Хрупкой душой проникнуть между твоих рёбер

      Сынмин сонно приоткрывает глаза и сразу прищуривается: утреннее солнце щекочет его щёки, касается ресниц, волн каштановых волос. Лицо Чана в пяти сантиметрах от его, он словно тонет в солнечном свете: ленивые лучи ласково высвечивают кудри, целуют его до волнительного стука в груди полные губы. Сынмин протягивает руку, ведёт пальцем по переносице, скатывается по крылу носа к ямочке над губой.       А ведь ещё несколько месяцев назад всё было совсем по-другому. Ещё несколько месяцев назад Сынмин думал, что больше никогда не сможет доверять Чану.       Это было отвратительное, невероятно тёмное время, хотя начиналось всё очень даже неплохо. Сынмин просто пришёл на прослушивание в агентство, просто решил стать трейни и просто оказался закреплённым за группой из семи таких же вдохновлённых парней, которые переступили порог компании с надеждой в будущем стать выдающимися артистами.       И в группе Сынмина так же просто — как будто по мановению руки судьбы — оказался харизматичный светловолосый парень, который, как позже Сынмин узнал, позиционировал себя их лидером.       Это звучало как успех: молодой целеустремлённый альфа, который одним взглядом, одним словом умел вдохновить толпу ребят, только пришедших на прослушивание и боязливо жмущихся у дверей танцевального зала. — Ваша мечта совсем близко: всего лишь за очередным поворотом, который вы все сейчас боитесь преодолеть. Но если вы отдадитесь цели, которой жили всё это время, однажды весь мир заговорит о вас.       Сынмин очень хорошо запомнил эту фразу, и долгое время он была его путеводной звездой, когда он тихо плакал в пустом тренировочном зале, потому что мышцы сводило от бесконечных попыток повторить непокорную связку, а горло саднило после многочасовых занятий вокалом. Тогда, в полумраке зала, Сынмину казалось, что он абсолютно один и никто не протянет ему руку, чтобы помочь подняться и следовать за своей мечтой. И всегда в такие моменты в голове звучал мягкий искристый голос Чана, который говорил с уверенной улыбкой на лице: «Ваша мечта совсем близко: всего лишь за очередным поворотом», и Сынмин, стиснув зубы, снова поднимался с пола, чтобы заставить непослушную связку покориться ему.       С мыслью о Чане Сынмин преодолевал самые мучительные минуты своей жизни, и потом, стоя перед директором и впитывая его похвалу, он невольно вылавливал среди взглядов других ребят взгляд Чана — такой же мягкий, как всегда, и невероятно благодарный. Словно Сынмин действительно горы свернул и приблизил их группу к долгожданному дебюту.       Чан, лёгкий на подъём, всегда полный свежих идей, трудолюбивый, имеющий колоссальные знания в сфере развлечений, потому что в одиночку варился в ней долгие восемь лет, невероятно восхищал Сынмина. И, может, даже нравился ему.       Омега редко серьёзно задумывался над этим: их расписание было настолько плотным, что с трудом удавалось выкроить время на сон, не говоря уже о размышлениях над тем, что теплилось и постепенно разжигалось в сердце Сынмина.       Рядом с Чаном просто было комфортно, тепло, надёжно. Рядом с Чаном просто хотелось быть.       И в суматохе преддебютных приготовлений Сынмин не сразу заметил, что Чан стал чаще заглядывать к нему в комнату, чтобы поболтать перед сном, ждать его с уроков вокала, чтобы вместе дойти до общежития, обнимать его самым первым, когда директор приходил к ним с очередной похвалой. А когда заметил, понял, что уже настолько привык к тому, что Чан всегда рядом, что даже под страхом смерти не смог бы его отпустить.       Впрочем, альфа, кажется, не торопился куда-то исчезать: он по-прежнему после тренировок таскал Сынмину воду, справлялся о его самочувствии, выкрикивал его имя, когда парни спорили, кто первый пойдёт в душ. Всё это грело сердце и селило на скулах и так всегда застенчивого омеги жгучий румянец. — Сынмин-а, как прошёл день? — спросил Чан, прикрыв дверь, и тут же плюхнулся к омеге на кровать, окольцевав его со спины конечностями.       