***
Неторопливая и спокойная рутина почтальона рушится с каждым походом к неизвестному музыканту. Его окна всегда открыты и из них сочится звук чистейших мелодий, кои Виктор слышит каждый раз как отдает газеты. Руки с нетерпением сжимают стопку газет, а глаза боязно жмурятся прежде чем наконец просунуть заветную бумажку в почтовый ящик. Однако времени на раздумья не предоставляется так уж и много, а потому разносчик газет не успевает среагировать, как дверь открывается прямо у него перед носом. На пороге предстает фигура в мятном оттенке одежды, светлыми волосами осторожно убранными в хвост завязанный атласной лентой в бант, и столь излюбленной маской на лице. Глаза со светлыми ресницами чуть прикрыты - явно неожиданный приход неуклюжего почтальона не вызвал никакого удивления? – Вы хотели что-то передать? Бархат чужого голоса расцеловывает слух Виктора, кой тут же лихорадочно закивал. Смущению не было предела: вот он, объект обожаний газетчика стоит перед ним и смотрит на столь глупую картину. Гранц молниеносно спрячет письмо за спину и стойко держит на лице улыбку. Вик усаживается рядом с непутевым почтальоном, лапками чуть шаркая по асфальту. Однако не скрыть от Эзопа взгляд бегающих глаз почтальона. Карл лишь немного улыбнулся уголками губ, что не было в должной мере видно из-за ткани на лице. Очевидно догадавшись о намерениях беспокойного оппонента перед Эзопом, тот рукой чуть придержал дверь и отошёл в сторону. Безмолвное приглашение войти внутрь. Знакомец почтальона никогда не здоровался, лишь молча кивал в знак благодарности и уносил газеты, однако в этот раз что-то очевидно поменялось. Неугасаемый взгляд упёрся в интерьер дома. Мягкие серые и темные тона влекли своим особым ощущением горячего холода, кой обжигал каждую частичку сердца пламенного Виктора. Хотелось прямо сейчас зажмуриться до ярких искр в глазах, а руки поднять высоко вверх, словно пытаясь дотянуться к солнцу, беспощадно сокрытому за потолком. Кожа его возлюбленного белая как лунь, а одни глаза чего стоили; мутные серо-голубые очи глядевшие на все с небывалой усталостью однако не скрыть им свой интерес! Почтальон был приверженец мнения, что глаза - зеркало души. Именно они, после заботливо исписанных бумаг являлись самой глубочайшей мелодией души и чувств собственных. Из-за полуопущенных ресниц глаза сияли проницательным блеском. Это не было отражением жара душевного или воображения; это был блеск подобный гладкой стали. Было в этом тяжёлом взгляде что-то нескромное и поистине пленяющее. Одежда сидела практически идеально, лишь замялись в сгибах на рукавах. Одна верхняя пуговка пиджака была расстёгнута, а платок на шее туго завязан. Почтальон ловит себя на мысли что слишком уж он долго и нагло разглядывает возлюбленного, а потому решает в очередной раз ухватиться за ткань бабочки на шее. Быть может хоть это уймет ураган внутри него? Между тем, Карл осторожно, будто кошка, обходит вставшего в смятении посреди коридора газетчика и мягко кладет руки ему на плечи. Голову собственную укладывает на плечо, завороженно из-под ресниц глядя на красные ушки Виктора. Маска оказалась чуть приспущена, что не уловил напряжённый до дрожи Гранц. Губы дрогнули, прежде чем коснуться разгоряченного уха газетчика, оставив едва ощутимый поцелуй, однако сколько же чувству в него вложил Эзоп, что казалось бы, совершенно невозможно! Гранц испуганно дернулся назад и громко выдохнул. Карл же растерянно глянул на своего гостя, совершенно не ожидая такой реакции. Виктор, казалось, покраснел пуще прежнего. Прежде чем успел тот подумать, тот мимолётно чмокнул возлюбленного куда-то в щеку, а после отвернул голову в сторону. Серые глаза напротив уставились с нескрываемым изумлением, будто впрямь малые влюбленные дети. Эзоп осторожно берет дрожащего как цветок нарцисса почтальона за руку и утягивает вглубь дома. Музыкант усаживает своего единственного зрителя напротив большого рояля, а сам берет чужое письмо с красной печатью в руки. С рук музыканта сползают перчатки, а опосля конверт осторожно раскрывается. Вик по привычке запрыгивает на колени Виктора, видя как тот ужасно переживает, ерзая на несчастном диване в трепетном беспокойстве. Тем временем Эзоп внимательно скользит взглядом по строчкам и буквам, по каждому вырисованному на бумаге сердечку и по каждой забавной каракуле. Очаровательность каждого сплетенного предложения заворожила музыканта, кой дочитав письмо откладывает его в сторону; Открывает крышку рояля и крепит ее опорой. После небольших манипуляций начинает представление: пальцы ловко скользят по клавишам, проигрывая нежную и глубокую мелодию. Та не была похожа на другие, кои почтальон слышал, когда приходил отдать газеты. Неужто музыкант ждал его? Под пальцами музыканта рассыпалась самая изысканная мелодия. Написанная его рукой композиция была и впрямь высшей степенью совершенства, кое только могла быть. Тот нажимал на каждую клавишу с нежностью и не слышалась в проигрываемой мелодии хоть малейшая нота холода или отрешённости. Глубочайшая любовь и симпатия - действительно то, что принадлежало композиции. Гранц осторожно отодвигает Вика с колен поднимаясь с дивана, а после спускает со своей головы шляпку и кладет куда-то рядом. Не желая прерывать столь чудную для слуха и восприятия игру, Гранц подходит ближе и садится на колени рядом с Эзопом. Мелодия целомудренно завершена высокой нотой и руки сходят с клавиатуры. Виктор берет чужие руки в свои, искренне улыбаясь и глядя на мастера музыки начинает оставлять поцелуи на каждом пальце. На каждой подушечке, фаланге и возле каждой складочки. Музыкант не пытается выхватить своих рук, а наоборот без слов отвечает согласием.Симпозиум музыки и любви, взлетающей в окно и оседавшей где-то глубоко в сердцах двух людей. Ветки цветущих черешен глядели на влюбленных, пуская в дом сладкий аромат цветков и оставляя после себя след белых лепестков.