Южный бег как мишень в океане без дна, Южный ветер плюёт солью на паруса, Южный знает, кто враг, южный не предаёт, Южный намертво впаян в твои поднебесного цвета глаза.
***
По вечерам солёный запах чувствуется ярче обычного. Он похож на дым – такой же густой, плотный и вяжущий. Все бывалые моряки знают: именно так пахнут только что загоревшиеся звезды возле горизонта, трубка, набитая мокроватым табаком, догорающие свечи в каютах. Так пахнет пропитавшийся тиной и солью трюм, в котором на закатанных бочках белеют ракушки; выцветшие паруса и доски кормы; загорелая кожа и серые повязки. Это – запах корабля, запах океана – такой же огромный и необъятный, как и синева волн за кормой. Цзянь вновь вдохнул. Холодный морской ветер ласкал щеки. К солёному запаху примешивался ядрёный аромат рома и кабаков. Внизу, у камбуза, матросы праздновали, пили, пели, восхваляя Зевса, хранителя морей. Гул их нестройных голосов звенел в каждом углу Санты-Лучии, уходил вдаль и терялся в шуме волн. Прислушиваться к тому И хотелось гораздо больше. Погода стояла сносная. Легкий ветер, прохлада. По сравнению с недавним штормом – райское наслаждение. Его последствия Цзянь испытывал на себе всю вчерашнюю ночь и сегодняшний день. Дрожь, жар, головная боль и помутнение сознание – морская лихорадка, которую едва ли возможно с чем-то перепутать. Говорят, если человека лихорадит в море, – ему не место на корабле. Экипаж, суеверные морские псы, до сих пор смотрели косо в его сторону. Наверняка, он бы уже плавал вместе с тем беднягой, отправленным к акулам, если бы не Чжэнси. Его грозные крики возле дверей их каюты, направленные в сторону любого, кто собирался нарушить чужой покой, были слышны даже сквозь сон. Цзянь до сих пор не мог понять, отчего всё так получилось. Однажды, в совсем ещё юные годы, они столь трагично расстались. А потом торговое судно, и этот корабль, и чужие поднебесного цвета глаза... В тот момент И был уверен, что его судьба предрешена, и умрет он в бескрайних просторах океана. В прочем, его смерть действительно ждет его здесь, в этих объятьях морской пучины. Ведь теперь он – моряк. И плывет на этом корабле, навстречу не зная чему, вместе с Чжэнси, как они и мечтали в детстве… Вот только Чжаня океан принял. Сразу, целиком и полностью – проглотил, как гигантский синий кит из песен и былин. За пару лет он из щуплого мальчишки превратился в отважного покорителя морей, матёрого морского пса. И манеры приобрел соответствующие - под стать дерзкой, притягательной внешности. А Цзянь – так и остался позади. Океан упорно не хотел пускать его в свою небесную синеву, раз за разом заставляя стучаться в закрытые двери, обрамленные белизной волн. Но тот все равно тянулся к нему. И любил его – сколько бы тот не отшвыривал его на песчаные берега, усыпанные осколками раковин. Наверное, такого было его предназначение, его судьба. Иначе он бы не стоял на этой палубе, вышедший впервые за день подышать соленым морским ветром. Рукава и веревки не застёгнутой рубахи болтались по ветру – ему не хватило сил даже нормально одеться. В прочем, он собирался лишь на пару минут выскользнуть из их скромной обители с картой и телескопом на столе, и знал, что все остальные члены экипажа собрались ниже. Никто не должен был помешать его единению с собой. Смотреть в одиночестве на море было чем-то само себе разумеющимся для Цзяня. Он любил наблюдать за темной рябью с той же силой, как играть в шахматы или фехтовать. Ему нравилось просто бесцельно вглядываться в эти качающиеся волны, любоваться дотлевающим огненным диском возле горизонта. Думать. Думалось о многом. В первую очередь, конечно, о Чжане. Он вообще умел как-то по странному занять все мысли сразу, усесться в голове. И не мешать при этом. Просто постоянно находиться где-то на периферии сознания. Цзянь не думал, что сможет привязаться к нему ещё сильнее. Что они смогут стать ещё ближе. Казалось, люди так просто не умеют – дальше можно было только залезть к нему под кожу. Но, судя по всему, примерно это Чжэнси и делал, когда своими испещренными мозолями пальцами прижимался к его губам, помогая зажечь трубку. Или когда он сам, вымотанный жестокой работой в море, бесцеремонно заваливался в постель, раздеваясь почти догола, и подпирая его плечом во сне. Медленно, раз за разом, они пробирались