Сынмин смущённо заворчал, пытаясь отстраниться, но Чан держал крепко и что-то урчал ему в плечо, поэтому в конце концов омега смирился и позволил альфе вжаться в свою спину: главное, что Хёнджин ещё не скоро вернётся, так что ничего страшного, если они недолго так полежат. — Ну… на вокале преподаватель сказал мне, что мой фальцет улучшился и стал более ясным, а потом мы с Минхо прибирались и возились с ужином, так что день оказался довольно удачным…       Сынмин затих и принюхался, потому что вдруг уловил в воздухе нечто особенное. А затем медленно повернулся к альфе лицом — и сомнения развеялись так же внезапно, как и возникли: Чан действительно выпустил свой запах, даже несмотря на то, что они договорились пока не демонстрировать его друг перед другом, а это могло означать, что… — Я тебе… — начал Сынмин, бегая глазами между потемневшими зрачками Чана. — Нравишься, — тихо гулко ответил альфа, и его феромоны захлестнули Сынмина, проникая в его артерии плотными тягучими волнами. — Я хочу, чтобы ты был моим.       От неожиданности омега отпрянул и только и мог что быстро моргать, дыша ярким ароматом хвои, который делал его невероятно податливым. И Чан явно чувствовал это, потому что придвинулся вплотную к его лицу и огладил жадным взглядом чужие губы, чтобы через мгновение наклониться предельно близко… — Нет!.. — выдохнул Сынмин, и его голос показался ему чужим: он вылетел из горла слабым писком — таким, каким обычно молят о пощаде, и, честно говоря, омега не мог понять, почему в момент всё изменилось и Чан — его добрый, отзывчивый, понимающий Чан — вдруг стал пугать. — Почему «нет»? — удивлённо спросил альфа, снова придвигаясь вплотную. — Я разве тебе не нравлюсь? — Нравишься, но… — Тогда что не так? — Я ещё не готов целоваться, я до этого ни с кем… не целовался… — Тогда я тебя как раз научу, — беззаботно отозвался Чан, снова опуская взгляд на сынминовы губы. — Для людей, которые друг другу нравятся, целоваться — естественно. — Но я не могу, мне как-то некомфортно, я не могу так быстро! Мы же только друг другу признались! — воскликнул Сынмин, и его мучительное «Ча-а-ан!» потонуло в глубоком резком поцелуе.       Не таким омега представлял свой первый поцелуй. Не таким неправильным, тревожным, страшным. В его голове все первые разы были нежными, они случались вовремя — когда Сынмин чувствовал, что готов к новому опыту. А сейчас альфьи губы терзали его рот, мучая омегу до тоски, и ему ужасно хотелось оттолкнуть Чана, но потом он вспоминал, что этот альфа — их невероятный лидер, который ради своих ребят готов на всё, а значит, ничего плохого он не делает, значит, это Сынмин не понимает, как должны начинаться отношения, как должен ощущаться первый поцелуй…       Правда, зажмурившись, зажавшись каждым мускулом своего тела, Сынмин, почему-то думал только о том, что, как только всё закончится, он вычеркнет всё из своей головы, потому что считать это своим первым разом ему не хотелось. — Вот видишь, ничего страшного, — улыбнулся Чан, отстранившись, — всего лишь поцелуй.       Он потрепал Сынмина по волосам, и тот только смог выдавить из себя тихое «ага», когда Чан с довольным лицом поднялся с кровати и, напевая что-то себе под нос, вышел из комнаты.       «Чан… — думал омега, промаргиваясь от слёз, которые ни с того ни с сего набежали на глаза. — Почему же так, Чан? Что же ты такое делаешь?..»       Чан всегда был его светом, он отогревал душу Сынмина в моменты омертвения, но теперь… Теперь, когда омега рядом с ним ощущал лишь тревогу и страх, альфа превратился в его персональное проклятие.       И ладно: если к поцелуям Сынмин постепенно привык и они даже начали ему нравиться, особенно когда Чан вылавливал его на тёмной кухне и долго глубоко целовал, то другое, более тревожное, он никак не мог принять.       