***
Ярко-красный корвет паркуется в ожидаемо темном дворе. Встречает Курседа не пение птиц и яркое солнце, а огромная лужа и полная луна, в которой так гармонично стояла его недавно вымытая машина. Кир планировал приехать утром, заранее до дня рождения и, не торопясь, купить в знакомых магазинах все те громко шуршащие поздравительные шары и оглушительные хлопушки, забить и так до невозможности тесную однокомнатную квартиру еще большим хламом, но у него всё получилось как обычно: спустя миллион часов собирания нескольких чемоданов Курсед радуется, что вообще приехал. Странно: уезжая год назад, он собрал вещи за полтора часа. Вокруг все так по-старому, даже деревья машут листьями, приветствуя старого сожителя. Холод заставляет продрогнуть, и ветер помогает ему в этом сильнее, Кир даже не успевает поправлять прическу. Вся погода словно отражает сильные переживания, внутри уже все давно заледенело от страха, ноги не слушаются и сильно подкашиваются. Парень так глупо выглядит, спотыкаясь о каждый мелкий камешек, а в руках крепко сжимая уже давно не ровный и не красивый торт. Время ровно 23:49, осталось одиннадцать минут — и он снова увидит Акуму, может, даже поговорят серьезно, ну или вдвоем молча поедят Наполеон. В обнимку. Может, даже не поссорятся, но Акума будет очень сильно обижаться, долго упрекать и иметь на это полное право! Но Курсед знает, что поступил как идиот, ему не нужно тысячное напоминание и нравоучение, поступки, может, и идиотские, но мозг еще не до талого ссохся, он прекрасно понял свою вину, но если в наказание будет еще одно извещение об прошедшем, то Кир не готов понести его. Ему тоже стыдно, как бы это ни выглядело на совместном стриме без вебки и отшучиваниях на играх, Курсед всегда чувствовал вину за свой отъезд. Да, хотел как лучше, да, только для себя. Но он ведь не настолько эгоист: по приезде сразу написал Акуме, извинился в очередной раз. Только никто его извинения в переписке не принял, потому что написал Курсед только наутро: просто забыл вечером. Киру захотелось дать себе очень сильную пощечину. Он же не злодей и не враг для Серёжи, он такой же человек, как и все: не знает, что нравится, а что нет; не может определиться, где ему хорошо, с кем комфортно; кто ему хороший знакомый, а кто уже пересек эту грань. Ему тоже тошно от себя, особенно сейчас, на пути к злополучной квартире. Всегда противно от своих поступков: они будто на Кире отражались пятнами, каждой татуировкой, что становилась все больше, все больнее было её бить. Эти татуировки отражались на характере: он становился таким же мерзким, будто кто-то сломал его напополам вот так просто, не прилагая особых сил, пока остальным казалось, что там, внутри, огромный гранит, а не мягкое сердце. Все сильнее, все ярче становилась боль с каждым месяцев в одиночестве, без того, кто точно знал о настоящем Курседе, кто каждый день ждал звонка, хотя бы в дискорде. Время безжалостно ушло, девять минут в бессмысленной рефлексии пролетели гораздо быстрее, чем планировалось. Хочется оттянуть этот момент гораздо сильнее, словно дешевую безвкусную жвачку, а еще сильнее хочется убежать, взять все чемоданы с сумками и уйти, соврать Акуме и больше точно не вернуться. Снова себя возненавидеть, повторить свой цикл. Все возможные диалоги с Акумой в голове становятся страшнее. Курсед правда сойдет с ума здесь, около знакомой двери, которая ещё совсем недавно была своей. От которой у него в руках сейчас тихо звенят ключи. Только две минуты — и он в неё постучит; две минуты — и у него перекроет дыхание. Две минуты — и его отторгнут, закроют дверь перед носом и скажут не возвращаться. Попросят забыть имя и номер, а Курсед был бы рад, правда, только первые десять секунд, после он просто уснет под чужой дверью в слезах. Открытое окно в подъезде громко открывается ветром, всё вокруг становится громче, а успокоиться никак. Дыхание прерывистое, все чаще парень забывает, как дышать, забывает, что такое вдох и что такое выдох. Сквозь какофонию Курсед различает глухой звук уведомления. Руки в мандраже включают телефон, и глаза различают две новости: до встречи осталась минута, а Серёжа запустит на твиче через пятнадцать минут. Для полного счастья, видимо, у Кира и так все перед глазами темнеет, еще и прекрасный твич добавляет миллион неловкости к ситуации. Он просто не знает, что ему делать сейчас, путь назад теперь точно отрезан. Пальцы держатся над кнопкой звонка, весь мир сосредоточен только тут, все мысли пропали, в голове в секунду образовалась яма, а в ней утонула каждая хоть немного связная мысль. Три. Он не готов. Абсолютно нет. Два. Он не может уйти. Некуда. Звонок. Пустота. Звенящий