°°°
На свадьбе поют другие песни — весёлые и глупые тоже. А ещё здесь есть гармонь, которая несколько скрашивает атмосферу пьяных чужих голосов. Чу Ваньину эти песни не нравятся, он практически не слушает их. Как не слушает и разговоры за столом. Даже не сразу откликается, когда его зовет Сюэ Чжэнъюн, чтобы поздравить и аккуратным взглядом спросить, в порядке ли он. Но по долгому ответу догадывается, что не очень. А Чу Ваньнин смотрит на дерево яблони, стоящее недалёко от праздничного стола, любуется красивыми его лепестками, наслаждается еле уловимым запахом. Яблоня, которая зацвела слишком рано этой весной, уже пострадала от морозов и наверняка не даст этим летом плоды, потому как не видно нынче пчёл, выглядит печальной и очень красивой. Наверное, тоже невеста. Он рад бы был долго сидеть смирно, лишь наблюдая за яблоней и не замечая жениха, сидящего по его левую руку. Но Чу Ваньнина, право, тревожит эта фигура сбоку, которая теперь всегда будет рядом с ним. По правую ли, по левую руку. Сзади или спереди. Всегда рядом с ним теперь будет находиться этот мужчина. А ведь он чужак. — Поздно уже, молодым и в терем пора, — говорит незнакомый Чу Ваньнину мужчина, приехавший на свадьбу со стороны его жениха, и у него из рук выпадает со звоном рюмка с грушевой водкой, которой он надеялся насладиться на своей свадьбе. Именно в тот момент, когда он перестал трястись от близости незнакомого ему альфы новоиспечённого мужа, его спокойствие, вызванное, наверное, не без вмешательства феромона этого самого человека, ему сообщают про другую традицию. Ещё и горьким использованием в его отношении слова «молодые». Жених-то, может, и молодой, да только ему уже третий десяток пошёл. В таком возрасте уже внуки у других, а у него свадьба. Но Чу Ваньнин боится. Он жутко боится этой ночи, но ещё больше боится, что это будет не единственный раз и просто перетерпеть будет недостаточно. Его свободная жизнь закончилась задолго до того, как эта рюмка с грушевой водкой покатилась по столу. Он знает, что на него смотрит Сюэ Чжэнъюн, что смотрит Наньгун Сы, Сюэ Мэн, возможно, даже Е Ванси. Взгляд Ши Мэя он ощущает особенно остро, но игнорирует упорнее остальных. Смотрит на Цзян Си. Тот изгибает губы в самой отвратительной улыбке и кивает. Чу Ваньнин встаёт с места. Жених, спасибо ему больше за учтивость, помогает ему. Думает, небось, что невеста напилась на собственной свадьбе. Невесте так даже лучше. Пущай себе думает. Ему всё-таки передают венок, вопреки убеждениям Сюэ Чжэнъюна. — Вселиственный твой венок. Куда ж его положить, — но этот дают в руки, словно Чу Ваньнину он никогда не принадлежал и принадлежать не будет. Чу Ваньнин морщится от ощущения, что этот символ можно было бы с таким же успехом бросить на растерзание собакам, как его мужу. Он совершенно не запомнил, как выглядит этот мужчина, но пах он очень сильно и угрожающе. Наверняка ждёт Чу Ваньнина ночь долгая и непростая. — Положу во тереме, — его голос не дрожит, зато Чу Ваньнин ясно слышит, как глухо бьётся его сердце. Интересно, кто-нибудь ещё замечает, в каком ужасе он от этого праздника? Наверное, только близкие. Плохо, очень плохо, ведь именно их бы Чу Ваньнин сегодня хотел успокоить. Он делает первые шаги мимо Цзян Си, направляясь к своему дому. Его жених нездешний, так что они первое время в его доме будут жить. Не по традиции, но Чу Ваньнин всё равно один живёт. Куда дому без хозяина? Посему решили пренебречь. Однако он не успевает пройти и десяти шагов, как его поднимают на руки. О таком не предупреждали, поэтому Чу Ваньнин не сдерживается — удивлённо вздыхает, но не сопротивляется, по запаху узнавая мужа. Хочет, пущай несёт. Его всё равно ноги не держат. Больно похолодало к вечеру, а свадьбу рано сыграли — только березень в силу вступил. Чу Ваньнин к холоду дюже чувствительный, давно уж нехорошо стало. Но он не говорит об этом — только смотрит на венок в своих руках. Как вообще мужа то его зовут? Они быстро оказываются в доме. В том, где аккурат несколько часов назад рассыпали крупу. Ему не позволяют слезь в сенях, несут сразу в спальню. Сажают на кровать. — Продрог весь небось? — спрашивает его мягкий и, кажется, чуть-чуть заботливый голос. И Чу Ваньнин впервые засматривается на лицо человека напротив. Его глаза при свете одной маленькой свечи у кровати кажутся ему фиолетовыми, как ранние васильки. Черты его