Чан начал трогать его. Сначала как бы невзначай соскальзывал ладонями ниже, когда они обнимались, и омега сначала даже думал, что Чан случайно, поэтому и не отреагировал вовремя. Но потом пальцы стали всё увереннее ложиться на его ягодицы и гладить, сжимать… и, в общем-то, внушать Сынмину ужас, потому что он к поцелуям-то кое-как привык, а теперь альфа показывал, что им нужно сделать более серьёзный шаг. И отказать он Чану не мог, потому что тот наверняка бы его не понял или — кто знает? — вообще бы разозлился… И потому что Чан всё равно Сынмину нравился. Да и по душе пробегал холодок от мысли, что он снова останется один на один с преддебютными переживаниями, если оттолкнёт альфу.       И он терпел, хотя душу мутило мерзким чувством безысходности, надеялся, что мягкие движения, которыми он убирал ладони альфы с сокровенных мест, станут для Чана сигналом, что он что-то делает не так. Но время шло, а Чан продолжал каждый раз соскальзывать с поясницы ниже и медленно, вдумчиво касаться его.       Когда Сынмин впервые набрался смелости и сказал Чану не распускать руки, альфа посмотрел на него с искренним непониманием. — Почему? — спросил он, нахмурившись. — Я же тебе нравлюсь. — Ты нравишься, да, это правда! Но Чан, это не значит, что ты можешь трогать меня везде, где вздумается! Я ни с кем никогда не был в настоящих отношениях, поэтому мне страшно и некомфортно, когда ты запросто вторгаешься в мои личные границы!       Чан неверяще отстранился, закусив губу, по его лицу волной прошла нервная дрожь. — Ну а как ещё? — пробормотал он. — Близость с тем, кого любишь, — это же нормально. И я пытаюсь показать тебе, что это не страшно. — Но мне страшно! — вскрикнул омега, чувствуя, как глаза влажнеют. — Мне от каждого твоего движения почти физически больно, хотя ты мне искренне нравишься! Но то, что ты делаешь, я никак не могу принять! Я не чувствую, что нравлюсь тебе настолько, чтобы ты заботился о моих чувствах!       Сынмин глотнул воздух, пытаясь восстановить сорвавшееся дыхание, но истерика нарастала с каждой секундой. — Но я наоборот постепенно помогаю тебе привыкнуть к тому, что естественно между альфой и омегой! — проговорил альфа с явным негодованием: он тоже начинал терять терпение. — Я понимаю, что тебе может быть страшно из-за нового, неизвестного, но это только на первых порах… — Да ничего ты не понимаешь! — взвился Сынмин и успел увидеть в глазах альфы удивление и даже тревогу: тихий уравновешенный омега едва ли не впервые кричал — и кричал на альфу, своего лидера! — и это было чем-то из ряда вон, абсолютно диким. — Я живой человек, а ты ко мне относишься, как к игрушке! Как к своей игрушке! А я никогда тебе не принадлежал!       Он вырвал запястье из пальцев Чана, резким движением отшвырнул стул к стене, едва не задев студийный микрофон. Схватил с дивана свои вещи, и, взявшись за ручку двери, в последнем порыве боли и ярости всё-таки обернулся, и крикнул со всей ненавистью, которая успела потопить некогда трепетные чувства: — Больше никогда не прикасайся ко мне! Я не буду встречаться с животным, которому нужен только… только секс!       Он вылетел из студии и понёсся по коридору, зло стирая со щёк дурацкие слёзы. Сынмину ужасно не нравилось, что в последнее время он стал таким плаксивым. И, главное, из-за кого? Из-за альфы, который ни разу не позаботился о его чувствах!       «Нахер его! Нахер! Со всеми моими чувствами к нему! Уж лучше всю жизнь быть одному, чем рядом с таким… монстром!»       Сынмин не помнил, как добежал до общежития. Помнил только, что в прихожей на него странно посмотрел Минхо и что он сам улёгся в кровать не раздевшись, хотя хотелось снять с себя не только одежду, но и слой кожи, чтобы перестать ощущать фантомные касания чужих пальцев по всему телу. А ещё помнил, что впервые позволил себе рыдать в подушку от охватившего сердце бессилия и ощущения, будто его доверие к миру навсегда рухнуло.       Когда Сынмин взорвался и высказал всё Чану, тот впал в ступор. Он помнил милых омег, с которыми у него раньше были отношения, их очаровательные улыбки и готовность отдаться альфе без вопросов.       «Ты такой сильный красивый альфа, — ворковали они, объезжая его бёдра. — Мечта любого омеги. Только прикоснись — и любой из нас растает».       