звук, кажется, оглушил навсегда. Дверь не открывается, к ней никто не подходит. Никогда вечность в секундах не была такой мучительной. А ведь за эти секунды родилось пять детей, умерло почти два человека, а через секунду уйдет сразу трое, Курсед засчитается. Но ручка двери дергается. Он стоит прямо перед Курседом. — Ты… — Акума убирает руку с лица, тупится пару секунд в испуганные глаза и затягивает в объятия, впивается руками в чужие плечи, голова падает к груди и прижимается так крепко, а внутри у двоих что-то загорается, так ярко-ярко и делится этим огнем по всему телу, до пепла сжигая обиды, которые уже давно были пропитаны бензином, не хватало только общей искры. Страх и волнение все еще бьют в голову, но так необычно почувствовать его запах снова, дрожащими пальцами провести по волосам, заправить черные прядки за ухо, тихо-тихо прошептать «с днем рождения» и прижать ближе, пустить заново в самую душу и никогда не пожалеть об этом. Акума поднимает взгляд к такому родному лицу: это все нереально, слишком хорошо, до солёных слёз, слишком сладко, что аж на зубах крошится. Он так давно не видел его таким живым, не видел его в полный рост, почти не помнил, как выглядит лицо без масок и копны волос на нём, перестал вспоминать об этих карих глазах, что так пристально наблюдали, когда парень переодевался, забыл, как хорошо целовать пухлые губы… Плохо, когда не знаешь, да ещё и забыл. Самое время набраться новых знаний. Акума впивается в чужие губы так быстро, но с нежностью, что отбивалась в сердце все сильнее с каждым ударом, впивается с надеждой на ответ, так отчаянно, со слезами в глазах, сильнее притягивает и выдыхает, получая долгожданный ответ. В голове все в каше, хочется кричать, радоваться, что, сука, наконец-то он не ломается! Каждая клеточка в данную секунду отдана прочувствовать этот горьковатый вкус с губ, прочувствовать, запомнить навсегда. Быстро получает зеленый свет и проникает под футболку руками, Кир мысленно от стыда сгорает и сразу отстраняется, он же ехал долго, весь противный и всё такое. — Серьезно? — Акума лишь крепче обнимает, проводя рукой по выпирающему позвоночнику, — я тебя каждый день ждал, думал всё время, а теперь должен отвернуться, ведь ты такой липкий с дороги? В ответ лишь многозначительный взгляд и кивок, конечно, Сережа именно сейчас и закроет дверь, ни несколько минут назад, ни год назад, когда были вещи попротивнее, а именно в этот момент. — Заходи уже, только кровать одна, сам знаешь. Надеюсь взял с собой матрас, — Акума роняет тихий смешок, а им теперь точно нужен матрас? Не сходится тогда. — А стрим? — Самая неожиданная фраза, какую можно было придумать после поцелуя, но кто же это спросит, если не Курсед? Одна из самых главных информаций сейчас ни кто они друг другу, ни «я люблю тебя», а трансляция на твиче. — А ты придурок? — Серёжа громко цокает и показушно закатывает глаза: ему ничего так сильно не хотелось в жизни, как Курседа сейчас, а объект его желаний стоит прямо перед ним и втирает что-то про стрим, сразу в первые минуты встречи после гигантской дыры разлуки, а еще издевательски смеётся, отчего Акума не злится, а лишь сильнее хочет его. Поцеловать, наверное. — Да чего! У меня ещё торт есть — твой любимый Наполеон, — пара переглядок, и Кир уже не пытается уворачиваться от осудительных и многозначительных взглядов, просто молча в ответ смотрит. Но игра в гляделки с таким противником в виде двух ужасно ярких глаза с пылающими искрами где-то в уголке невыносима. Вместо ответа Акума лишь вздыхает и насильно заталкивает парня в квартиру со всеми его немногочисленными тортами и очень многочисленными сумками, которых, по ощущениям, больше, чем квадратных метров квартиры. Всё же, когда с ним целуешься, всё приятнее: молчит и никакой информации не несет, а от этого так хорошо. Да и Киру тоже легче: саморефлексия в голове почти затыкается после мимолетного касания чужих губ. Курсед вернулся домой, точно и навсегда. Да, опять влип глубоко и надолго, но разве это того не стоит? Разве нужно отказываться, когда сердце бьётся в разы сильнее от взгляда на любимого человека? Сейчас, на узкой двухспальной кровати, в беспорядочных вздохах, им тоже кажется, что нет. Они скучали.from the start
13 мая 2024 г. в 20:00
Примечания:
желаю денег
Никогда бы Киру в голову не ударила мысль, что сейчас на пассажирском переднем сидении будет сидеть не какой-то знакомый или лучший друг, а торт. Обычный торт Наполеон. Простенько так, даже как-то слишком скучно: никаких узорчиков или почти смешных рисуночков из крема, а ведь надпись «мастер спорта по кунилингусу» отлично бы подошла для такого пай-мальчика, как Акума.
