Путь к прощению

Нет, вообще-то Столас не собирался прощать его так просто. За всю свою жизнь, проведённую бок о бок с властной истеричной сукой Стеллой, он по горло насытился последствиями тупого всепрощения. «Будь умнее, совёнок, терпи», — сидело у него в голове наставлениями отца, ведь нельзя порочить семью королей и правителей. И как же он заебался. Просто вот так, прямым языком. Чего он, естественно, сказать чётко не мог из-за статуса. Показать себя слабым не мог, из-за статуса. И отвергли его. Из-за статуса. Ёбаный статус. Вместе с грешниками должен гореть в Аду. А вместо этого повис бременем в его истории. И в Блитцевское появление, после всех его громких слов, даже верить, по правде, не хотелось. Но вот он. Стоит в дверях его номера, где принц планировал вообще-то отдохнуть и забыться нахуй, раз в миллион больше, чем от бухла и ебли — не сработало. Всепронюхивающий вездесущий и совершенно не нужный ему бес оказался прямо перед носом. Вернее, где-то перед бёдрами, учитывая их разницу в росте. Совершенно не нужный ему бес поставил бесстрашно ногу между дверью и проёмом, не давая её бесцеремонно захлопнуть. Правда после этого скривился и выдохнул болезненное «блять» — но даже так не отступил, вызывая у Столаса какие-то совсем смешанные эмоции. Совершенно не нужный бес с той же интонацией бросил «да что ты ломаешься, мы так и не поговорили». На свою наглость он получил холодное «уходи» и всё-таки захлопнувшуюся дверь. А потом совершенно не нужный бес пролез в ебучее окно, и уже такой настойчивости Столас ну никак от него не ждал. И удивлённый, всего-лишь и только по этой причине, позволил ему говорить. — У тебя есть минута, чтобы объяснить, что тебе от меня нужно. Блитц волновался и сильно выпил. Последнее можно было сказать только по жалобному взгляду, и Столас фыркнул: притворяется. Защищать своё сердце с той ночи он решил, словно Римскую Империю. Бить больно в ответ на пощёчину. Конкретно Блитцу — между ног. — Мы не поговорили, — он пояснил, присев на комод, чтобы хоть чем-то занять своё тело. Мысли уже не слушались, так что выходов было немного. Он проклинал себя, что пришёл, но иначе не мог. — Лично я услышал достаточно, — и бес понимал, что под «достаточно» он имеет в виду все обвинения в принадлежности к королевским кровям, в лицемерии и использовании — всё, что он только пиздел, чтобы хоть как-то задеть без того задетого принца в ту ночь. В тот момент он не осознал, что его не ебёт справедливость — лишь своё раненное кровоточащее сердце, заключённое в нерушимую клетку, что так жаждало быть любимым, но отвергало любовь. Он слишком привык быть один, не справляться, быть ненавидимым, не желанным. И вся картинка «ничего не значит» стала удобной гарантией, что это никогда не изменится и можно немного себя отпустить, побыть уязвимым и поиграть в то, что нельзя обрести. Но она развалилась — даже не из-за него, из-за Столаса, кто будто бы вроде не должен вообще знать о подобных вещах, и особенно к низшим созданиям. Значит, он пал. Нашёл в нём свою брешь. Но в это не верится от отцовского воспитания. Не верится из-за других, кто в один голос кричит, что у демонов сердца нет, кто страдает от их политических игр. Блитцу понадобилось время, чтобы всё устаканить в своей голове, охуеть и рассыпать по новой для создания совершенно другой картины. Реальной картины, где он тоже влюблён и скучает, что все его убеждения к Столасу лично не имеют никакого отношения, что он тупой, как пробка, и должен исправить херню, пока не поздно. Как с Физзаролли. Сказать всё, как есть, не тая и не топясь в заблуждениях. И пусть будь что будет, пусть по-тупому — он скучал по этой птице. Скучал последние месяцы, когда сделка переносилась снова и снова на новые даты. Скучал, когда сжимал в руках холодный кристалл Асмодея. И это чувство, как оказалось при рассмотрении ближе, гораздо сильнее, чем страх быть оставленным. Иначе его бы тут не было. — У меня появились новые мысли, которые я бы хотел тебе высказать, — он ответил нейтрально. — Как мило с твоей стороны, — Столас присел на кровать, показательно взяв в руки отложенную из-за визита книгу. Сердце билось, как сумасшедшее, в нетерпении, но с лица не пропадала обиженная хмурость. — Мне не интересно. Блитц решил идти ва-банк. Пока его усердно игнорировали, он подошёл вплотную и всего одним пальцем опустил надуманный объект интереса: рандомный роман с цветастой бесвкусной обложкой, где завитками