Чан жил с этой мыслью долгие годы, поэтому полные разочарования глаза Сынмина выбили его из колеи. Что он сделал не так? Сынмину реально могла не понравиться демонстрация его силы?.. Ведь все омеги от этого без ума!       Альфа снова и снова прокручивал в голове слова своих бывших омег, потом вспоминал заплаканное лицо Сынмина и никак не мог сложить картину в логичный пазл. И впервые по-настоящему жалел, что провёл детство не в кругу семьи, где родители могли бы объяснить ему, как должен вести себя альфа, когда ему кто-то нравится.       Чан вздохнул, выдёргивая себя из воспоминаний и отставляя тарелку с рамёном. Есть последние дни совсем не хотелось: каждое блюдо напоминало ему о том, как они с Сынмином после тренировок заходили на ужин в уличные ресторанчики и подолгу разговаривали обо всём на свете. — Может, тебе приготовить что-нибудь другое? — раздался рядом голос Минхо, и Чан поперхнулся лапшой, которую не успел дожевать. — Да нет, не надо, — ответил альфа сквозь кашель и быстрыми глотками выхлебал воду из кружки. — У тебя что-то случилось с Сынмином? — как бы между делом поинтересовался Минхо, раскладывая вымытую посуду по шкафам. — Ничего такого. — И поэтому вы прячетесь друг от друга? — насмешливо спросил альфа и опустился на стул напротив лидера. — Чан, я вижу тебя насквозь — нет смысла от меня прятаться. К тому же, сейчас я единственный, кто знает о вас и может хоть что-то посоветовать.       Чан удручённо вздохнул, бросив на Минхо усталый взгляд, и принялся возить палочками в остывшей лапше. — Откуда ты вообще обо всём всегда знаешь? — Ммм, — Минхо потянулся и с довольным лицом улёгся на сложенные руки. — Просто немного наблюдательности и эмпатии. — Я думаю, что ужасно повёл себя с Сынмином, — выдохнул Чан. — Я не задумывался, что могу на него давить, пока он не накричал на меня… и не сказал, чтобы я больше к нему не приближался. — О, всё настолько серьёзно? — с задумчивым лицом поинтересовался Минхо и, отщипнув от грозди на тарелке виноградинку, положил её в рот. — А ты не думал с ним поговорить? — Да он от меня шарахается, как от привидения! Какой там «поговорить»?!. — И что же ты такое сделал, что наш терпеливый доброжелательный Сынмин вдруг стал таким злобным? — Я поцеловал его, потом, спустя время, стал касаться его более откровенно… — И? — Судя по всему, против его воли.       Минхо метнул на Чана острый взгляд и резко выпрямился. — Ну ты и мудак, — колко проговорил он, поморщившись, но, когда лидер посмотрел на него побитым щенком, смягчился. — Ты, вообще, представляешь, каково для омеги, как он, повышенное внимание альфы? Он даже с остальными омегами не обсуждает отношения, секс и прочее, а ты решил сразу перейти к делу! Естественно, ему стало страшно! И, самое главное, он мог решить, что нужен тебе только для плотских утех, раз ты так настойчиво пытаешься залезть к нему в штаны.       Минхо с хрустом откусил яблоко и уставился на Чана сквозь прищуренные веки. — Я… мудак, — медленно проговорил он и принялся обеими ладонями ерошить волосы. — Прекрати, — бросил Минхо, хватая его за запястья. — Вырвешь то немногое, что у тебя осталось — Сынмин на тебя вообще больше никогда не взглянет. — Он и так, — покачал головой лидер. — Ты думаешь, он вообще когда-нибудь со мной заговорит после всей херни, которую я натворил? — с мучительно искажённым выражением лица спросил его Чан. — Типа блять, я же собственными руками его разрушил! — Эй, Чан, — мягко позвал Минхо, наклоняясь к лицу лидера. — Успокойся: всё ещё можно изменить. Мы все ошибаемся, и, конечно, вы будете помнить обо всём, что произошло, но это так или иначе ваш общий опыт: Сынмина как омеги, который не умеет отказывать, а тебя — как альфы, который не знал, что не все омеги дают после первого поцелуя.       Чан кивнул, тревожно задерживая дыхание, но тут же его ладони оплели пальцы Минхо, а по его лицу запорхали лёгкие поцелуи. Нет, они никогда до этого не проявляли друг к другу чувства, но мягкие касания чужих губ именно сейчас ощущались нужными, правильными, заземляющими. Словно Минхо непостижимым образом видел Чана насквозь и понимал, что его загнанной исстрадавшейся душе сейчас ничего не нужно так сильно, как простая человеческая ласка.       