Память

Этот день все-таки кончился. Утром я даже подумал, что силы вернулись, и я выдержу. Но очень быстро стало ясно, насколько я просчитался. Те же лица, те же голоса, те же разговоры. Только Его между ними нет. И никогда не будет. Ком в горле давил непереносимо, и хотелось встать и уйти. Но я продолжал сидеть, делая вид, что слушаю своих генералов, кивая в ответ и даже отвечая что-то неопределенное. Лишь бы быстрее все закончилось. Иначе боль будет невозможно сдержать. В моей комнате было темно и зябко. Хотя, вероятнее всего, меня просто знобило. Отослав слуг, я завернулся в меховой плащ и, забившись в угол кровати, приготовился встретить еще одну бессонную ночь. Прикрыв глаза, я думал о том, как было бы хорошо проснуться и понять, что весь этот ужас – просто сон, плод моего больного воображения, а Он просто уехал на новые переговоры. Найти на столе новое письмо, вцепиться глазами в ровный летящий почерк, и мысленно услышать живой родной голос. И не было этого месяца в ожидании погребения, огненного ревущего столба и отчаянной тоски, источившей мое сердце. Мы лишь на время расстались, и скоро снова увидимся. Едва уловимый шорох заставил меня разомкнуть слипшиеся от слез ресницы. Передо мной стояла невысокая фигура, обернутая в искрящийся полупрозрачный шелк. Материи было столько, что рассмотреть что-то было невозможно. Рука инстинктивно легла на рукоятку кинжала, лежавшего под подушкой. Внутри стало холодно, и мысли, одна чернее другой, заметались в голове. После убийства Гефестиона я ждал покушения, был уверен, что следующего удара ждать не долго. Я не цеплялся за жизнь, сам отчаянно желал смерти. Но расстаться с нею хотел на своих условиях. А еще больше желал отомстить. Поднявшись рывком с постели, я в два шага оказался перед незваным гостем, который оказался едва ли мне по плечо. Фигура заметно вздрогнула, но продолжала стоять на прежнем месте с низко опущенной головой. Какой-то легкий, еле уловимый аромат, смешанный с тяжелым запахом восточных благовоний будоражил и не давал сосредоточиться. - Кто ты и что делаешь тут? – собственный голос прозвучал, будто, извне, и казался каким-то придушенным. - Меня привели к тебе, господин и сказали, что я должен делать все, что ты пожелаешь, - совсем юный голос заметно дрожал. - Кто привел тебя? - Старший евнух, господин. Глухая злоба начинала подниматься внутри, топя остатки здравого смысла. «Паучья сеть вокруг меня затягивается. Сейчас скручу этого щенка, и он сдаст мне своих хозяев». Протянув руку, я резким движением дернул край ткани, закрывавший голову юноши, ухватил его за волосы, заставляя поднять голову, и вдруг забыл, как дышать. Передо мной стоял Гефестион, каким я запомнил его в нашем детстве. Немыслимо. Вьющиеся каштановые волосы, обрамляющие высокий лоб, тонкий прямой нос, нежные бледно-розовые губы, яркие голубые глаза полные слез. Отшатнувшись, я отступил на шаг, не веря глазам. - Кто ты? - У меня нет имени. С тех пор, как меня продали в рабство. - А прежде оно у тебя было? - Не помню. Влажные дорожки от слез на щеках, дрожащий мальчишеский голос. Боль, почти нестерпимая, рвет грудь на части. «Это наваждение. Надо скорее проснуться». Я отступил еще на шаг, сел на край кровати, растерянно рассматривая пришельца. - Если я правильно понял, ты мальчик для удовольствий? - Да, господин. - А кто я тебе известно? - Да, господин. Теперь, когда первое потрясение прошло, я начинал осознавать, что сходство не так уж сильно. Я просто принял желаемое за действительное. Мальчишка лишь отдаленно напоминал моего погибшего любимого. Но тот, кто прислал его, отлично понимал, какой будет моя реакция. Под видом утешения меня сознательно провоцировали, заставляя снова погружаться в бездну боли и отчаяния. - Подойди. Наложник робко приблизился, шелестя покрывалом, и я различил едва слышный перезвон многочисленных браслетов на запястьях и щиколотках. Своеобразное персидское представление о красоте. В памяти сразу всплыла моя свадьба. Если меня собирались вогнать в уныние, лучшего способа представить просто нельзя. - Что тебе приказали сделать со мной? – мой взгляд упирается в невозможные синие глаза, и сердце заходится болью. - Мне сказали, что я теперь принадлежу тебе, господин, - мальчишка дрожит и опускает глаза. Подарок, значит. Восхитительно. Найду дарителя – убью голыми руками. - Думаю, тебе лучше уйти. Мне не нужны рабы. То, что случилось в следующий момент, окончательно выбило меня из колеи. Мальчишка упал на колени, обхватил руками мои ступни и стал, всхлипывая, целовать их: - Молю тебя, господин, не отсылай меня! Меня накажут за то, что я не сумел тебе угодить! Я склонился, взял его за плечо и потянул наверх: - Тебе не причинят зла. У тебя есть родные? - Я сирота, господин… Щеки мокрые от слез, ресницы стрелками. Боги, что я делаю? Осторожно прижав дрожащее тело к себе, я тихо проговорил: - Ты свободен. Я назову тебя…, - запнувшись, я удержал рвущееся с губ любимое имя, - Патроклом. Ты отправишься ко мне на родину и будешь учиться. И будешь счастлив. - Не прогоняй меня, господин, - прошептал он. - Хорошо, но с условием: ты снимешь эти тряпки. Я произнес, и тут же пожалел о сказанном потому, что юноша отодвинулся и гибкими плавными движениями стал разматывать свой наряд. Его научили красиво двигаться, обольщать, кружить голову. Но сквозь заученные движения прорывалась безотчетная дрожь, а из-под опущенных ресниц снова скатывались слезы. Он все неправильно понял. Смотреть на это было невыносимо, поэтому я, молча, поднялся и подошел к сундуку, в котором хранился мой немудрящий гардероб. Стоя спиной к мальчишке, я поднял крышку и стал перебирать одежду, размышляя какой из моих хитонов может ему подойти. Когда же я обернулся, он стоял обнаженный посреди вороха шелка, низко опустив голову. Под тонкими ребрами отчаянно билось сердце. «Хорошо, что не кастрат». Подойдя вплотную к своему подарку, я надел на него мягкий льняной хитон с голубой вышивкой по вороту и неторопливо завязал пояс на талии . - Великоват, но другого нет, извини, - невесело усмехнулся я. - Ты не хочешь меня, господин? - Нет, - честно признался я, - я никого не хочу, - добавил я, чувствуя, как сжался от моих слов юноша. Взяв за руку, я подвел его к своей кровати: - Ложись и засыпай. - Благодарю, - прошелестело в ответ. Он уснул почти сразу, а я, понимая, что отдохнуть не удастся, погрузился в работу. Так проще справиться с болью и памятью. Утром гонец увез письмо отцу Гефестиона с просьбой дать приют осиротевшему сыну одного из моих офицеров. Патрокл уехал в тот же вечер. Больше мы не виделись, но каждую неделю я получал письма, от которых пахло Родиной…