Green maple, carved leaf

Ни продохнуть, ни выдохнуть. Война — одно из самых беспокойных мест, в которое только можно попасть, особенно, если ты находишься на поле боя. Даня понял это уже очень давно, но, можно сказать, привык к подобной обстановке вокруг, хоть и привыкнуть к такому невообразимо сложно. Каждый день одно и тоже, каждый день Кашин видит, как его товарищи погибают один за другим и каждый день, как в первый, рыжий молодой парниша ходит бок о бок с коварной смертью. Её он не боится уже давно. Всё ему ни по чём, и боли Даня уже давно не знает, а слёз в нём так и подавно не осталось ни единой капли. Вопреки всему этому, всегда, когда Кашин видит смерть своего верного товарища, что когда-то прикрывал его тыл, травил смешные шутки и в целом, был хорошим человеком, в его груди просыпается что-то тусклое, пожирающее все оставшиеся позитивные эмоции. Это называется печаль. Та самая, всеобъемлющая, та, которую Даня обязательно закурит крепкой сигаретой, смотря вдаль и уже по привычке прислушиваясь к окружающим его звукам, а после пойдёт в дом, чтобы подумать над этим немного позже. Ведь каким бы грозным, холодным, мужественным и сильным Кашин не казался, он до жути ранимый, наивный и, что самое главное, доверчивый. Слишком быстро привязывается к людям, слишком сильно их любит и слишком долго не может забыть, а потом пожинает последствия, хоть сам он в этом вовсе не виноват. Таким уж уродился и страдать от этого не должен, но жизнь совершенно точно решила отказать ему в мирном и спокойном существовании. Возможно, звучит довольно абсурдно, ведь о каком спокойствии может вообще идти речь в военное время, только конкретно в этом случае Даню прижали по всем возможным фронтам. И сигареты уже не помогут, остаётся лишь надеятся на то, что когда-нибудь солдат сможет умиротворённо закрыть глаза не тревожась о том, что же он увидит этой ночью. Когда-нибудь — обязательно, но сейчас солдат просто вынужден терпеть и перебарывать свой страх ради того, чтобы выспаться. Он был бы уже рад бесконечно дежурить, только бы не это. Никто ему с этим помочь не может, единственное что, так сослуживцы с радостью ставят его на ночное дежурство, а сами спокойно идут отдыхать, совершенно не имея никакого интереса к проблеме юноши, который никак не может найти себе места. В эту ночь Даниле всё же приходится спать в своей койке. Не то чтобы он не рад тому, что наконец сможет отоспаться, но и не совсем счастлив возможности, которая ему выпала. Лазурно-серые глаза задумчиво смотрят в потолок, рыжие волосы беспорядочно растрёпаны по не самой мягкой подушке, а зависимый организм так и просится выйти покурить. Нельзя. Как бы сам Кашин того ни хотел, выйти на улицу он уже не сможет, потому мирится с непреодолимым желанием подымить и закрывает глаза, проведя по лицу татуированной рукой, рисунок на которой набил специально для того, чтобы его не взяли в армию. Комично, хоть уже и всё равно. Совсем не этой ерундой сейчас забит юный ум, владелец какого зевает уж третий раз за минуту, если не четвёртый. Всё тело наливается свинцом, расслабляется, и Данила начинает засыпать, сам не понимая, хорошо это или плохо. В первые секунды сна ничего не появляется. Абсолютная пустота в непроглядной темноте, без единого звука и без какого-либо запаха. Кашин в сознании, он всё это видит и, наверное, если бы это происходило с ним в реальности, то по его спине точно бы побежали мурашки от страха. Обычно всё не так, обычно всё совсем по-другому, но по какой-то причине теперь солдат в своём сне совсем один. Нужно бежать? Прятаться? От кого? Паника захватила и без того туманный разум Дани целиком и полностью. Он пытается успокоится, подумать, что можно сделать, однако, не успевает даже пискнуть, как картинка перед ним сменяется с тьмы на прекрасный, солнечный вид. Удивлённо сглотнув, Кашин жадно осматривается и подмечает, что это место ему как никогда знакомо. Красочная поляна, небольшая река, в которой плавают маленькие рыбы и самый главный штрих сей картины —зелёный клён, величественно распушивший свои