Шот ревности

Главный банкетный зал опустевал с каждой минутой всё больше и больше; многие гости после отданного салюта всем главным лицам разбредались по огромной территории особняка и его уличных садов в ожидании продолжения торжественного мероприятия. Темнело и на улице, и перед глазами. Рядом с выступающим углом помещения находилась лестница ко второму этажу, закругляясь правильными архитектурными соображениями к широкому проходу, образовывая таким образом особо удобную нишу под ступенями массивной лестницы. Это место было незаметно, потому что не пользовалось популярностью у гостей для подъёма. Бывают же такие места, которые, несмотря на их удобство, почему-то все обходят да обходят... Лебедь тянет за лацканы тёмно-синего пиджака, принуждая Ахерон податься вперёд, хотя никакого сокращения дистанции им было не нужно; Лебедь хотела не сократить расстояние, а вжать чужое тело в своё. И того, своими открытыми под платьем ключицами она могла чувствовать ткань одежды Ахерон, а грудью чувствовать то, как чужая грудь вздымается одновременно от негодования и яростно развивающегося, явного возбуждения. — Можешь не заглаживать этим вину, — думает про себя Ахерон, пока забирает всё верховенство в их торопливом, быстром поцелуе, не давая себя кусать. Чёрный Лебедь забрала за этот вечер внимание большинства гостей, оставшись небольшим воспоминанием в каждом человеке, чередуясь с танцами и громадными речами известных и влиятельных деятелей. Ей не нужно чувствовать вину за это. Как и за её великолепно открытое платье, закрывающее, от силы, только декольте, живот, поясницу и пах. Да нет на ней вины. Она её не чувствует. Ей нечего заглаживать. Лишь волосы на затылке Ахерон, прилежно прижимая её голову к себе, совсем не отрываясь от попыток навредить поцелуями и укусами репутациям друг друга. Они стоят, оперевшись на стену так, что Ахерон зажата между ей и девушкой, находясь как раз в этой лестничной пустой нише, забытой всем этим вечером. До них даже не доходит свет люстр, так что затемнённые просторы и гигантский размер дома позволяют найти превосходное место для делового уединения. У деловых партнёров только такие встречи. Делают вид, что только такие партнёры. Постепенно приходит усталость, как и приятная боль на губах, которые Лебедь красит своей помадой. Ахерон легонько хлопает ладонью по её талии, как-бы давая знак приостановиться, на что Лебедь, неспеша отрываясь, утыкается носом в чужую щёку, сдерживая смех. — Никому не помешает делать брейк, — сладкий шёпот смеющейся заставляет сглотнуть. — но не таким образом... — Закрой рот, пожалуйста. Хоть раз в жизни, — Отдаётся от Ахерон, но не со злобой, а больше с такой же тихой просьбой дать решать что делать именно ей. — Закрою. Целуй, — Лебедь сразу подставляется под новые поцелуи. В следующее мгновение её снова ласкают так, как приказали, и с глухим звуком прикладывают боком к стене, что даже это со стороны может показаться чем-то болезненным, но таковым не оказалось: Лебедь улыбается сквозь поцелуи, приподнимая ногу так, чтобы бедром гладить партнёра. Ахерон кипит от недовольства и неудовлетворённости. Она не знает, что это называется ревностью. Когда она подходила к небольшим шведским столам, изучая то, что предлагали выпить для поднятия настроя, выбор падал на что-то не совсем лёгкое для восприятия трезвым. Но как только взгляд начинал блуждать по залу, как одинокий грустный странник, замечая, что Лебедь кружится в танце и с мужчинами, и с женщинами, отдавая всю себя временному партнёру, рука хотела разломать маленький бокал с содержимым. Яркая смена музыки: Лебедь падает на спину, а партнёр в танце сдерживает её своей рукой, галантно заканчивая сцену. И вот