Вновь исчезая с рассветом

      Мужские руки бережно обняли за талию, прижимая её спину к часто взымающейся груди, где неистово колотилось сердце, готовое птицей выпорхнуть из клетки в следующую секунду. Низкий смех заставил мурашки разбежаться по всему телу, а затем она услышала заветные слова:       — Я скучал, — голос звучал тихо, хрипло, горячее дыхание опалило кожу шеи, где виднелась трепещущая от пульса жилка, которую в нежном поцелуе накрыли обветренные губы.       Она ждала его на причале около получаса. Он задержался. Однако минуты превратились в один тихий, спокойный момент благодаря созерцанию заходящего за горизонт солнца, которого ласково касались далёкие волны, словно убаюкивая незасыпающие оранжево-алые лучи в прохладный августовский вечер.        Здесь время не имело значения.       Он ненавидел опаздывать, но сегодня так вышло. Задержался. Но была увереность, что она дождётся. Всегда дожидалась.       Встав лицом к лицу, они заворожено вглядывались чуть дальше, чем было доступно физически, куда-то глубже, пока руки продолжали изучать ставшие родными изгибы. Тонкие пальцы коснулись уголка его чувственных губ, и тут же мягкая, лёгкая улыбка озарила задумчивые черты лица.       — Тебя долго не было, — не укор, не обида, просто факт. И речь была не про опоздание.       — Я вернулся, — он лишь пожал плечами, ему нечего было сказать на этот счет: отсутствие и правда было продолжительным, он пришел лишь в последний день. А они не виделись, кажется, целую вечность.       — Почему исключительно в такие моменты мы можем быть собой? — сотканый из тоски взгляд пронзал его до глубины души.       — Потому что лишь сны могут дать нам в полной мере то, чего мы хотим, — мозолистая ладонь легла на шелковистую щеку, стирая большим пальцем солёную дорожку. — Реальность слишком жестока. Но мы сами творим её. Страхами, сомнениями, молитвами.       — Но любовью, верой и выбором тоже, — тусклый огонёк надежды блеснул и тут же совсем потух на дне карих глаз, в которых солнце рисовало вечер. Уголки губ дрогнули, но улыбка будто не дотянулась до своей цели. — Знаешь, кто-то писал: «На языке пали "счастье" — это духкха, "болезненность". Это не значит, что жизнь построена на страданиях. Это о том, что в каждом конце, пусть и болезненном, живет начало нового, счастливого».       — Так, быть может, и нас в конце этого пути будет ждать своё счастье? — в прищуренном лукавом взгляде голубых глаз отражалось море и никак не засыпающие багрово-золотые закатные лучи.       Казалось бы, обнадёживающие слова, только вот прозвучали совершенно не так, как должны были. Грусть накинула свои оковы на её душу, цепями удерживая любой порыв в темноте. Печальная, едва уловимая полуулыбка мелькнула на её тускнеющем лице, не касаясь утомленного взгяда.       — Не забывай меня, — шепчет до боли родной голос, опасаясь спросить, что будет дальше, страшась, что они больше не встретятся так. Она пригладила его темные волосы.       — Я тебя выдумала, — оставила поцелуй на щетинистой щеке и растворилась совсем.       Рассвет. Юля проснулась в своей квартире, натягивая одеяло на голову. Нет, всё же сны бывают безжалостней реальности, когда в них видишь того, кого любишь вот уже который год. С тяжёлым вздохом она скинула с себя одеяло, понимая, что пора вставать. Как же засевшие в голове строки песни с бала Анастасии подходили её жизни.       Всё началось ещё в далёком детстве, когда под завывание метелей и далекий лай собак мама отпаивала её горячим молоком с мёдом и маслом.        Юля помнит, как, лёжа в постели, она разглядывала художественно вычерченные морозом узоры по периметру темного окна, откуда в комнату падал тусклый свет фонаря, из-за чего иной раз можно было разглядеть снежинки, кружащиеся в танце с ветром. Но конечно же, чаще всего это было бодрствование в полузабытьи или беспокойный сон, когда ее будили пробирающий до костей холод, раздирающий лёгкие кашель и ломающая боль во всём теле, так что любые воспоминания мелькающих картинок быстро стирались из памяти, оставляя призраный след коротких ощущений.        Каждый раз, когда наутро ей становилось лучше, она не могла вспомнить почти ничего: оставалась лишь смазанная фотография, где нельзя было разобрать ни людей, ни животных, ни растения, на дне сознания оседали лишь общие впечатления.       Долго она считала, что это бред, навеянный горячкой. Но именно тогда, будучи ребёнком, Юля впервые увидела его. Парня, которого спустя несколько лет встретила на «Фабрике». Который на её глазах становился мужчиной. Рос как артист. И продолжал являться ей во снах.       С тех самых пор и по сей день Марк стал видением, посещающим её каждый год ночами в одну и ту же декабрьску неделю.       Поначалу не воспринимала всерьёз, стирая из памяти навязчивый образ. Потом стало страшно. В конце концов, она стала желать наступления тех заветных дней.       Она видела столько возможных вариантов развития их жизни.       Вот они счастливые лежат в каком-то деревенском домике, пока дождь барабанит по стёклам, перебиваемый громом и вспышками молний. Часами наблюдают друг за другом, изучая глубину глаз напротив, точно родились лишь в тот момент, когда заглянули в бездну напротив.       А в жизни оба почти убиты каждодневными моторами и камерами по всему дому на съёмках «Фабрики звёзд».       В следующий раз они ругаются на повышенных тонах, но обида не задерживается надолго, объятия разрешают их спор.       Пока в реальном мире разруха по всем фронтам.       И так год за годом, строчка за строчкой, но сны не претворились в жизнь. Слова в песнях не стали признанием, как бы сильно ни хотелось. Взгляды продолжали молить, пока разум затыкал их рты на замок.       Самый счастливой, но в то же время болезненной для неё стала ночь, когда ей приснилась их семья: он, она, их сын и еще не рожденный ребенок.       Это был какой-то праздник за городом, где было море гостей, но ни единая душа их не задевала так, как их собственная, ставшая в тот момент одной на двоих. Тогда были радость, умиротворение, спокойствие, уверенность, доверие и любовь. А рядом широко раскрытыми глазами изучал мир их сынишка, бегая по зеленой поляне, пока его отец наблюдал за ним, обнимая её саму сзади, будто оберегая ещё только растущего малыша. Юля улыбалась, а мальчик радостно стремился в их сторону, желая показать самый красивый найденный камень. Тепло рук Марка исчезло с её кожи только для того, чтобы подхватить сына и закружиться, счастливо смеясь. В тот момент для них не существовало никого вокруг. Только их маленький мир и личная история любви.       Нестерпимо больно стало наутро, когда грёзы унесла с собой холодная ночь, укутывая их ветром и метелью, будто пряча от творившейся в её жизни жестокости настоящего.       Она много думала о возможности исполнения этих снов, но так и не перешагнула через себя, не переступила черту и разделяющую их пропасть.       Ещё через несколько лет уже получалось контролировать свои действия во снах.       Со временем она свыклась с мыслями о том, что по-настоящему быть рядом с Марком, не скрывая своих чувств, возможно только на том берегу в царстве Морфея.       Заветная декабрьская неделя была слишком долгожданной. В ней она находила себя и начинала тосковать еще до ее окончания. Но главное — там был он.        Там — такой же, как и в жизни, и в то же время другой. С открытой дверью в его широкую душу, где всё без утаивания, вся подноготная его души. А может, это всего лишь то, что она хотела бы видеть в нем.       И сколько бы себя ни уговаривала, отказаться от влюблённости в выдуманного в реальность образа идеального Марка не получалось, каждая попытка заканчивалась провалом.       Каждая, кроме последней.       Случившейся пять лет назад, когда она встретила своего нынешнего мужа. Долгие годы Марк терзал её душу и сердце сильнее других мужчин, но у них так ничего и не вышло. История любви оказалась написана карандашом, оставшаяся лежать желтеющей бумагой в закрытом ящике стола.       Сны остались лишь снами. Там она забывалась. А здесь и сейчас её жизнь. Жизнь, где у неё муж и трёхлетний сын, который иногда до безумия напоминает ей её лучшего друга. Свет их любви сиял недосягаемыми звёздами на ночном небе. Где-то в другом мире, в параллельной вселенной это могло бы быть их настоящее, он был бы отцом ее ребенка. Где-то, но не здесь.       Этот сон с ним стал последним — это было прощание. Просто Юля стала утопать в этих мгновениях, обессилев, изнемогая от нехватки кислорода. Последняя страница ненаписанной книги перевернулась, оставляя в прошлом все неозвученные слова и кричащие взгляды бездонных глаз, разбитое сердце и задыхающуюся душу.       Они также будут часто видеться на съёмках, репетициях, праздниках, в обычные дни, рассказывать о событиях, планах, успехах и неудачах, рассуждать, смеяться и плакать, но так никогда и не признаются друг другу, что каждый год в декабре встречались и говорили о не выдуманных, а реальных чувствах. И на том берегу моря, где небо в закатном зареве убаюкивает волны…

