Недотрога

      Громче всех аплодировал, конечно, Сайно. А потом, словно из ниоткуда – никакого волшебства, лишь едва успевший вовремя посыльный, – в руках самого преданного зрителя материализовался букет падисар. Прекраснейших для прекраснейшей, как выразился господин махаматра, вручая цветы. Ответом Нилу служил благосклонный кивок и легкая, почти смиренная улыбка – типичный отклик на очередной подарок, принятый со сцены.       И только вне ее подмостков и театрального купола она наконец могла себе позволить открыто поприветствовать друзей и укрыться в объятиях любимого.       – Подари мне в следующий раз вазу! – засмеялась танцовщица. – Чтобы пристроить этот роскошный букет, пришлось умолять позаимствовать из реквизита ведро!       – Непорядок, – согласился Сайно, осторожным движением вынимая из алых прядей лепесток. – На следующее выступление обязательно раздобуду прекраснейшую вазу к прекраснейшим цветам для прекраснейшей.       – Мы, кстати, давно предлагали, – коротко откашлявшись, произнес Тигнари – не столько чтобы дать знать о намерениях, сколько чтобы напомнить о своем присутствии: стоило позволить этим двоим чуть забыться, как они мгновенно погружались в свой уютный мирок. – Правда, Коллеи?       – А... ага! – рассеянно ответила девушка, чуть ли не прячась за спиной Тигнари и до боли в пальцах сжимая книгу, по которой была поставлена пьеса.       Почему-то в последнее время в компании лучших, казалось бы, друзей ей становилось не по себе – то боялась встретиться с ними взглядом, то начинала теряться и запинаться, словно близкие становились вдруг чужими. Никто не мог объяснить причины подобного поведения – в том числе и сама Коллеи.       – Тогда решено, – отрезал Сайно. – Кстати, кого ты играешь в следующий раз?       – Богиню мечей по одноименной книге, – ответила Нилу.       – Сегодня ставили "Богиню гроз", в другой раз – "Богиню мечей", – задумчиво произнес Тигнари. – Эта серия книг ведь сейчас популярна среди молодежи, да, Коллеи?       Та кивнула, прижимая к груди томик так сильно, будто вот-вот готова была с ним срастись.       – Так это даже хорошо, – пришел к выводу Сайно.       – Почему?       – Потому что тогда Нилу не придется готовиться к выступлениям – ведь она и так богиня.       Не удержавшись, смущенная Коллеи выдала звук, похожий на кашель. Тигнари закатил глаза настолько быстро, что в затылке раздался неслышимый щелчок. Даже Нилу, слегка отстранившись от не прерывавшихся все это время объятий и покраснев так, что кожа почти слилась с волосами, начала невесомо колотить кулачками по груди любимого с причитаниями "Сайно, ты дура-а-ак!"       ***       За ужином (прежде чем генерал махаматра окончательно не испортил всем аппетит своими шутками, друзья решили отправиться в кафе) Коллеи снова притихла и погрузилась в чтение. Тигнари и Сайно обсуждали каких-то людей из Академии, которых она не знала, проголодавшаяся за время выступления Нилу ложка за ложкой поглощала бирьяни и глазами уже снова тянулась к меню.       ...Конец книги был предсказуем. Таким же, как и финал пьесы. Таким же, как и истории нормальных окружающих людей. Таких, как Нилу и Сайно, которые украдкой дарили друг другу поцелуи, а при встрече долго-долго не выпускали друг друга из объятий. Таких, как тех влюбленных, что сбегали в лес ради тайных свиданий. Коллеи то и дело сталкивалась с типичными парочками – то девушкой в форме Академии и парнем-рыбаком из Порта, то, наоборот, ученым и какой-нибудь торговкой фруктами. Парочки принадлежали разным верованиям, разным сословиям, разным возрастам. Лишь при взгляде на них можно было догадаться о сложностях, которые им приходилось преодолевать. И все же, несмотря на эти сложности, они могли дарить друг другу то, чего уже который месяц не могла подарить она.       Потому что они все были нормальными. Персонажи книг, герои постановок, Сайно и Нилу, возлюбленные в лесу – они все были нормальными, все, все, все, в отличие от...       – Коллеи.       Голос Тигнари слегка привел ее в чувство.       – Все хорошо? Ты что-то совсем не ешь.       Девушка неловко осмотрелась под обеспокоенные взгляды друзей. Судя по количеству стаканов перед Нилу, уже произошла третья смена блюд.       – Даже к пудингу совсем не притронулась...       Ни один достойный ответ не приходил на ум, и под торопливые прощания и предположения, что "Коллеи, должно быть, устала и плохо себя чувствует", они с Тигнари покинули кафе, оставив Сайно с Нилу наедине.       – Утомилась, – нежность в голосе наставника и возлюбленного ранила насквозь.       – Я снова все испортила, да?       – Не бери в голову. Мы хорошо провели время, и нам в любом случае бы пришлось выдвигаться пораньше.       