ветви. Неспешно, трусливо, так, будто бы даже не по своей воле, молодой солдат подходит к клёну и бережно приподнимает пальцами один из множества резных листов. Ничего больше не делает, стоит на месте, как вкопанный, пока чья-то рука не касается его плеча. Так нежно, аккуратно, словно боясь спугнуть, но одного этого прикосновения оказывается достаточно, чтобы Данила испуганно дёрнулся всем телом и вновь замер, постепенно складывая пазлы в своей голове. Плечи опускаются, невесомая улыбка сама ложится на уста, в груди появляется щекочущее чувство трепета и душа будто бы начинает петь. Абсолютно все разы, когда он видит этот сон, он испытывает одно и то же чувство радости, но никак не может выяснить причину этого. Ведь то, что Кашин сейчас переживает и с чем сталкивается каждую ночь стабильно — вряд ли можно считать поводом для ликования. Нервно выдохнув, Данила поспешно поворачивается к тому, кто его звал и каменеет, быстро-быстро бегая глазами по чужому лицу. Милая полуулыбка, дурашливая чёлка, чёрная одежда, кольцо в носу, а вдобивок — щенячьи глаза, умоляюще смотрящие на него снизу-вверх. Блестящие, озорные, столь живые, что Кашин уже успел усомнится в том, сон ли это. Сердце бьётся бешено, дыхание учащается и молодой солдат никак не может оторвать взгляда от юноши, что загадочно молчит. Всё меняется в долю секунды. Улыбка с лица незнакомца пропадает, карие глаза наполняются печалью и теперь, кажется, блестят ещё сильнее, точно налитые слезами. Он берёт Даню за руку, также аккуратно, но уже с более заметным напором и делает пару шагов, полностью скоротив расстояние, которое было между ними. Кашин от таких перемен пугается не на шутку, хочет, было, уже что-нибудь сказать, только юноша оказывается быстрее, приставив свой палец к его губам. — Даня, забери меня отсюда... — шепчет незнакомый и даёт солдату возможность говорить, пока тот присматривается к татуировке на его правой руке. Он не знает этого человека, но татуировка определённо режет ему глаз тем, что кажется слишком знакомой. — Откуда тебя забрать? — робко спрашивает Кашин, нервно сглотнув. — Отсюда, — отвечает юноша. — Прошу, спаси. Забери меня отсюда. — Но ведь я не могу, — сокрушается Данила, не смея смотреть парню в глаза. — Ты всего лишь мой сон, который пропадёт, как только я проснусь, а ночью вернётся снова. Тебя не существует. Я даже имени твоего не знаю, потому что у тебя его нет. Много раз молодой солдат слышал от друзей, семьи и знакомых, что если сказать человеку во сне, что это всё нереально, то он разозлится и жестоко выкинет спавшего из сна. Конечно, последствия могут быть и хуже, но это всего лишь миф, который Кашин только что развеял. Юноша не злится, не пытается вышвырнуть его, не делает страшные гримасы, а тяжело вздыхает, словно слова Дани его задели. — Не притворяйся, что не знаешь моего имени, — огорчённо говорит незнакомец, взглянув солдату в глаза. — Тебе знакомо это место, да? Мы... Ты был здесь наяву. Так? — Был, — кивает Данила. — Тогда проснись и забери меня оттуда. — С чего бы? — язвит Кашин, нахмурившись в недоумении. — Пусть даже ты и реален, я не знаю тебя. — Всё ты знаешь, Даня, — он снова берёт солдата за руку и досадливо усмехается. — просто приди туда и ты сразу во всём убедишься. Я нуждаюсь в тебе. От последних слов руки солдата немного задрожали. Он точно, совершенно точно уверен в том, что не знает этого человека, далеко не в первый раз посещающего его сон. Никогда этот загадочный юноша не просил Кашина, чтобы он спас его или что-то подобное, а сейчас, видимо, решился. И если Даниле и до этого было страшно, то после таких просьб сердце ушло в пятки безвозвратно. Кажется, парень даже на секунду забыл, как разговаривать. — Проснись, — приказывает незнакомый и очень сильно сжимает руку Кашина. Настолько сильно, что если бы это был не сон, ему наверняка стало бы больно. Резко проснувшись в холодном поту, Данила распахивает глаза и нервно облизывает сухие губы, приложив руку ко лбу. Его сосед по комнате спит, за окном небо не то, что синее, а скорее чёрное, усыпанное мелкими