мацуно только разозлился на него больше, внутри сделалось так гадко. Что-то внутри подсказывало, что Ханме нет дела до молчания, если даже во время важного экзамена он заткнуться не может. И нет дела до обид, потому что он сказал, сказал же, что никогда не обижается. Чифую написал ему сообщение: «Ты еще не ушел?», и Ханма ответил почти тотчас: «Я печатаю фотографии, все остальные ушли». И, не написав ему более ни слова, отправился на последний этаж школы в кабинет кружка фотографии. Ханма действительно печатал фотокарточки, в классе уже темнело. Чифую совсем не знал, с чего бы начать, но, когда увидел его, внутри у него как будто цветок расцвел и колол теперь острыми шипами. В закатном солнце черты лица Ханмы сделались округлыми и нежными, он улыбнулся: — Закончил? — Ты обижен на меня? — сразу спросил Чифую. — Совсем нет. Я ведь сам знаю, что очень приставучий, вот ты и взбесился. Мне не стоило доставать тебя каждую перемену. Просто я очень соскучился. Помолчав, Чифую сказал: — Не ври. — Я не вру. Чифую замолчал, ему хотелось уйти. Отчего рядом с ним такое шаткое настроение, то ли хочется убежать, то ли хочется остаться. Чифую поборол себя, произнес только: — Я тогда домой пойду. — Нет, подожди, — Ханма взял его за руку. Как обычно прижал его к своей груди, Чифую прижался слегка в ответ. — Совсем не хочется меня слушать? Или идти со мной домой. Я тебе нравлюсь все-таки или нет? Я же не держу тебя насильно. Чифую не хотел что-то отвечать. Бросит, бросит, непременно бросит. Ханма приложил его к столу и наклонился за поцелуем. Чифую и не заметил рюкзак, стоявший за его спиной, тот упал из-за трясущегося стола. Он посмотрел вниз и нагнулся за рюкзаком. Он увидел, что по полу были разбросаны фотографии. — Я сам подниму, — спешно проговорил Ханма, нагнувшись. — Нет, подожди. Чифую подобрал фотографии, полистал их — везде был изображен только он, и, возможно, сначала не поймешь, но Чифую ведь знал свое тело, знал, где располагались его родинки, какая у него форма ногтей. Вот напряженная шея Чифую, он точно знал, что там у него две родинки, одна за другой вертикально. Вот видна половина лица, но, похоже, самой главной частью этой фотокарточки являлись раскрытые губы. Разбитые коленки, прижатые в груди, на Чифую виднеется форма для физкультуры. Наконец эти сраные кеды в грязи и рубашка в бензиновых разводах. Прикрытые глаза, так что ресницы откидывают длинные тени на лицо, на переносице маленькое скопление веснушек. Чифую вдруг вспомнился этот сон. Вообще-то на фотографиях был изображен Чифую еще до весны, в которую они начали встречаться. Это Мацуно понял по голым веткам деревьев на фоне, по снежным шапкам домов позади. И тогда Чифую побежал. Позади послышалось: «Постой» и слышалось потом еще и еще раз. Чифую не останавливался и бежал так быстро, как только мог. Ханма, быстро сложив в рюкзак разбросанные фотокарточки, побежал за ним. С самого начала у Чифую не было и шанса оторваться, а теперь он понимал — у него не было выбора. Ханма всегда получал то, что хотел. И Чифую никак не мог вырваться из его больших неуклюжих рук. Он добежал до парка и сошел с тропы, но Ханма догонял и догнал, схватив его за ворот пиджака. Чифую повалил его на землю, сел сверху и ударил в лицо. Потом еще раз и еще, отчего у Ханмы из носа пошла кровь. Все это вместе: подскочивший адреналин, злость вперемешку с желанием остановиться и вернуться снова в его объятия, малехонькое движение вперед, сидя на его паху, возбудило их двоих. Ханма взял его за бедра и заставил резко двинуться еще раз, потом взялся за затылок Чифую, наклоняя к себе, но Чифую сам хотел, сам хотел его поцеловать, а потому пошел на поводу у собственного тела, у пронизавшего их двоих тонкими невидимыми цепями магнетизма. Он двинулся еще раз, все продолжая целовать, притираясь ко вставшему в брюках члену. Ханма просунул руку меж ними, расстегивая ремни и ширинки, Чифую пролепетал только: — Не здесь, — а сам продолжил. Возбуждение волнами цунами разлилось по всему телу, Чифую сделался сначала напряженным, а потом вмиг обмяк, положив голову на его плечо. — Прости меня, — проговорил Ханма на выдохе. Над ними простирались высокие деревья, их кроны не соприкасались и через узенькие промежутки виднелось голубое-голубое небо. — Я был по-настоящему одержим тобой. Но я и сейчас тобой одержим, только я больше не стану мусолить те фотографии, не ищу тебя через объектив своего фотоаппарата, потому что ты уже рядом со мной, и я могу смотреть на тебя прямо сейчас. Чифую поднялся, посмотрел на Ханму. Кровь у него размазалась по щеке, он улыбался. Сердце у Чифую стучало, как у подбитой птицы, он понял, что не сможет сейчас разорвать эту связь. Прикосновения Ханмы привязали его, сделали его зависимым и, может быть, дело в том, что Чифую нравилось смотреть на себя через призму взгляда Ханмы на него, лицезреть эту любовь через фотографии, а может, дело в чем-то другом. Чифую нагнулся к нему, поцеловал в губы. Он очень хотел узнать.