Сынмин снова до боли в лодыжках тренировался в зале, а потом, запыхавшись, растянулся на полу. И когда дверь хлопнула, заставив омегу закинуть голову, он тут же вскочил, и отбежал к дальней стене зала. — Что ты тут забыл? — глухо спросил Сынмин, нахмурившись, и Чан с горечью отметил нотки угрожающего рыка в его голосе. — Пришёл поговорить. — Уже поговорили, — отрезал омега и подошёл к дивану, чтобы быстро затолкать вещи в рюкзак. — И знаешь, — продолжил он, развернувшись к альфе, — у меня после этого, почему-то, окончательно пропало желание разговаривать с тобой. — Сынмин, я понимаю, я знаю! Но дай мне пару минут — и я всё объясню! — Проваливай, — бросил омега, не сводя с Чана полные неприязни глаза. — Я не уйду, пока не поговорю с тобой, потому что для меня это важно! — Зато для меня не важно. Так что — так уж и быть — первым уйду я, — с ядом выплюнул Сынмин и рваным шагом направился к двери.       Чан, понурив голову, послушно отступил от прохода, но затем в каком-то одному ему понятном отчаянном порыве схватил омегу за запястье и умоляюще посмотрел ему в глаза: — Пожалуйста!..       Сынмин выдернул руку, закинул рюкзак на плечо и с силой оттолкнул Чана от себя: — Нет. Никогда.       И вышел, хлопнув дверью.       Чан осел на пол, уткнулся лицом в ладони, чувствуя, как всхлипы рвутся из горла, словно кровавые цветы, которые выплёвывает из глотки смертельно больной человек.       Он похоронил любовь Сынмина. Он собственными руками, этими пальцами, которые теперь размазывали по щекам бессильные слёзы, уничтожил всё. И только его, чанова любовь продолжала твердить ему тихим шёпотом, что шанс есть, что стоит попытаться ещё, даже если придётся переступить через себя.       Чан стал очень ласковым. Он не проявлял к Сынмину особенного внимания, но так или иначе незаметно заботился о нём: проверял, чтобы на обед стафф заказал что-нибудь из любимых блюд Сынмина, следил, чтобы любимый шампунь его омеги не заканчивался. В общем, стал его ангелом хранителем, тихо оберегающим Сынмина от невзгод. — Нет, директор, это вы не понимаете, — сдерживая себя из последних сил, проговорил Чан. — Я за Сынмина ручаюсь и знаю, что он бы никогда не повёл себя так, как вы говорите. — Но его видел стафф! — гневно ответил директор и едва не стукнул кулаком по столу. — Или ты хочешь сказать, что отдел кадров моей компании нанимает сплетников? — Я не говорю про всех. Я говорю про конкретного человека. Вот скажите мне, кто он? Визажист, звукорежиссёр, менеджер — кто-то из стаффа, который работает у вас годами? — Он стажёр, но это не имеет значения! Он тоже человек и, как и более опытный стафф, имеет право голоса! — Значит, стажёр? — насмешливо бросил Чан. — Господин директор, вы знаете, что я глубоко уважаю вас, но посмею сказать одну наглую вещь: вы слишком доверяете тем, кто нанимает новых сотрудников. Никто не знает, кто этот стажёр, с кем он в компании может быть связан и какие у него, вообще, планы на мою группу, раз он с первых дней стажировки решил оклеветать моего мембера. Вы знаете моих ребят: они соблюдают все установленные вами правила и, даже если бы завели отношения, не стали бы раскрывать их в агентстве, где камеры и куча чужих глаз! К тому же, я лично знаком с родителями Сынмина и гарантирую вам, что не в его характере, извините меня, обжиматься с кем-то в коридоре компании. У моей группы уже есть фанаты, хотя мы ещё даже не дебютировали, и вы сами знаете, что мы многообещающие артисты, так неужели вы согласны, не разобравшись, исключить талантливого певца только из-за того, что какой-то стажёр что-то кому-то сказал?!.       Директор прикрыл глаза и медленно выдохнул, затем потёр пальцы и долго тяжело посмотрел на Чана. — Хорошо, я скажу отделу безопасности проверить этого стажёра. Но я иду тебе навстречу только потому, что знаю тебя очень долго и ты ещё ни разу меня не подводил.       