Тигнари всегда был строг как к себе, так и к окружающим, и не выносил любого рода оправданий. Ни при этом для Коллеи у него всегда находилось объяснение ее промахов и слабостей. Это была одна из причин, по которой она когда-то позволила полюбить себя. А после и полюбить в ответ.       Город оживал и расцветал к вечеру выходного дня. Коллеи непроизвольно вглядывалась в людей, жадно пытаясь выцепить парочки, распознать их по переплетенным пальцам и случайным взглядам. И даже если двое просто шли рядом, по ним чувствовалось, что они – вместе.       Тигнари неверно истолковал ее любопытство.       – Обязательно сюда скоро вернемся, – пообещал он.       Коллеи кивнула.       Вторая причина, по которой она позволила себя любить, заключалась в том, что Тигнари никогда не склонял ее к разговору, когда понимал, что говорить ей совсем не хотелось. Беседы с упрямым и начитанным выпускником Академии, безусловно, напитывали пытливую душу, но молчание вдвоем насыщало ее сильнее.       Коллеи вновь обратилась к размышлениям и воспоминаниям.       Сайно и Нилу сразу разгадали тот момент, когда они стали парой. Сайно мгновенно раскусил их благодаря профессиональному чутью, Нилу – благодаря чутью женскому.       "Вы теперь вместе?" – прозвучал в тот день вопрос. "Мы всегда были вместе. И будем", – улыбнулся Тигнари, а после наедине попросил друзей не акцентировать на этом внимание, поскольку не желал смущать Коллеи.       "Мы теперь вместе..."       А кто-то еще, кроме близких, мог бы так о них отозваться? Среди лесных дозорных то и дело возникали слухи о том, в каких отношениях состояли Тигнари и его ученица. Но слухи эти гасли быстрее непотушенных безответственными туристами костров – то ли им просто не хватало пищи для жизни, то ли к этому прикладывал руку сам Тигнари.       Даже лучшей подруге Коллеи который месяц не хватало духу рассказать.       "Эмбер, я должна тебе признаца..."       "Мы с Тигнари типерь..."       "Не давно я стала..."       Снова и снова предложения не завершались, строчки зачеркивались решительным взмахом пера, а смятые листы бумаги отправлялись в корзинку под письменным столом. Коллеи сдавалась и писала о том, о чем привыкла писать.       "В следующий раз обязательно поделюсь", – каждый раз обещала себе девушка, чувствуя беспричинную вину.       Городской пейзаж постепенно уступал величественным деревьям и витиеватым тропинкам. Людей, не считая случайных путников и возвращавшихся в город рабочих, становилось все меньше. Лучи засыпавшего солнца протискивались сквозь густую листву.       – Скоро будем дома, – пообещал Тигнари. – Пожалуй, самое лучшее во всех этих вылазках и встречах – возвращаться домой, да, Коллеи?       Та внезапно остановилась. Под ногой хрустнула сухая ветка.       "Домой..."       Третья причина заключалась в обретенном доме вместо привычного чувства бездомности. Тигнари подарил ей Дом. Она же не могла подарить ему ни короткого объятия, ни мимолетного поцелуя.       – Коллеи?       Девушка не сдвинулась ни на шаг.       Тяжелые мысли, капля за каплей переполнявшие душу, стали до боли невыносимы. Презрение к себе, правильное поведение окружающих, незаслуженная доброта – все перемешалось, словно в кипящем котле с зельем из сказок, и вот-вот готово было взорваться.       – Я...       Тигнари не сразу понял, что произошло – настолько это выходило за его рамки привычного.       Коллеи его обняла.       ***       Однажды, будучи еще совсем ребенком, Коллеи случайно коснулась горячей печки. Малышка еще ничего не успела понять, как отдернула руку, отскочила и что было сил побежала к реке, едва не скатившись кубарем с холма. Тяжело дыша, она долго держала ладонь в прохладной воде и пришла в себя с осознанием того, что произошло, только когда неподвижную ладонь клюнул любопытный малек. В тот день она больше перепугалась, нежели действительно пострадала – печь была сильно нагрета, но не раскалена.       С тех пор, изредка прокручивая то происшествие в памяти, Коллеи удивлялась тому, как его целая часть словно и не существовала в ее воспоминаниях. Она помнила обжигающее прикосновение гладкого бока печи, онемевшую от холода ладонь, но никак не могла воспроизвести в памяти то, как добиралась до воды, словно все случилось помимо ее воли.       То же самое произошло, когда она обняла – попыталась обнять, нелепо обхватив руками, Тигнари. Она помнила обжигающее прикосновение и то, как слегка стукнулась макушкой о подбородок наставника, помнила глухой звук, с которым книга упала на землю – и помнила, как спину обхватили теплые стены дупла. Как она оказалась в привычном укрытии, она вспомнить не могла, словно невидимая сила телепортировала ее сюда по собственной прихоти.       Накрапывал мелкий дождь, выстукивая одному ему ведомую мелодию сумеречного леса. Участившееся дыхание постепенно успокаивалось, раскрасневшиеся щеки остывали. Расфокусированный взгляд Коллеи наконец остановился на жучке, что упрямо полз, перебирая лапками борозды коры.       