куда-то внутрь друг друга, и оставались там, в узкой клетке рёбер, заставляя сердце стучать сильнее. Цзянь даже не пытался задумываться о том, что творится между ними. Какие либо описания человеческих взаимоотношений теряли смысл, пока они были в плавании. Океан всё искажал. Океан, глубокий, синий. Пожалуй, происходящее между ними было весьма на него похоже. Такое же неотъемлемый, беспощадный, и до безобразного нежный. Океан. Прекрасный синий океан. Он убаюкивал лучше всяких снотворных и пилюль. Цзянь вновь почувствовал слабость в ногах, опираясь локтями на край палубы. Пора возвращаться в каюту. Завтра должно полегчать. По расчетам Чжаня, уже совсем скоро они должны были увидеть берег. У экипажа были свои дела в городе. Чжэнси должен был с кем-то увидеться или что-то отдать…Цзянь слушал те его объяснения в пол уха. Куда интереснее было то, что после они собирались сходить на базар, возможно немного покошмарить местных купцов, как это было раньше... Он последний раз вдохнул соленый воздух, набирая полные лёгкие и на секунды задерживая дыхание. И собирался уже идти в сторону каюты, как вдруг на плечо легло что-то тёплое. – Тысяча чертей, кто это выполз на палубу – Манжеты светлой рубашки, большие ладони, манера вставать полубоком, чтобы прикрыть рядом стоящего от ветра. Да даже запах знакомый – соли и моря. Цзянь уже начал чувствовать его одной макушкой, на которой собирает небрежный хвост выцветших волос. – Можешь ходить, значит можешь работать, м?– Чжань толкает его боком, посильнее сжимая за плечи. Алкогольную отдушиной от него несет за километр. Его шатает от градусов в крови, из-за чего ему приходится опираться на И. – Попробовал мы сам поработать, когда штормит просто от морского воздуха – Цзянь закатывает глаза, скрещивая руки на груди. – Тц, а я ведь говорил докторишке, что пилюли бесполезны – Чжэнси хмурится, сжимая палубу до побеления костяшек. Хватается свободной рукой за чужой затылок и прижимает И лбом к своему. Небо в его глазах мутное, потрепанное морскими ветрами и тучами. А кожа – словно раскаленный песок, в меру смуглая, оттеняемая дерзостью карих бровей и тонких закрученных усов над верхней губой. – Тебе нужно выпить рому. Поможет – – Ром не лекарство от всех болезней – Цзянь кривится, пытаясь убрать чужую ладонь с собственной головы, пока пальцы медленно перебирают отросшие светлые пряди. Состояние откровенно дерьмовое – в тон настроению. А эти морские псы с Чжэнси во главе еще умудряются напиваться до белой горячки, как свиньи. – Да кто в здравом уме отказывается от рома – У него глаза – два омута, раньше казались такими тихими. А теперь в них черти не просто топятся – они из них уже выскакивают, и скользят по волнам, прыгают по матам и палубам, играют на нервах. Чжань медленно проводит пальцами от его виска к косому шраму на скуле. Нежно так, осторожно. – Я не собираюсь пить эту гадость – Цзянь закрывает глаза, чтобы не ощущать нещадящую искренность в чужих глазах, и не краснеть еще сильнее – как рак в кастрюле. – Тогда я волью ее в тебя сам – Чжэнси ухмыляется, приподнимая бровь и выуживая из-за пазухи темную бутылку из мутного стекла. В нем виднеется смазанное отражение испуганного лица И. – Ты что делать собрался? – Цзянь делает шаг назад, упираясь спиной в деревянную стену, отделяющую каюты от палубы. – Лечить тебя, разумеется – Чжань, не сводя с него хищного взгляда, упирается одной рукой в его плечо, прижимая к стенке и не давая сдвинуться с места. А второй откупоривает бутылку и отхлебывает прямо из горла. Цзянь пытается вырваться, понимая, что ничего хорошего подобные хищные взгляды ему не предвещают. Но тот Чжань обхватывает его свободной ладонью за затылок, тянется к нему и прижимается губами, тонкими и сухими, но охерено горячими, к собственным. И уже собирается открыть рот, чтобы высказать всё, что он думает по этому поводу. Горячая спиртная влага струится по горлу, обжигая стенки. Целуется Чжань напористо и влажно, прижимая его спиной к стене и заставляя выгибаться себе навстречу. – С ума сошел – Лепечет Цзянь, перебирая ткань на его плечах и стараясь отдышаться. Ноги не держат – Чжэнси приходится удерживать его на весу. – Если увидят – пойдем на корм акулам – – Они сытые – Равнодушно пожимает плечами Чжань. – Если так не терпится, то сначала тобой поживлюсь