лица оказываются не такими грубыми, как Чу Ваньнин изначально ожидал. Никакой внешней жестокости — разрез глаз отдает мягкостью, а при улыбке на щеках играют ямочки. Мужчина, сидящий перед ним на полу, очень красивый, — Ну, не бойся, Чу Ваньнин, не хочешь венок отдавать, я подожду. Он твой, ты можешь решать, что с ним делать, — его гладят по волосам. Он прижимает венок к груди и мнет цветы, в него сплетённые. — Давай помогу раздеться, тебя завернули, как куклу, а ткани такие тонкие, никакого толку. Идиоты хотят, чтобы моя жена заболела в первый же свадебный день? — этот человек снимает венец, вытаскивает серёжки и снимает с него три ряда бус, аккуратно, каждый раз заглядывая в его лицо. — Как тебя зовут? — Чу Ваньнин впервые говорит с ним, а не молча кивает на все слова, поэтому мужчина, кажется, прощает ему глупый вопрос. Он мягко улыбается и стягивает с его ног неудобные сапожки. Они Чу Ваньнину даже не как раз. — Мо Жань. Меня зовут Мо Жань, — этот человек. его муж, Мо Жань, выглядит очень милым, когда говорит это. Чу Ваньнину неловко находиться под таким мягким взглядом, поэтому он отворачивается, — Ты не бойся, я не буду обижать тебя. Ты мне очень нравишься, — добавляет зачем-то Мо Жань и приподнимается на уровень его лица. Хороший такой. Хорошие вещи говорит своим мягким голосом. — Я и не боюсь, — возражает Чу Ваньнин, поворачиваясь и чуть не сталкиваясь с мужем носами. Глупость! А ведь они уже целовались, к чему это смущение! Он, вопреки голосу сознания, обильно краснеет, а потом и вовсе падает на кровать. — Тогда снимай всё же сарафан и давай спать. Неужели этот день не был истощающе долгим? Утро вечера мудренее, завтра мы обо всем поговорим… — Чу Ваньнина поднимают, снова сажают на кровать. Он расценивает слова Мо Жаня как разумные и кивает. Сам откладывает венок на лавку у печи, сам поворачивается к мужу спиной, чтобы тот помог с поясом. Позволяет раздеть себя и даже чувствует себя лучше, оставшись в одной рубашке до колен. Так ему всяко привычнее, чем в глупом платье, которое глупый муж зовёт сарафаном. Не местный, вот и позорится. Надо будет ему потом все объяснить. Чу Ваньнин первый забирается в кровать, искренне радуясь тому, что это всего лишь его кровать, в которой намного проще и спокойнее заснуть. И он действительно засыпает. Даже когда Мо Жань присоединяется к нему. Даже если обнимает всю ночь. Даже если теперь вокруг пахнет травой, покрытой рассветной росой и приятным хвойным запахом леса. На самом деле, так Чу Ваньнину засыпать даже приятнее.Какая я печальная
14 мая 2024 г. в 09:47
Примечания:
Замуж — Залпом (очень советую слушать во время прочтения)
Чу Ваньнин сидит на лавке в своей холодной комнате и наблюдает, как некрасивому мужчине в отражении зеркала расплетают две косы и проводят гребнем по длинным волосам, вчерашним днём натёртым ароматными маслами на травах. Некрасивый мужчина с бледными, плотно сжатыми губами, прожигает его тяжёлым, хмурым взглядом. В реальности ему, верно, и того хуже: руки дрожат, а из родных кос вытаскивают ленты, расшитые им по молодости. Чу Ваньнин кусает губы и мужчина в отражении повторяет за ним. Неужто тоже судьба посмеялась? Не повезло: такой некрасивый, а замуж. Кто отдает в жёны таких старых омег? Кому только сдалась жена с морщинами в уголках глаз да с редкими седыми волосами. Нет, Чу Ваньнин их, конечно, закрашивает басмой, с хной смешанной, аккурат в цвет его волос получается. Да только разве можно скрыть возраст от чужого глаза? Сегодня, конечно, он лучше выглядит: вон глаза сурьмой подвели, а брови углём и губы свеклой натерли. По мнению Чу Ваньнина, от этих жалких попыток выглядеть красивым, мужчина в отражении становится только больше похож на дурнушку. Кожа бледная совсем, со стороны на мертвяка похож. Жених-то небось испугается такое чудо в постели ночью встретив.
Точно. Жених.
Чу Ваньнин отвлекается от своего отражения и ловит взгляд Цзян Си, единственного в этой комнате, которого он хоть чуть-чуть знает. Предполагается, что в этой комнате с ним будут подруги оплакивать уходящую молодость, но у Чу Ваньнина нет подруг. Он смотрит внимательно на мрачное лицо знахаря, которое, по обыкновению, не выражает ничего, кроме смутного раздражения. Неужели так сильно Чу Ваньнин со своей свадьбой некстати нарушил планы Цзян Си? Он, верно, не хотел да и, если бы хотел, ничего не смог бы поменять.