Девушка понимала, что наставник испугался больше, чем она сама. Да и сколько времени можно было бы провести в дупле? Минуту, час, ночь? Всю жизнь в дереве не просидишь. Пора было выбираться.       В коленях и ладонях все еще сохранялась невидимая мелкая дрожь. Дрожал и голос.       – Тигнари! Я здесь! – робко позвала девушка, как только отошла от укрытия на несколько метров.       В этом, конечно, не было необходимости. Тигнари знал об укрытии Коллеи, а Коллеи знала о том, что это было известно Тигнари. При этом оба деликатно хранили тайну друг друга. И именно поэтому девушка была уверена, что наставник где-то неподалеку.       Так и оказалось.       – Вот ты где!       Будь на месте Коллеи другая сбежавшая или потерявшаяся девушка, ее бы тут же заключили в торопливые объятия. Но с Коллеи все было иначе. Особенно сейчас никак нельзя было задевать ее ни телом, ни словами, поэтому Тигнари лишь напомнил, что по пути домой им нужно набрать свежих после дождя персиков зайтун.       Оба шли молча, внимательно глядя на скользкую и практически скрытую за тьмой дорогу. Они остановились только на лужайке недалеко от дома, где росло множество свежих плодов. Сбор необходимых трав, фруктов и цветов происходил так часто, что не требовал каких-либо объяснений и указаний. Устроившись рядом с севшим на корточки Тигнари, Коллеи сняла и раскрыла сумку, которая на глазах наполнялась блестящими от влаги персиками.       Внезапно наставник остановился.       – Смотри, – негромко произнес он и указал на крохотный, еще не распустившийся цветок, скрытый среди сочной листвы.       – Сумерская роза, – отозвалась Коллеи, растирая онемевшие от вечерней прохлады пальцы и ожидая вопроса о том, верно ли относить данный вид к вьющимся розам.       – Что будет, если насильно раскрыть бутон? – вдруг спросил Тигнари.       К такому вопросу девушка была не готова.       – Цветок… испортится?       Наставник поднялся и закинул тяжелую сумку себе на плечо. Коллеи поднялась за ним.       – Кальпалата вьется на скалах и валунах. Цветки лотоса нилотпала распускаются только ночью. Говорят, глазурные лилии в Ли Юэ тоже. А одуванчики из твоего родного Мондштадта цветут совсем недолго, а после превращаются в шарики семян. Какие-то растения укрыты на Горном Хребте, и считается большой удачей обнаружить их цветение под толщей снега и льда. Цветы скорби же встречаются только в пустыне, и лепестки их не тянутся к солнцу, как у обычных растений, а гнутся, словно оплакивая погибших, к раскаленному песку. Ты понимаешь меня?       Оставшийся путь проделали молча. Нужно было о многом подумать.       ***       Коллеи уже была готова ко сну и лежала, укрывшись одеялом и глядя на мерцающее пламя свечи, когда к ней зашел наставник.       – Вот. Забыл вернуть, – Тигнари оставил книгу об очередной богине на столике, там же, где ютились свежие персики. – Помню, что ты любишь читать перед сном.       Девушка приподнялась.       – Сегодня нет… Я, наверное, сразу постараюсь уснуть.       – Хорошо, – последовало миролюбивое согласие, – Что-нибудь еще?       – Да. Подержи меня, пожалуйста, за руку.       Удивление Тигнари выдал только дернувшийся хвост.       – Конечно, – наставник осторожно сел на край кровати и бережно, словно самое хрупкое и драгоценное сокровище, взял руку Коллеи в свою.       Перед сном Тигнари снимал перчатки, и Коллеи знала, что ногти ее возлюбленного были длинными и заостренными, а на ладонях и кончиках пальцев были настоящие, как у фенека, подушечки, похожие на крупные темные мозоли. Наставник никогда не показывал рук перед другими людьми, и девушке нравилось знать, что ей был известен этот маленький секрет. Ладони были сухими и теплыми, а подушечки жесткими и шершавыми. Девушка осторожно огладила каждую большим пальцем, а после подняла взгляд, пытаясь поймать смущение наставника. Но тот лишь чему-то улыбался – возможно, тому, что до этого всегда просил разрешения взять Коллеи за руку сам.       – Посидишь со мной, пока я не усну?       – Конечно, – Тигнари устроился поудобнее, при этом по-прежнему стараясь не задеть девушку.       Коллеи закрыла глаза и вдохнула запах эфирных масел, исходящий от пышного хвоста. Когда она была маленькой и страдала от кошмаров, Тигнари так же сидел рядом. За руку, конечно, не держал – в то время девочка не выносила совершенно никаких прикосновений. Однако измученному болезнью и страхами ребенку нужно было за что-то ухватиться и тогда она тайком – думая, что тайком – сжимала темно-зеленый ароматный мех.       Воспоминания, запахи и нежность прикосновения убаюкивали. Сквозь полудрему Коллеи почувствовала, как ее руку осторожно освобождают и задувают свечу.       Уже у двери раздались тихие слова:       – Спокойной ночи. Я тебя люблю.       И они грели сильнее любых поцелуев и объятий.