я – Цзянь слабо понимает, когда случается то, что его волочат в сторону каюты, обхватив за плечи. Неотесанные доски царапаются об подошвы ботинок. Они валятся на скрипучую кровать. Он уже привык вжиматься в одну из ее стенок, чтобы места хватало на обоих. И наплевать, что на утро они всё равно переплетутся конечностями, формируя морской узел. Простыни холодные. Тонкие светлые волоски на спине встают дыбом от их прохлады. Кожа Чжаня – горячая, раскаленный песок возле чужих светлых волн. Цзяневское сознание слишком сильно размазывает по каюте от подобного контраста температур. Пора бы уже было к нему привыкнуть. Цзянь шипит, когда Си ведет ладонями от ключиц по груди и ниже, заползая за полы рубахи. Касания у него смазанные, слегка болезненные из-за огрубевшей кожи – но все равно чертовски нежные. Это сводит с ума. В следующий раз он отпивает из горла темной бутылки уже сам – куда угодно, только бы избавится от чужих касаний. Он ведь от них тает, плавиться. Слишком много подобного просто не вынести. Спирт обжигает глотку, но куда в меньшей степени. Деревянный потолок перед глазами плывет, когда Чжань расстегивает верхние пуговицы на рубашке, одним движением сразу несколько. Цзянь отводит глаза, задыхаясь – щеки жжет предательски. – Что же ты – Он хныкает, когда Си резко прикусывает бледную кожу на шее, оставляя след зубов – Цзянь его уже выучил. Руки продолжают собственнически бродить по ребрам. Он плохо понимает, когда собственные худые ладони оказываются на чужих плечах, царапают те короткими ногтями: – Не хочешь дойти до белой горячки с своими морскими псами? – – Нет. Хочу напиться тобой – Чжэнси нависает над ним, опираясь на локоть и колено. Тяжело дышит, хищно раздувая ноздри. Скользит ладонью от груди до паха, надавливает, и светловолосая голова И с просящим вздохом поднимается к его плечу. И всё как всегда. В горячей темноте каюты, освещаемой лишь волнами океана за кормой, нет мыслей. Только хриплое дыхание, шелест и ритмичное брякание бляшки ремня об доски. В темноте нет Цзяня и Чжаня. Только спаянное вместе, четверорукое, двусердечное существо. Одно. Целое. А потом темнота взрывается белым пламенем зарождающейся звезды. И та часть, что когда-то была Цзянем, обессилено сползает по кровати ниже, перебирая в руках простыни. Вторая же, не желая рваться надвое, стекает к его животу и бедрам, покоя на тех бестолковую голову, сидит на полу с бутылкой рома в руках. Время здесь пахнет солью и ветром. Блондин бесстыдно разводит колени, позволяя Чжэнси расположиться между ними удобнее. Бутылка, полна недавних сожалений и совсем пуста на алкоголь, откатывается куда-то в угол. Си выуживает из-за пазухи трубку. – Опять будешь дымить здесь – Цзянь морщится, паутиной касаний оплетая чужие плечи. Ром крепко дал в голову. Каюта перед глазами теперь волнами идет. – Мой корабль. Где хочу, там и курю – Чжань огрызается, дергает плечами, но трубку убирает. Поворачивается лицом в его сторону, обхватывает узкие коленки руками, прижимает к себе и стукается лбом в бедра: – И ты тоже мой – – Ещё чего – Цзянь фыркает, расправляя воротник чужой рубахи. – Других себе в пленники записывай. А я уйду, когда захочу, и куда захочу. И никак меня не остановишь – – Ты уже полгода уйти собираешься – Пьяным Чжэнси совершенно невыносим. – Вот завтра в городе и попрощаемся – Цзянь щиплет его за плечи. Хватка у того сильная, ноги едва ли не сводит. – Только к ужину вернуться не забудь – Чжань перекладывает голову щекой и поглаживает босые ступни. – А то рыбы твоей любимой не достанется – – И не подумаю – Цзянь перебирает его пряди пальцами, заплетая короткую косу. Нет, не под кожей. Они друг у друга уже где-то гораздо ближе. Понять бы где. Неужели в сердце. Океан за окном баюкает. Волны мирно бьются об дно корабля, слегка покачивая тот. Цзянь слабо может сопротивляться их сонному дурману. Чжань еще пару минут сидит, обняв его за ноги, а затем поднимается на кровать, льнет к груди. Приходится обнять его, прижимая к себе. Внешне он конечно за время их разлуки сильно изменился, а внутри...все тот же мальчик, которому приятнее было засыпать, слушая чье-то сердце. Не такие уж они и разные – думает И, поглаживающими движениями обводя чужие плечи. И даже в сердцах друг у друга ужиться смогут. И никакой океан их не разлучит. Ни-ког-да.