Black As My Soul

Когда Бутхилл заходит в кофейню, ему кажется, что взгляды всех присутствующих направлены исключительно на него. Да, все, даже того мужчины средних лет в дальнем углу и девочки-подростка недалеко от стойки. И в любой ситуации ему наверняка бы польстило это, заставило приосаниться, расправить плечи, гордо вскинуть голову, но сегодня случай был совершенно иной. И, если честно, сейчас Бутхилл предпочел бы, чтобы каждый посетитель этого злосчастного места провалился сквозь землю. Ну, или, разнообразия ради, отправиться туда самому. В списке негласных правил его группы пунктов было не так уж и много. «Не сдавай ближнего своего, ибо воздастся тебе по заслугам». «Не молви и слова на занятиях доктора Рацио, ибо зол он без меры». «Ежели группа вся на лекцию не идет, и ты не иди, ибо один в поле не воин». Стандартный набор для любого коллектива, если так посудить. Но значился там еще один, написанный кровью и омытый слезами всех попробовавших преступить запрет. «Никогда не спорь на желание с Черным Лебедем». И пояснений не было не потому, что лень было придумывать. А потому, что все и так знали, к какому исходу это может привести. Но Бутхилл же бессмертный. Бутхиллу же горы по колено, море по щиколотку, и вообще, он у Рацио на лекции однажды руку поднял, после этого и умереть не страшно. Вот и ляпнул однажды сдуру, что ни одной живой душе не победить его в стрельбе. И тут же был встречен предложением пари. В тире, при свидетелях, ставка — желание. И Бутхилл, опьяненный собственной гордостью, мгновенно его принял, не задумавшись ни на мгновение. Выбить больше очков, чем какая-то там девчонка? Пф, даже звучит смешно! В назначенный день он еще и первый явился, при полном параде, шляпу любимую надел, желание заранее придумал, словом, целиком и полностью приготовился к тому, что любой запрет можно нарушить с пользой и выгодой для себя. Лебедь выбила на одно очко больше. Всего одно. Но этого оказалось достаточно. И именно поэтому Бутхилл сейчас мнется у стойки, в ожидании, пока предыдущий покупатель отойдет, и нервно комкает пальцами край рукава. — Мой друг, Вам помочь выбрать? Кажется, ожидание затянулось настолько, что даже бариста уже не вытерпел. Ну что ж. Бутхилл вдыхает поглубже, собирает в кулак остатки сил — он же отважный, что ему какой-то глупый спор, — поднимает голову и… И, ну, молчит. Потому что сидящее за стойкой создание человеком быть никак не может. Потому что ну не бывает у людей таких нежных черт. И изумрудных глазищ в пол-лица у них тоже обычно не бывает. Этот парень выглядит так, словно бы только что сошел со страниц какой-нибудь героической баллады о прекрасных и храбрых рыцарях, которые одним взмахом копья поражают злобных чудищ, а затем распахивают объятия для не менее прекрасных, но не таких храбрых принцесс. Но небольшом бейджике витиеватым почерком выведено «Аргенти» — ну разумеется, такую красоту просто не могут звать Джон или Сэм, — и обряжать такого парня в фартук бариста кажется Бутхиллу едва ли не кощунством. А еще у него поистине рыцарское терпение. Потому что вместо того, чтобы послать странного клиента, этот парень улыбается. Улыбается так, что с неба вот-вот должен спуститься поющий «Аллилуйя» ангельский хор. — О, я пониманию, в нашем ассортименте не так просто разобраться. Позвольте подскажу: если вы предпочитаете… — Нет! — кажется, это выходит громче и резче, чем стоило бы, потому что Аргенти замолкает и удивленно таращится на собеседника этими своими бездонными глазищами. — В смысле, я хочу сделать заказ, но… Бутхилл прочищает горло в бесплодных попытках придать себе хоть немного уверенности. И наконец-то делает то, зачем он, собственно, сюда и пришел. — Один кофе. Черный, как моя душа. Как назло, в этот момент в кофейне воцаряется тишина. Даже фоновая