драгоценностями в виде звёзд. На улице глубокая ночь, всё общежитие спит и только один-единственный солдат по имени Данила Кашин сидит на своей койке, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. Он не видит перед собой ничего, кроме пары печальных карих глаз, а в ушах стоит низкий, приятный голос, умоляющий забрать его. Мысли крутятся в голове с неймоверной скоростью и Даня сам не понимает, как начинает небрежно натягивать на себя куртку, надевать ботинки и шапку. Глупо? Возможно, но любопытство сильнее. Вдруг, этот парень правда там, ждёт его? Доброе, наивное сердце Кашина волнуется. Ему просто необходимо пойти туда. В очень сильной спешке, на ногах, что постоянно путаются, так и норовя грохнуть своего обладателя, Данила пулей спускается по старой лестнице и встречается лицом к лицу со сторожем. Мужчина, на удивление, не спит в свою смену, а выполняет обязанности и сразу же останавливает парня, у которого не получилось прошмыгнуть мимо него и остаться незаметным. Тут в дело могла вступить выдающаяся артистичность солдата, только если бы его мозг находился в адекватном состоянии, но в этом случае придётся выкручиваться другими способами. — Кашин? — строго спрашивает сторож, оглядывая парня с прищуром. — Куда это ты собрался в такое время? — Василий Юрич, пустите, пожалуйста! — умоляет Даня, сложив ладони в соответствующем жесте. — Мне очень надо, я туда и обратно! — Ага, ещё чего скажешь? Вот так прям взял тебя и пустил. — мужчина усмехается и скрещивает руки на груди. — Ты в своём уме, Кашин? Комендантский час, ночь, а ты тут... — хохотнув, он продолжает: — Небось, к девчонке бежишь? — Нет, Василий Юрич, ни в коем случае! — убеждает солдат, стыдливо опустив голову. — Поймите, мне очень нужно выйти. Никто не узнает, обещаю! Я вам потом отплачу чем-нибудь. — Слушай, Кашин, ты за кого меня вообще принимаешь? — укоризненно спрашивает мужчина и вздыхает, подавшись в размышления. — Ладно. Дуй давай, галопом, пока никто тебя не заприметил. Чтоб быстрее ракеты обратно прибежал, иначе как дам тебе в бубен. — Спасибо, Василий Юрьевич! — лепечет Даня, поклонившись под цоканье сторожа. — Я рысью, долго ждать не заставлю! И со всех ног устремляется прочь, туда, где его ждут. А возможно и нет. Как бы там ни было, Кашин доведёт дело до конца и сделает, что велено, наивно доверившись парню из сна. Пробегая между старых домов, засыпанных пышным, лоснящимся снегом, деревьев и фонарей, Данила видит перед собой только одну цель. Место, в которое солдату нужно, находится не так уж и близко, но благо, скорости ему не занимать и мчится он туда правда рысью, как и обещал. Морозный воздух жжёт лёгкие, ноги заплетаются, редкий лёд коварно подкашивает Данилу, призывая упасть на землю, но кое-как, из последних сил, он всё же прибывает на место и останавливается посреди заснеженной поляны, оперевшись руками о колени, чтобы отдышаться. Здесь всё выглядит совсем не так, как было во сне: река покрылась тонким слоем льда, некогда зелёный клён давно сбросил свои листья и сменил их на иней, а сама картина в целом больше не играет той живостью и задорностью, как было раньше. Чувствительный, излишне эмпатичный Кашин теперь переживает за незнакомца, который находится где-то здесь, на этой поляне, совсем один. Ему больше не любопытно, он чувствует себя виноватым и бросается искать юношу в надежде на то, что ему удастся это сделать. У клёна, как и во сне, его плеча кто-то касается, но это касание настолько невесомое, что Данила вполне мог не обратить на него никакого внимания. Резко обернувшись, он встречается взглядом с тем, кого искал. Шоколадные глаза смотрят на него с такой теплотой, что на замёрзших губах непроизвольно появляется улыбка, на которую тот охотно отвечает тем же. Знакомый трепет возвращается, сердце бьётся быстрее и Кашин борется с желанием обнять парня. Они ведь не знакомы. Не знакомы? — Даня, ты пришёл, — он улыбается ещё шире, отчего-то глядя на солдата с каплей сожаления. — ты правда пришёл. — Почему ты здесь? — тихо спрашивает Данила. — Откуда знаешь моё имя? — Мы