Курсед дико нервничает, нет ни единой мысли, что делать по приезде к такому родному… дому? Нет, он точно не скучал по их старенькой и тесной квартирке, где даже компьютеры еле влезли: запихивали в любую свободную щель, а таких почти не было. В конечном итоге Кир был очень рад уезжать оттуда, никак не наоборот. Он знает, что Акума тоже прекрасно осведомлен об отношении парня к злополучному дому, он знает, что обмануть Серёжу не получится.
Никак его ни провести, ни отшутиться, это и не должно быть шуткой, только Курсед не хочет, да и не будет принимать, что едет он только ради Акумы. Так неожиданно сложно признаться себе вроде и не в таком страшном преступлении: в остром ноже в спину своего друга, от которого Кир, не очень долго думая, собрал вещи и бессрочно уехал.
Так странно уметь признавать в себе силы на предательство, но не их почву, не причины, а после и не задумываться о последствиях, ведь сидеть по два часа в компьютере вместе кажется неплохой заменой.
На два часа вспомнить, что у него так-то есть лучший друг, который вытащил Курседа из океана разрушающих мыслей, пожертвовав при этом огромным куском своей души, своими — тогда ещё живыми — чувствами и личными желаниями. Акума упал так глубоко в чужое сердце, оторвал чуть ли не целого себя ради лучшей награды: «я же не навсегда».
Пальцы отбивают руль в кожаной обшивке тяжелее, Кира будто окатили огромным ведром кипятка, а сразу после этого высыпали пакет льда. Все сильнее хочется развернуться и забыть о глупом сюрпризе, просто зайти в дискорд и извиниться, что второй год не рядом и отмечают по звонку, что скоро приедет и сделает ему самый лучший день рождения, наболтать об огромных замках из золота и машинах марки bmw, а после сразу забыть всё наутро. В общем, сделать все, что нужно для потери чужого доверия до полного конца.
Только даже при большом желании посидеть в дискорде не получится никак, ведь Кир все компы забрал с собой. Уехал насовсем, до конца не осознавая, насколько серьезно поступил.
Про него всегда говорили: «сначала делает, потом думает» — и раньше это даже не всегда приводило к плохим последствиям, чаще всего такой стиль жизни лишь прибавлял тупых ситуаций, но сейчас был отнюдь не такой момент.
В эту минуту он ехал обратно из спокойного и безопасного места вроде как домой, где всё абсолютно не так радужно. Где во дворе трава белая и запрещенная, где часто тревожно и откуда всегда захочется уехать. Начать этот круг заново, из страны в страну, от людей к людям куда угодно, лишь бы не принимать действительно важные решения для своей жизни, не чувствовать привязанности к чему-то ни было. Забыть об ответственности, которую парень несёт, как бы ему ни хотелось, и не вспоминать, что он уже давно не буйный подросток с вечным протестом в душе, а правда такой взрослый, каким не хотелось стать десять лет назад, с такими взрослыми проблемами с алкоголем, лудоманией и любовью.
От последнего в груди снова неприятно защемило, такое жизненно важное сердце забилось ещё быстрее. Кир лишь крепче вдавил педаль газа в новенькой машине: осталось ехать два часа.