лягушонок

Келус увидел жабу в фотографиях архива, когда Дань Хэн, утомлённый бессонной ночью, вышел за кофе. Жаба была красивая, толстая, испещренная зелёными бесформенными пятнами и морщинистая, покрытая пупырышками, с выразительными крупными глазами. Келус замер, поражённый её важной, величественной красотой – наверное, именно в этот момент он в полной мере понял, что чувствует Аргенти, когда воспевает очередной куст. – Кто это? – с благоговейным трепетом спросил он у вернувшегося Дань Хэна. – Жаба зелёная, – поставил тот кружку на стол. – Живёт на суше, квакает, питается всякими членистоногими, которых ловит на земле. В общем, типичная жаба. А что такое? Вместо ответа Келус спросил: – Есть ещё? – и Дань Хэн показал ему несколько сот фотографий жаб, параллельно рассказывая об особенностях каждого известного ему вида. Зелёная жаба, увиденная первой, Келусу особенно понравилась. Было в ней что-то фантомно знакомое, притягательное – Келус точно не мог сказать что, но её глаза завораживали. Зелёная жаба жила в степях и была той ещё опасной штучкой, охотясь преимущественно ночами. Он распечатал картинку и вложил её в отворот куртки, чтобы каждый раз, испытывая желание взглянуть на неё, он мог без особых трудностей это сделать. Потом, когда Дань Хэну надоело рассказывать про жаб по сотому кругу, он, щёлкая мышкой и яростно стуча по клавиатуре, ткнул Келуса лицом в экран: – Вот, ещё есть лягушки, – и Келус засветился от восторга. Лягушка тоже была зелёной, но маленькой, поместившейся бы в ладошку или кармашек. Зато глаза у неё сверкали, пусть и не такие крупные, как у полюбившейся жабы. Лягушки любили воду и греться на солнце, активничали ночью и не вызывали того благоговейного трепета величественной жабы – от неё отчего-то становилось спокойно и тепло, особенно когда Келус рассматривал пятнышко на голове, напоминавшее шляпку, и мощные, длинные задние лапки. Ещё про лягушек слагали сказки – и когда голые факты у Дань Хэна закончились, он принялся вспоминать собранный на разных планетах фольклор, ловя восхищённые ахи и охи на особенно драматичных моментах. – Так что, – спросил Келус однажды, когда Дань Хэн замолчал, утомлённый очередным пересказом, – если я поцелую лягушку, она превратится в принцессу? – Или в принца, – выдал Дань Хэн неосознанно, а потом ударил себя по губам и грубо рявкнул: – Келус, не смей!.. Но в голове Келуса уже зрел план – поезд мысли было не остановить, и он задумался, игнорируя тихое шипение Дань Хэна и его попытки выбить дурь из нерадивой головы. К фотографии жабы добавилась фотография лягушки – первую любовь Келус не забывал и отдавал ей дань уважения. Да и отличались они друг от друга не то чтобы сильно: конечно, Келус не был слепым, и видел лёгкость лягушки в противовес тяжёлой жабе, однако здраво рассудил, что все они, холоднокровные, родственны друг другу. План формировался долго и муторно – Келус не мог уловить важной ниточки, которая связала бы его лягушку и принца, потому что принцев он ещё не встречал, но не сомневался, что обязательно встретит. А затем Март ворвалась в общий вагон с криками и протянула распечатки с полароида, которые она сделала на Пенаконии в свободные минуты. – Красота какая! – взбудоражено воскликнула она, и Келус принялся рассматривать каждую, жалея, что на них нет Дань Хэна. В очередной раз переложив верхнюю фотографию под низ, он замер, будто громом поражённый. На него во все цветные, неоновые глаза, смотрел Авантюрин, чуть щурясь, от чего казалось, что он улыбался. Келус долго смотрел на него, а потом молча достал хранимые у сердца реликвии и приложил к снимку. – Вот оно, – пробормотал он в осознании своего счастья. – Что? – подозрительно спросила Март, с недоверием глядя на него. – Принц. Мой принц, – и с этими словами звенья логической цепи сложились с громким щелчком. С Пенаконии Авантюрин время от времени гостил у них, восстанавливаясь после Небытия. Келус ринулся к календарю, судорожно ведя пальцем по бумажным числам, и радостно выдохнул, когда понял, что Авантюрин должен быть на экспрессе. Строго говоря, Авантюрин не придерживался особого графика, но и Келус не был последним дураком, чтобы не понять, что в его посещениях есть особая закономерность. Авантюрин обычно заходил исключительно к нему, иногда перебрасывался парой слов с Ахерон, иногда, если встречал, приветливо махал Топаз или дружелюбно хмыкал Доктору Рацио. Пересекались они редко из-за работы, да и говорить особо не хотели – в КММ успеется и так, а вот с Келусом Авантюрин виделся лишь на экспрессе. Они обычно уходили в его комнату и часами сидели без дела: иногда разговаривали, иногда заваривали чай и пытались варить кофе, иногда смотрели что-то на телефонах, а порой пробирались в архив и фыркали, читая подборки Дань Хэна. Келусу с ним было комфортно и просто – Авантюрин не ждал от него сверхъественного, да и ему, казалось, общество Первопроходца не претило, чему Келус в тайне радовался, оставаясь в одиночестве. Что Келуса волновало, так это то, как он чуть не умудрился проглядеть своего лягушонка. Авантюрин был умным и умелым – и принцесса, обращённая лягушкой, тоже решала проблемы щелчком пальца, успевая обдумать положение вещей за пару мгновений. Он определённо обладал манящей, чарующей красотой – такому в пору было завидовать, а