Внезапный скандал, который, к счастью, не успел выйти за пределы агентства, быстро потух, когда стафф выяснил, что тот самый стажёр уже несколько раз мелькал в подобных скандалах в других агентствах, и мемберы наконец-то выдохнули. Атмосфера в группе стала светлее и спокойнее, и даже Сынмин больше не ершился и не сбегал, когда Чан как бы между делом усаживался рядом с ним на диван в гримёрке.       А потом он взял и пришёл к Чану в студию, когда Чанбин с Джисоном отправились в общежитие, и как ни в чём не бывало, развалился в кресле, болтая ногой. — Что-то хотел? — тревожно выдавил из себя Чан, когда отошёл от первой волны непонимания и шока. — Хотел поблагодарить за то, что поговорил с директором, — ответил Сынмин, не поднимая глаз. — Я же попросил всех ничего тебе не… Блин, вот откуда ты узнал?!. — Минхо сказал, — пробормотал Сынмин, неловко ёрзая в кресле. — Этот Минхо!.. — воскликнул Чан и с досадой простонал. — Сводник хренов — кто его просил?!. — Не ты разве?.. — растерянно спросил омега и наконец-то взглянул на Чана. И альфа вздрогнул, потому что успел заметить, что в его радужках заплескался бликами далёкий свет чего-то тёплого и живого. Может быть, доверия?..       Чан сам себя не понял, когда слова слетели с его губ и застыли в дребезжащем от напряжения воздухе острыми глыбами. Может, надежда обняла его истерзанное сердце и заставила сделать смелый шаг?.. — Дай мне второй шанс.       Сынмин сильнее опустил голову, рассматривая свои ботинки, и Чан едва мог видеть его нахмуренные брови и поджатые губы. Омега боролся с собой. — Если я тебе теперь не нравлюсь, только скажи — и я никогда больше не попытаюсь приблизиться к тебе, обещаю. Наша ссора помогла мне многое понять, особенно то, что к омегам, как и к любым другим партнёрам, нужно относиться бережно. И я осознал, что очень плохо обошёлся с тобой. Но если вдруг ты тоже что-то переосмыслил для себя и каким-то чудом готов снова подпустить меня к себе, я стану для тебя самым заботливым альфой, честное слово. — Я… я… не знаю… Я не знаю, Чан! Я не понимаю, готов я попробовать снова или нет! — выкрикнул омега, вскидывая голову, и столько тревоги и внезапной нежности отобразилось на его лице, что альфа едва не задохнулся от боли, которая прошила его душу. — Тогда дай мне шанс! Пожалуйста!.. Мы же можем попытаться вместе! — умоляюще проговорил Чан и зажмурил глаза, потому что эта минута казалось самой важной и самой страшной в его жизни. — Я никогда больше не прикоснусь к тебе без твоего разрешения и свой первый раз ты сможешь отдать любому из нашей будущей стаи — любому, кого пожелаешь! И я буду не против, только пожалуйста, дай мне возможность всё исправить!..       На последних словах Чан не выдержал и захлебнулся глухими рыданиями, потому что страх, терзавший его нутро, больше не мог оставаться внутри. Альфа плакал и плакал, не отнимая от лица ладоней, словно боясь, что, если откроет глаза, Сынмин растворится, как видение, но чужие тёплые ладони внезапно коснулись его рук и развели их в стороны, и губы тихой бабочкой опустились в уголок чановых губ. — Хорошо. У тебя будет ещё один шанс.       И с того дня Сынмин понемногу учился снова доверять Чану, потому что каждое его действие начиналось со слова «можно»: «Можно я тебя поцелую?», «Можно я тебя поглажу?», Можно я тебя обниму?». Доверие, которое, казалось, навсегда утратила сынминова душа, наконец-то снова поселилось в груди и готовилось зацвести робкими благоухающими бутонами.       Сынмин мотает головой, сбрасывая воспоминания, смотрит на Чана, который лениво разлепляет веки и, увидев омегу, улыбается, и тянется к нему, чтобы нежно поцеловать.       Рассветное солнце застенчиво высветляет стены спальни, постель всё ещё пахнет ночной страстью глубоко любящих друг друга людей, и на душе у них спокойно, ведь их общие болезненные воспоминания — всего лишь отголоски прошлого, которые никогда не смогут проникнуть в настоящее.       Ведь Чан и Сынмин прошли через всё вместе, раскрашивая каждый день друг друга любовью, искренностью и доверием — так чего им тогда бояться?