Его живое сердце

      Тик… так… Тик… так…       Часы тикают, отсчитывают секунды, что Джихун не может пошевелиться.       Тик… так…       Джихун слушает внимательно, прикрыв глаза. Наушники давно скинуты на шею, монитор яркостью плавит роговицы даже сквозь закрытые веки.       Тик… так… Тик… так…       Джихун смотрит на звуковые дорожки в программе. Кажется, если он ещё раз услышит эту мелодию, то не выдержит.       Тик…       Джихун глубоко дышит, стараясь унять накатившее раздражение. Кидает напряжённый взгляд на часы, висящие на стене, и надевает наушники.       Тик… так… Тик… так…       Даже сквозь музыку слышит, как идёт секундная стрелка. Сколько времени он уже так сидит? Несколько секунд? Минут?.. Часов?.. Сколько времени он уже потратил впустую?       Джихун не успевает осознать, как скидывает наушники, срывает часы со стены и смотрит. Смотрит, думая, как же заглушить этот отвлекающий звук. Это всё он, это из-за него Джихун не может дописать песню. Только часы… Да, всё часы. Это они виноваты во всём, что творится с ним уже так долго.       Открывает дверь и в коридор высовывает руку с часами, которые в следующую секунду лежат на полу, разбитые.       Тик… так…       Джихун всё ещё их слышит.       Тик… так…       Джихун закрывает дверь и прислоняется к ней лбом.       Звука больше нет, но Джихун какое-то время продолжает стоять так, оперевшись на косяк. Ковыляет обратно. Наушники снова на нём, мелодия снова льётся. Но нет, Джихун всё ещё не может ничего написать. Его тошнит.       Пальцы быстро стучат по клавиатуре, и открывается новый файл. Чистое поле, ни единого звука. Джихун сверлит монитор взглядом, не зная даже, с чего начать. Вкидывает какую-то гитарную мелодию. Она быстро оказывается стёрта. Скрипка? Тоже в мусор. Джихун агрессивно перебирает инструменты, пытается подобрать нужный ритм… В итоге расставляет биты, в такт своему сердцу.       Бум-бум… бум-бум…       Ещё минута, две, три… Часы больше не тикают, но это не помогает. Джихун слушает своё сердце. Слишком громко. Слишком отвлекает.       Бум-бум… бум-бум…       Джихун чувствует, как закипает кровь. Он встаёт из-за стола. Дышать тяжело. Он хочет вырвать сердце из груди.       Бум-бум…       Джихуна трясёт. Он медленно разворачивается и идёт к двери, припадая к ней ухом.       Бум-бум…       Затаил дыхание и слушает, пытается уловить звук хода секундной стрелки. Сдаётся, открывает дверь и забирает разбитые часы обратно в кабинет.       Тик… так… Тик… так…       Смотрит, слушает. Снова ненавидит этот звук. Джихун записывает тикающие часы, после чего опять выкидывает их в коридор, добивая. Часы больше не идут. Остановились, как и сердце Джихуна. Как иначе объяснить, что он его больше не слышит?       Тик… так…       Теперь тикает в наушниках. Джихун упивается этим звуком. Пытается совместить биты, расставленные ранее, и часы… Как назло, сердце тогда билось не в такт часам. Джихун рычит, срывает наушники и начинает отжиматься. Из принципа, он снова хочет услышать своё сердце.       Бум-бум-бум-бум…       Джихун чувствует, как стучит в ушах. Расставляет биты по новому. Теперь сходится. Звучит неплохо, динамично. Уменьшает звук битов, заменяет часть на мощные хлопки. Подставляет тихие звуки бас гитары. Да, пошло дело!       Но вот снова. Так хорошо пошло. И так же ушло. Теперь Джихун сидит в тишине. Снова не слышит даже стук сердца. Переслушивает мелодию. Теперь она ему отвратительна. Выжидает ещё несколько минут, переслушивает. Его снова тошнит.       Файл удалён, Джихун открывает песню, над которой работал до этого. Слушает её, и на глазах выступают слёзы. Он быстро смаргивает их. Злится. Компьютерная мышка в руке начинает трещать от того, как сильно её сжимают. Джихун дышит тяжело, грудь поднимается и опускается. Как разъярённый бык он смотрит на монитор…       И в этот момент Джихуна подхватывают под руки. Некто тащит его из кресла, мышка выпадает из руки, наушники летят с головы.       Джихуна обнимают. Крепко, не давая шанса вырваться, хотя он и пытается. Его крупно трясёт, он почти рычит, пытается отпихнуть человека, даже не задумываясь о том, кто это. Пытается отлепить от себя сильные руки, не слышит то, что ему пытаются сказать.       — Отпусти!— отчаянно кричит Джихун, пиная куда-то в голень.       — Ни за что,— отвечает знакомый голос. Ещё несколько рывков и тело Джихуна наконец расслабляется.— Успокоился?       Джихун молчит. В ушах яростно стучит кровь, но даже сквозь стук он слышит мягкий и успокаивающий шёпот Сынчоля. Попытавшись в последний раз, бормочет тихое:       — Мне нужно работать.       — Ты устал,— не вопрос, утверждение. Джихун даже не пытается возразить. Разбитые часы за дверью точно не помогут ему доказать обратное, так что он просто решает смириться.       