уже фиалковые глаза горят чем-то новым, помимо злобы, рот кривится от того, как идеально свет обрамляет фигуру танцующей, а бокал с алкоголем переворачивается в миг, выпитый в один подход, словно как маленький шот. Удаляясь от воспоминаний, Ахерон мотает головой, сдерживая одно и то же угрюмое выражение лица, и прижимает Лебедя к стене уже лицом, давая каждым открытым участком кожи почувствовать холод поверхности и начать виться всем телом, чтобы избежать резкой смены температур. Обидно. — Просишь высоко оценить твои ухаживания? Ахерон оставляет этот вопрос, будто не услышала его, и прикладывается уже сама всем телом на девушку, чтобы крепко прижать. Разговорчивую Лебедя волнует только холодная рука на своей щеке, которая пальцами ощупывает её губы, как бы призывая делать что-то неожиданное. И эти прикосновения отвлекают её от того, что другая рука зависла на бедре, прямо там, где у платья начинается разрез ткани, которая спереди и сзади продолжает тянуться до пола. Едва слышимый треск всё же доходит до слуха Лебедя, и лёгкие покачивания бёдрами дают ей понять, что одежда теперь чувствуется ещё свободнее... что... — О чём ты думаешь, Бог ты мой... — Начинает она, но тут же приглушает голос, когда на шее позади появляются первые укусы. — Чтобы в следующий раз танцевать с тобой, — спокойно отвечает Ахерон, пробираясь левой рукой, – той, которая порвала часть шва на платье, – к нижнему белью. И смотрит на то, как кисти рук Лебедя с потрясыванием опираются на гладкую стену, пытаясь держаться и не растеряться. Она явно не хотела такого хода событий, но сейчас уже совершенно не против того, что происходит. От Ахерон чувствовался запах дорогого алкоголя, который каждый раз она передавала девушке через касания губами или жадные поцелуи. Слегка качнувшись в сторону, она продолжает говорить, сравняв губы с ухом Лебедя, чтобы шёпот точно доходил до неё. — Ещё о том, что тебе говорить, когда я вижу тебя с другими. Когда все слушают речь, а ты наклоняешь голову к собеседнику, одаривая его небольшим рассказом о неведомых мне вещах, — сказанно без запинок и раздумий. Лебедь слушает шёпот, несущий правду, а снизу чувствует подкашивание собственных ног, когда довольно резкое желание быть взятой Ахерон возросло ещё больше. Той жарко в костюме, но снять пиджак или жилет с себя уже очень проблематично, особенно когда руки уже заняты делом. Куда же так... Это слишком быстро. Хотелось возразить, но как только Лебедь приоткрыла для этого рот, то вместо слов случайно выпал короткий несуразный стон, когда рука с бедра гладила уже промежность сквозь бельё. — Все слушают речи, а ты стоишь в нескольких метрах от меня и шепчешь чужаку довольно занятные вещи, широко улыбаясь, — Ахерон делает поглаживания уже с явным нажимом, другой рукой удерживая Лебедя за челюсть. — идеально улыбаешься, при том молча смотря мне в глаза. Отрываясь от стены, Ахерон тянет девушку на себя, чтобы та развернулась лицом к её лицу. — Тебе не хватает персонального внимания? — спрашивается очень невинно и с предыханием, будто говорят с ребёнком. — Я не знаю. Я зла. Лебедь на ответ подаётся вперёд, оставляя касание на чужих губах, а затем языком всё больше совершая каких-то ленивых движений, чтобы проникнуть в рот. — Закончи начатое. Ты порвала мне одежду, — шепчет в самые губы, ею искусанные. — Больше на такие мероприятия ты не пойдёшь, — Ахерон говорит последнее, а потом сама настойчиво занимается горячим ловким языком, приоткрывая рот для действий пассии. Руки Ахерон делают всё, чтобы самым настойчивым способом показать эмоции. Ей не нужны намёки или пустые разговоры, когда чувства сами спешат вырываться сначала в словах, а затем в том, чтобы заставлять