— Петь не будете? Я никогда плачей над невестой не слышал, — спрашивает он и удивляется тому, как сильно хрипит его голос после долгого молчания. Жениху не понравится, наверное. Кому нужна невеста, с таки грубым голосом? Чу Ваньнин задумывается о том, знает ли жених о том, кого ему выбрали в невесту. Посмеяться небось решили.
— Хочешь, чтобы спели? — отвечает не Цзян Си, а бледная девушка, стоящая с другой стороны. Чу Ваньнин смутно вспоминает, что часто видел её с одним из своих учеников. У неё строгие черты лица, отличающиеся, однако, удивительной нежностью. У неё мягкий, звонкий голос. Наверное, она красиво поёт.
— Судя по твоему лицу, здесь не плач по невесте, а похоронную надо заводить. Никакими румянами твою бледность спрятать не получается, — фыркает Цзян Си, подтверждая мнение самой «невесты». Чу Ваньнин не удивился и не расстроился, но перевел взгляд на девушку — Е Ванси, так ее имя. Вспомнил.
— Спой, пожалуйста... самую угрюмую, — он запинается, словно теряет твердую способность говорить. Всё равно нельзя нарушать традиции, так почему бы ему не услышать одну из этих песен, которые его никогда не звали петь на свадьбах. Он всё надеялся, что Сюэ Мэна будет замуж провожать, но только раньше ученика его решили выдать. Не довелось спеть. Так хоть слова узнает. Вдруг правда красивые песни.
— Не ходите, девки, замуж, замужем невесело, — завела она своим мягким голосом, и ей вторило ещё несколько омег в комнате: мальчик, который доставал платье Чу Ваньнина, девушка, которая доставала из ларца его скромные украшения, другая девушка, которая рассчесывала его волосы сзади, которой и назначалось плести его косу, — Муж на улицу не пустит, скажет делать нечего, — после этих строк комната, вопреки ожиданиям Чу Ваньнина, погрузилась в тишину.
По полу посыпалась крупа.
— Не ходите, девки, замуж, ой да не ходите, — прожил Цзян Си. Один. Это казалось Чу Ваньнину всё более странным. Голос лекаря не был таким нежным, звучал не похоже на плач. Больше похоже на приговор. Но в следующий момент к нему присоединились все а комнате, — И с подругами денёчки лучше проводите, — Цзян Си в отражении как-то горько улыбнулся, являясь таким же одиночкой, как Чу Ваньнин, он хорошо понимал, что никаких подружек ему не светит. Сам замуж выходил в какой-то похоронной атмосфере. И ничего, живёт.
А девушки продолжали.
— Не ходите, девки, замуж за немилого дружка. Лучше в реченьку скатиться со крутого бережка, — Чу Ваньнин утопал в этом звуке чужих голосов, наблюдая, как у мужчины в его отражении по щеке стекает черная слеза. Сурьма потекла и окрасила его бледное лицо. Точно, как покойник. Всем невесты, а его жениху — покойница.
Цзян Си толкнул его в плечо и, когда девушки замолкли завёл новый куплет. Но остановился, не дойдя до конца, прожигая Чу Ваньнина недовольным взглядом.
Е Ванси наклонилась к его уху и коротко подсказала: «Твоя очередь». Чу Ваньнин дёрнулся, но кивнул. Цзян Си изогнул бровь, но начал заново.
— Поиграй повеселее самую угрюмую, а домой я ворочаться точно не готовая, — их голоса вместе звучали совсем уж убого: Цзян Си пел твёрдо, а Чу Ваньнин дышал навзрыд из-за чего голос дрожал и неровно наполнялся всхлипами. Создавалось впечатление, будто Цзян Си читал над ним какую-то упокойную молитву, почему-то не спрашивая, хочет ли Чу Ваньнин успокоиться, — Красно платье надевала, становилась под венец, полюбуйся, родна маменька, красе моей конец.
Чу Ваньнин не заметил, как к ним присоединились все омеги, находящиеся в комнате. Не заметил, как с его щёк стёрли растекшуюся сурьму, не понял, когда одна коса на его голове была закончена и когда на её конец повесили звенящее украшение. Он очнулся на том моменте, когда его начали облачать в свадебное платье поверх белой рубахи, вышитой его же руками жемчугами, подаренным женихом. Не многим женихи жемчуга дарят.
— Какая, какая я, какая я печальная, на головушке венец, — пока паренёк завязывал на его спине широкой пояс, а девушки вдевали в недавно проколотые уши серебряные серёжки, Цзян Си опустил на его голову свадебный венец, который намедни ему подарил Сюэ Чжэнъюн, отметив, что Чу Ваньнин такой важный человек в деревне, что просто не может выходить замуж с обычным венком, — В руках свеча венчальная, — ему свечу не дали. Наверное, потом появится. Но, закончив песню, омеги отошли от него и от некрасивого мужчины в зеркале.
Чу Ваньнин подумал о том, что этот мужчина не выглядит настолько плохим, как ему казалось сначала.