знакомы, Даня. Ты тоже знаешь моё. Солдат отрицательно мотает головой и неожиданно для себя замечает, что от незнакомца веет холодом. Ему точно не кажется и вопреки тому, что на улице зима, Кашин точно ощущает, что холод идёт именно от него. — Без разницы, — отмахивается парень. — Идём отсюда, у меня мало времени. — Постой, Даня... — юноша тянется правой рукой к его щеке, но одёргивает себя и отходит на шаг. — Неважно. Татуировка снова мелькает перед глазами у Данилы и в этот раз она кажется ему не просто знакомой. Осознание приходит не сразу, но когда это происходит, ноги солдата подкашиваются и он еле удерживает равновесие, чтобы не упасть. Руки дрожат, слова на языке путаются, губы млеют, а в горле встаёт неприятный ком. Это невозможно. Такого не может быть. — Руслан? — Даня... — шепчет Тушенцов, и на дрожащих губах образуется широкая улыбка. — Даня, ты меня не забыл, правда? Я же сказал, что знаешь! — Руслан... — Кашин сглатывает горький ком и стискивает челюсти. — Ты умер, Руслан. На место трепета в груди встаёт невыносимая боль. Его самый дорогой человек, некогда стоявший с ним плечом к плечу на поле боя, поддерживавший в трудные моменты, даривший свет и тепло, после потери которого Данила не мог оправится ещё долгое время, стоит прямо перед ним и он никак не может поверить, что во сне его не узнал. На глаза так и норовят навернуться слёзы, а Руслан всё ещё улыбается, но уже не так широко. — Пойдём со мной, Даня, — зазывает Тушенцов, направившись к реке. — Ты же доверяешь мне? Всё будет хорошо. — Куда? — недоверчиво спрашивает Кашин, но ноги сами ведут его вслед за парнем, а с губ срывается: — Я скучал по тебе. — Ты не представляешь, насколько я скучал. Теперь мы встретились, разве не счастье? Уверенно кивнув в ответ, Данила продолжает следовать за Русланом и подмечает, что за ним не остаётся шагов на снегу. Либо это тоже сон, либо он просто сошёл с ума. Стоило бы, наверное, уйти, не связываться с Тушенцовым, что давно умер, но Кашин, словно зачарованный плетётся прямо к замёрзшей реке. Он ни о чём не думает, в его голове лишь Руслан. И никакой инстинкт самосохранения не поможет. Вот, они переходят берег и идут по реке. Даже ночью видно, что лёд ещё тонкий, не совсем устойчивый, но помутнённый рассудок солдата настойчиво игнорирует всё, что не связано с Тушенцовым. Тот каждое мгновение оборачивается, убеждаясь в том, что Данила идёт за ним, да только больше не улыбается, печалится и молчит, избегая встречи со взглядом солдата. Очередной шаг — и лёд трескается, не выдержав веса человеческого тела. Кашин даже не успевает отскочить или что-либо предпринять, как проваливается в до жути холодную реку с головой. Поблизости никого нет, а Руслан ему помочь не сможет, да и по всей видимости, не хочет. Играет желваками на скулах и наблюдает свысока за тем, как его прелестный Даня пытается выбраться. Всё получилось, но от чего же так грустно? Лёгкие солдата заполняются ледянящей водой, конечности немеют, сил уже не остаётся, а больнее становится от того, что Руслан просто смотрит. Родные глаза словно становятся чужими, по щекам текут слёзы, в груди режущая боль. Не физическая, моральная. Неужели, он этого и хотел? Даня не понимает. Обессиленно уходя под воду, последнее, что он слышит, это голос Тушенцова, наполненный болью: — Прости, Даня, я всего лишь хочу, чтобы мы были вместе. На поверхность воды всходят мелкие пузыри. Стоит подождать всего ничего и Данилы Кашина больше не станет, однако, Руслан не в силах дожидаться этого момента. Солдат так и не вернётся в общежитие, как обещал сторожу, а те, кто его знал, потеряют верного товарища. Руслан всего лишь хотел, чтобы они снова были вместе. И сколько слёз прольётся, сколько будет скорби и проблем — всё это неважно. Тушенцова это никак не касается уже давно, а Дане теперь точно всё равно. Холодное тело всплывает наверх, освещённое луной, и с неба на него падает снег. Клён на поляне наклонился, словно оплакивая, а сторож подался искать парня, которого нет уже подозрительно долго. И нашёл. Мёртвого, в реке. Теперь они вместе?