Чёрного Лебедя затыкать саму себя от стонов и вскриков чётко выраженного удовольствия. Лебедь утыкается щекой в стену, пока Ахерон мирно наклоняется к её голове, зарываясь в светлые волосы, чтобы чувствовать запах желанного тела и чётче слышать сбитое дыхание девушки, не отвлекаясь на отдалённый шум, тянущийся с зала. Ахерон опускает пальцы немного ниже, сразу к влагалищу, даже не успевая поддразнить. Хотя, может быть, она в этом не видела никакого толка. Издавая звук, очень похожий на сдавленный писк, Лебедь сжимает кулаки и жмурится уже не совсем от удовольствия, когда чужие пальцы хоть медленно, но настойчиво проникают в неё, совсем без какой-либо подготовки. Это оказалось больнее, чем казалось ей когда-то в теории. — Боже... — шепчет она на последнем, что есть в груди, стараясь быть тише. Понимания в едва человеческом желании Ахерон нет, потому ситуацию спасли только действия рук следом, когда при проникновении ладонь слегка изогнулась, задевая клитор с каждым новым толчком. Оттого, подавшись бёдрами на резкую приятность, Лебедь растаяла в сознании. — Хочу, чтобы нас увидели, — на такое у Лебедя округляются глаза, испуганно принимая это желание, озвученное девушкой. — Нет... — Лебедь слабо качает головой из стороны в сторону в ответ. Но ловит много удовольствия. Ей самой желанно то, что происходит. Темп усилился, и тогда проникновение само собой уже давало приятные ощущения, достигая какого-то особого участка подступательными движениями пальцев. Очень хотелось закончить. Также стремительно, как и всё это началось. — Мне хочется тебя трогать, когда ты такая красивая. Хочется подойти, — бессовестно скандирует правду Ахерон куда-то в макушку той. Лебедь всё чаще жмурится, а там, где просто так не получается – вырывается тихое мычание. Ахерон перестаёт придавливать, а даёт полностью навалиться на себя. — Ахерон, Боже... — повторяется одно и то же. За грубостью и недоговорками рано или поздно приходят последствия. Напрягаясь так, что даже не получается дышать, Лебедь несколько раз нервно дёргаёт бёдрами, поднимает уже собственную руку, ладонью затыкая рот, и висит в таком состоянии пару мгновений, пока с разрядкой не сдувается в уставшую фигуру прямо на руках Ахерон. Придерживая одной свободной рукой девушку, Ахерон более грациозно начинает представлять эту грязную ситуацию. Даже вынимает пальцы в разы аккуратнее и плавнее, чем совершала действия до этого. С крупной дрожью, едва выдерживая собственные каблуки, Лебедь отходит на пару шатающихся шагов, пустым взглядом смотря в пол. *** Раздобыв стакан воды на кухне, Ахерон плавной походкой вытекает с ним в сад, направляясь к одинокой беседке, где её ожидают. Лебедь отбирает с благодарностью у пришедшей стакан, выпивая практически сразу большую часть жидкости. Устала. Лёгкие порывы ветра текут между открытыми руками; у Ахерон засучены рукава по локоть, а плащ милосердно снят и прикрывает у Лебедя колени и, пытаясь закрыть главное, – пострадавшее платье, – немного бёдра. — Мы давно не встречались в непринуждённой среде. Всегда по горло в работе. Кажется, ты очень соскучилась по вниманию, — говорит та. Ахерон отворачивается к луне, возможно, смущаясь говорить о том, что они вершили. — Нет, — хмурится. — Мне не нравится видеть тебя с другими; тогда ты начинаешь дразнить меня. — Тебе показалось... — загадочно улыбается Лебедь, отставляя стакан. Знает же, как может не нравиться своей светской натурой звезды всего вечера. — Прекрати выводить меня на эти неизвестные чувства. — Учись чувствовать и отличать ревность, а также правильно её прорабатывать, — Лебедь придвигается к сидящей рядом, отдавая секундный невинный поцелуй. — Ты же знаешь, что я останусь твоя.