музыка ненадолго замолкает, будто бы назло. Бутхилл уверен, что вот сейчас все посетители уж точно смотрят прямо на него. И он готов сию же секунду развернуться на каблуках, выбежать за дверь и никогда больше здесь не появляться, а потом сменить квартиру, район и город на всякий случай — ехидная Лебедь специально выбрала ближайшую к его дому кофейню… но парень за стойкой точно был ниспослан человечеству свыше. Потому что в изумрудных глазах видится понимание, и он медленно кивает. — Хорошо, я понял Вас. Позволите узнать Ваше имя? Бутхилл представляется прежде, чем осознает, что раскрывать свое настоящее имя в такой ситуации — далеко не лучшая из идей. — С Вас три доллара и девяносто пять центов, — и Бутхилл расплачивается, даже не поинтересовавшись, с каких пор чашка эспрессо столько стоит. Потому что за эту улыбку он готов отдать всю имеющуюся у него в карманах наличность. Пока прекрасный бариста колдует над кофемашиной, Бутхилл утыкается в телефон и набирает сообщение. Злобно, яростно, с трудом попадая по клавишам, он сообщает Лебедю, что условие выполнено. А еще — что она опозорила его перед самым красивым парнем на этом свете. Ведь в иной ситуации Бутхилл бы сейчас во всей красе продемонстрировал бы свои навыки флирта, очаровал бы бариста парочкой своих лучших шуток, невзначай сделал бы комплимент, и как итог — пригласил бы на свидание, и может, тем же вечером они бы целовались на заднем ряду кинотеатра, а потом… Но сейчас Бутхиллу светит лишь стать объектом вечного позора и предметом смешной истории с работы. Просто потрясающе. В ответ ему приходит «Я знаю :)». И когда Бутхилл поднимает голову, то видит знакомую фигуру за одним из столиков. И думает лишь о том, что если красавца-Аргенти небо послало для спасения заблудших душ, то Черного Лебедя отправили сюда прямиком из Ада в качестве наказания за людские грехи. — Заказ для Бутхилла! Один кофе, черный, как его душа! Голос у этого парня оказывается не только мягким, но и чертовски громким. Так что все посетители кофейни могут насладиться мгновениями чужого позора. Бутхилл может успокаивать себя лишь тем, что вот сейчас он заберет свою чашку, в два глотка выпьет кофе, поблагодарит и уйдет, и на этом все закончится, и больше его здесь не увидят никогда. Звучит как отличный план. И можно уже приступать к исполнению. Поэтому Бутхилл небрежно кивает — да, мол, мне, — вновь поворачивается к стойке, опускает голову и… И опять не может ничего сказать. Потому что перед ним стоит нечто. Нечто нежно-кофейного цвета, с колотым льдом, украшенное облачком взбитых сливок и политое сверху сиропом. Настолько же похожее на нормальный человеческий кофе, как сам Бутхилл — на балерину. И у него возникает только один вопрос. — Какого… черта?! — в последний момент он все же умудряется поймать себя за язык — не хочется оскорблять чужой возвышенный слух площадной бранью. — Что это вообще такое?! — Как Вы и просили. Такой же черный как Ваша душа, — бариста хлопает длиннющими ресницами, улыбаясь так безмятежно, словно ничего и не произошло. — А Ваша душа кажется мне нежной и прекрасной. Прекрасной, как и Вы. Бутхилл чувствует, что краснеет. Что сейчас этот высокий стакан попросту лопнет под его пальцами. Но Аргенти, кажется, решает его окончательно довести. — Моя смена заканчивается ровно в семь. Не желаете после нее встретиться и поговорить о кофе, чтобы в следующий раз Вам не пришлось прибегать к таким способам сделать выбор? Где-то на задворках сознания Бутхилл слышит едва уловимый женский смех. И думает о том, что после такого он может и повременить с предумышленным убийством своей одногруппницы. — Если к тебе придет посетитель в ковбойской шляпе и сделает странный заказ, пообещай мне не удивляться, хорошо? — О, Лебедь, только лишь потому, что просишь ты.