***

      –… она больше никогда не появится, а он продолжит ждать её, смотря на уходящее солнце, жалея о упущенной возможности стать счастливым, — экран телефона гаснет. Юля неоднозначно вопринимает прочитанное, поворачивается к Марку и пытается угадать одолевающие его чувства.       — Я не думал, что мне придётся задуматься над жизнью, открыв этот сайт, — тихий голос артиста неуверенно нарушает повисшую тишину. — Думал, посмеёмся с выдумок фанатов, но, видимо, недооценнил их.       — А ты мне когда-то и правда снился, — отсутствующий взгляд, теплая, но грустная улыбка: Паршута не здесь — она в воспоминаниях. — И я правда когда-то хотела быть с тобой. Любила тебя, — она слышит, как Марк шумно сглатывает. — До сих пор люблю. Но уже не так. Это иная любовь. Мне трудно объяснить.       — Не объясняй, — пожимает плечами Тишман, стараясь не закапываться в себя. — Я и так прекрасно понимаю, потому что чувствую то же. Но также знаю, что быть вместе, как пара, у нас уже не выйдет.       — К счастью или нет, но ты прав. Мы упустили тот момент. А теперь у нас, как в этом фанфике: своя жизнь и реальность, где у каждого своя семья, а грёзы остались книгой пылиться где-то на полке, — её грустная улыбка отзеркалена им.       — Альбер Комю писал: «Если бы я был моралистом и писал книгу, то из сотни страниц девяносто девять оставил бы чистыми. На последней бы написал: "Я знаю только один долг — любить"» . Когда-то я благополучно предал клятву этому долгу, потеряв шанс на нас, но изо всех сил стараюсь искупить свою вину по сей день.       — Не ты один, — шёпот в звонкой тишине мог бы показаться криком в горах, но сейчас он звучит слишком правильно, хоть и тоскливо, — не ты один…       Друзья они или нет, но их судьбы когда-то пересеклись, а значит так было нужно. Случайности не случайны. В руках каждого вселенная и общие тайны, однако они уже не будут семьёй в том плане, в котором хотели бы оба. Они вместе однажды совершили эту ошибку, оставив недомолвки недомолвками. Но ни о чём не пожалеют. Так было суждено.       И если в этой жизни они останутся друзьями, то в следующей найдут друг друга, чтобы их души стали единой.