Келус восхищённо смотрел на ухоженные волосы, дорогую, по фигуре, одежду и глаза, в которых видел отражение Вселенной. Танцевать тот тоже умел – Келус никогда не забудет, как они вместе провели замечательную ночь на Пенаконии, когда ещё не было смертельной угрозы и хотелось лишь петь и веселиться от души. Авантюрин приносил много всякого – полезного и бесполезного, невинно улыбаясь на смущённые попытки откреститься от дорогих даров, а затем – на смятую, скомканную благодарность напополам с горящими щеками – чем не волшебные рукава царевны, из которых, казалось, можно было достать всё? Беду, конечно, Авантюрин накликал на себя сам – это он умел и практиковал с особой частотой, но зато Келус героически спас и его, и Миг Грёз, пусть и с помощью подоспевшей Ахерон. И потом спас, вытащив из ванной и за шкирку принеся на экспресс, отпаивая лекарствами и травяными отварами – менее героический, но определённо трогательный жест. По всем канонам получалось, что Авантюрин был его судьбой, его лягушонком, и Келус, очарованный им ещё с первой встречи, мог лишь хлопнуть себя по лицу со всей силы, досадуя на свою глупость. Ну, справедливости ради, попытался он утешить себя в моменте, в их дуэте именно Авантюрин отвечал за ум, а он просто был... красивым, вероятно? И мистером Стеллароном, то есть, своего рода, королевских кровей, как и местный дурачок, не умеющий нормально держать лук... Но Келус превосходно владел битой! И имел волшебную силу любви, чтобы снять проклятие! Так что и роли из сказки не должны были полностью их описывать, несмотря на то, что Авантюрин идеально подходил под все критерии, а он, Келус, тоже вполне себе мог бы сойти за... Попрощавшись с Март, скомкано и грубо, Келус стремглав бросился в свою комнату. По пути он зацепился за Вельта и на вопрос, к чему такая спешка, бросил лишь расплывчатое: «За долго и счастливо». Дверь он дёрнул и открыл несдержанным рывком, пугая Авантюрина до чёртиков своим сбившимся тяжёлым дыханием. Тот рассматривал фотографии привешенных на стенку жаб и лягушек, рукой касаясь глянцевой поверхности в спокойной заинтересованности. - Друг, давно не виделись! – воодушевлённо произнёс, улыбаясь уголками губ. Келус давно знал, что его самая искренняя улыбка именно такая – маленькая, неприметная, зато очень-очень тёплая. Он остановился перевести дыхание, затворяя за собой дверь, а Авантюрин, вернувшись к разглядыванию фотографий, поинтересовался: - Откуда такой интерес к земноводным? Келус растерялся на мгновение и выпалил первое, что пришло в голову: - Это ты. Авантюрин моргнул. - Что я? - Ты мой лягушонок, - упрямо заявил Келус, в два шага приближаясь к оторопевшему Авантюрину. – Мой принц, предназначенный судьбой. Авантюрин, покрываясь алыми пятнами, выставил руки вперёд, упираясь в плечи ладонями. - Какой судьбой? Эоны, Келус, ты перегрелся? Или перепил кофе госпожи Химеко? - Ничего я не перепил, всё со мной в порядке, - в нетерпении огрызнулся Келус. – Теперь я должен тебя поцеловать, чтобы проклятие развеялось. Авантюрин какое-то время молча смотрел на него, с беспокойной надеждой вглядываясь в серьёзное лицо, затем как-то сдулся, обмяк, опуская руки, – Келус перехватил его, заставляя стоять ровно – и тихо сказал: - На мне нет никакого проклятия, Келус. Целовать нужно лягушку, а не человека, иначе это не имеет смысла. Келус внимательно выслушал его, нахмурившись, но когда Авантюрин устало попытался оттолкнуть, лишь крепче сжал ладони на его плечах: - Смысл есть, если это ты, - и легко коснулся его губ в наивном поцелуе. Губы у Авантюрина были мягкие и сухие, а ещё, как он и думал, тёплые, пропахшие терпким привкусом кофе. Он притянул его к себе ближе и, отстранившись, поцеловал ещё раз, но в нос, а затем в щёку, другую, скулу, напоследок возвращаясь к губам. Авантюрин стоял неподвижно и затаив дыхание, не отталкивал и глазами следил за его лихорадочно-нежными поцелуями. - Я не знаю, куда целовать, чтобы ты остался со мной, - честно признался Келус, притираясь носом к его. – Решил перестраховаться, чтобы мы точно сняли проклятие с тебя, вот и… Авантюрин в отчаянии застонал, прикрывая на мгновение глаза: - Какой же ты идиот иногда, Келус, - затем обвил руками шею, подался вперёд, чтобы накрыть его губы своими, и Келус забыл, что хотел сказать дальше, зарываясь в пшеничные пряди. Проклятие проклятием, а целоваться с Авантюрином ему нравилось, так что в ближайшие полчаса он не собирался прекращать, даже если на экспрессе появился бы король мусорной свалки, чтобы с почестями передать свой титул ему. Авантюрин, судя по тому, как он потянул их к кровати, усаживаясь сверху, тоже, и Келус в последней ясной мысли подумал, что ему достался лучший лягушонок из всех возможных. …Так, среди настенных фотографий лягушек и жаб Келус не без гордости прикрепил тот самый снимок Авантюрина, с которого пришло осознание. Из нагрудного кармана он тоже хотел вытащить, боясь, чтобы Авантюрин не заревновал, но тот лишь фыркнул и отмахнулся, мол, оставь, и под сердцем теперь покоились уже три фотографии. Когда Авантюрин пришёл в следующий раз, вдоволь нацеловавшись и наласкавшись, он скептически осмотрел стену и протянул: - И вот на это я похож? Келус, обнимавший его за талию, покачал головой, ловя довольную улыбку губами: - Нет, лягушонок, ты – лучше.