Джихун спиной жмётся ближе, тихо всхлипывает. Слёзы рвутся наружу, но он из последних сил держится. Заботливый Сынчоль мягко покачивает его в своих руках, целует за левым ухом, укладывается щекой на пушистую макушку. Что-то шепчет успокаивающе, но Джихун не различает слов, только наслаждается тёплым тембром его голоса.       — Хуни,— зовёт лаского, и на Джихуна с новой силой слёзы накатывают. Назови его так кто-то другой, он бы разозлился. Но это же Сынчоль. Такой добрый и такой родной. Джихун готов позволить ему всё.       Он всхлипывает громче, плечи начинают подрагивать, сдерживается изо всех оставшихся сил. Только вот их не осталось. Ни физических, ни моральных. Сынчоль, конечно, замечает и потому тихо просит:       — Хороший мой Джихуни. Отпусти себя, тут только мы. Не сдерживайся, всё в порядке.       И Джихуна прорывает. Он разворачивается в объятьях, лицом утыкается куда-то в чужую шею. Из глаз неконтролируемо текут слёзы. Он задыхается.       Рыдания буквально душат, тело Джихуна полностью обмякло. Но он всё равно старается прижаться ближе, хочет раствориться в любимом хёне. Сынчоль просто продолжает быть рядом. Не обнимает – держит в своих руках хрупкого, как маленький ребёнок, Джихуна. Пальцами зарывается в волосы, гладит чувствительный затылок, в жалкой попытке успокоить. Но в тоже время Сынчоль рад, что у Джихуна есть такой человек, с которым он может быть полностью открыт. И эгоистично рад, что этот человек - он сам. Что это именно ему, Сынчолю, позволяют быть рядом и позволяют заботиться. Он не знает, чем заслужил это. Не знает, чем он заслужил Джихуна.       Они стоят долго. Джихун потихоньку перестаёт плакать, но всё равно продолжает задыхаться. Отчаянно хватает губами воздух, прикусывает плечо Сынчоля через футболку, пытаясь сдержать рвущийся наружу крик. А Чоль терпит. Даже не подаёт вид, что больно. Знает, что младшему больнее. Так что он просто покрепче сжимает в объятьях Джихуна, которого трясёт, как в лихорадке.       — Тихо, тихо,— успокаивает.       А Джихун успокоится не может. Снова громко хнычет, после чего еле слышно шепчет:       — Я не могу. Не могу.       — Не торопись, всё хорошо.       — Я просто без сил,— отчаянно мотает головой.       — Я знаю. Тебе нужно домой.       Джихун молчит. Он не хочет домой. Толко не туда, только не в общежитие. Только не в свою пустую кровать, в которой он не может спать. Не в пустую комнату, где он будет совсем один. Слишком одинок, слишком беспомощен. Джихун ненавидит себя за это.       — Пойдёшь со мной?       В ответ всё ещё молчание. Из любимой студии, где он может работать, где он может выразить себя через музыку, Сынчоль хочет увести его в тишину? В звенящую тишину маленькой комнатки в их общежитии, где он будет до утра ворочаться и так и не сумеет заснуть? Джихун больше не вынесет одиночества. Ему нужно оставаться в студии, тут у него есть хотя бы музыка. Он должен работать. Он должен. Должен. Ради ребят, ради компании. Ради себя.       — Ты достаточно поработал, Хуни,— Сынчоль словно читает мысли. На самом деле просто говорит, что чувствует.— Мингю заварит нам по рамёну, поедим перед телеком. Сходишь хоть в душ, а то совсем заплесневел здесь… Поспишь со мной. Я буду рядом. Пойдём, а?       — Это всё… это только сегодня,— Джихун сам с трудом понимает, что хочет сказать. Он слушком устал, не может контролировать собственную речь и мысли. Он просто хочет быть с Сынчолем.— А потом снова… один. Я совсем один, хён.       Джихун снова заходится тихим плачем. Он впервые признаёт для себя, что не хочет больше жить, от чего слёзы его звучат слишком горько. Настолько горько и отчаянно, что Сынчоль сам почти плачет. Сдерживается, чтобы не пугать младшего.       Чоль понимает, о чём говорит Джихун. Потому что уже и сам успел понять, почему тот так сильно страдает, почему не спит по ночам.       — Ты можешь спать со мной всегда. Каждую ночь. Всегда, Джихун. Только спи, пожалуйста. Не изводи себя, посмотри, как ты истощён.       — Обещай мне.       — Обещать что?       — Что будешь рядом. Что не оставишь меня,— в голосе слышится твёрдость. То, что он больше не хочет жить, оправдывает это его по-детски наивное требование. Сынчоль – последняя надежда Джихуна. Он просто хочет зацепиться хоть за что-нибудь в этом мире.       — Обещаю. Я буду с тобой. Мы переживём все трудности. Ты, я, ребята – все вместе мы горы свернём. Я буду рядом несмотря ни на что.       — Точно?       — Точно.       — Обещаешь?       — Обещаю.       Бум-бум… бум-бум…       Сердце Сынчоля стучит так оглушающе громко, так по-живому… Джихун надеется, что оно сможет биться за них обоих.