разборчиво красовалось только первое слово «тайны». Столас всё ещё не смотрел на него, но от тёплого дыхания совсем рядом ну уж слишком заметно вздрогнул. — Птичка, не дуйся, — бархатным тихим голосом возле уха. От такой внезапной близости принц потерялся, но лишь на мгновение, не смея уступать позиции. Блитцу давно пора лицезреть его гордость. — «Ваше Высочество» ты хотел сказать? — Припомнил же. «Ваше Высочество» Блитц кинул в процессе своей тирады, совершенно убитым не своим голосом. А Столас принял близко к сердцу, возможно, по этой конкретной причине выперев его из поместья, не слушая. Примерно на этом моменте их диалог и закончился. — Такое не забудешь, Блитц. Твоё время кончается. — Жаль, потому что я не вижу, чтоб ты занимался чем-то полезным, — острый коготок невесомо прошёлся по шее принца, Блитц залез на кровать, поглаживая его. Хотелось одёрнуть, надо было — но чёртовы бабочки в животе ожили с внезапным остервенением, и Столас вновь убедился в абсолютно ущербной ценности своего «нет». — А мог бы. — Уходи, Блитц, — процедил он, стараясь убедить себя, что ему это действо и правда доставляет дискомфорт. Он обижался. Сильно обижался, но под этой надстройкой в такой же клетке, как у беса в паре сантиметров от его шеи, бушевало такое же раненное сердце. Такое же раненое и желающее любви. — Ты хотел, чтоб я пришёл. Ты ждал меня, — прикосновения сменились поцелуями. Столас сжал в кулаке одеяло до боли, пока в голове продолжалась борьба. Что делать? Прогнать? Поддаться? Это ничего не значит? Не будет значить утром? Его покинут? Оставят одного? Воспользуются? Бросят? — Уходи, Блитц, — голос срывается на шёпот. — Я тебя не прощал. — Да ладно, — руки медленно гладят пёрышки на теле, цепляются за ворот белого халата. Бес внимательно следит за привычной одобрительной реакцией. — А мне кажется, ты не против. Столас, не сдержав себя вовремя, рвано выдыхает, когда чувствительную кожу несильно прикусывают острые зубы. Он мечется взглядом, не зная куда себя деть и снова ощутив только-только успевшее забыться «хочу». «Хочу всю ночь», «хочу только с тобой», «хочу жёстче, больше, сильнее», «хочу так, чтоб было слышно во всём особняке», «хочу и буду просить, если надо», — но так нельзя. Но так не получится. Но нужно заткнуть эти чувства и выбросить вновь, уже наконец-то навеки! Блитц стягивает с себя потрёпанный плащ, от которого пахнет соляркой и куревом. Отвратительный запах, который сводит с ума каждый раз, будто в первый, который зажигает опять и опять погасшую вспышку — но её ощущать нельзя. И Столас хмурится с новой силой, отворачиваясь. Столас надеется, что нарисует на лице такую красноречивую гримасу, что Блитц вдруг поверит, сам всё поймёт и убежит. Но Блитц тупой, как пробка. Или сука слишком умный. — Я остановлюсь, только если ты попросишь. И поцелуи-укусы в шею, в самое слабое место, продолжаются с новой страстью. А принц понимает, что встрял, крепко встрял, потому что слишком давно не испытывал близости, слишком давно его не касались так правильно и с таким — как он пытался убедить себя, лживым — желанием. — Блитц, мы не можем, — он произносит вместо чёткого ответа. И бес понимает, что это неспроста. Он повторяет: — Я остановлюсь. Только если ты попросишь, Столас. Глаза-в-глаза. И, возможно, именно в этом взгляде Блитц увидел ответ, увидел самое нутро, заглянул за стены и неумелую защиту. Так что он самодовольно усмехнулся, потянувшись к поясу халата и снова наклонился к самому уху. — Как же давно у меня не было хорошего секса. Столас съязвил: — Да ладно. В какой момент жизни тебе внезапно перестали давать? — В тот момент жизни, — узел плавно развязался, открывая ему наконец то, по чему он успел истосковаться, — когда ты несколько месяцев подряд просил не приходить на полнолуние. Принц фыркнул. — Я и сейчас не просил, к твоему сведению. Сам вломился. — Не вижу, чтобы ты сильно жалел об этом. Столас снова отвернулся, не желая подыгрывать и теряя постепенно интерес от осознания: Блитц пришёл ради секса. Только ради секса с тем, кто точно ему не откажет. Только чтобы поиграть на его чувствах и уйти, не кинув на прощание даже идиотского «сорян». Какой он идиот. Столас, не Блитц. Блитц-то вообще-то очень умный, если так рассудить. Не строил воздушных замков с тем, с кем быть не суждено, не стал заморачиваться с выбором шлюхи на вечер. Есть же Столас. Глупый, уязвимый. Тот, кто отдал ему своё сердце. Почему бы не отдать и тело на пару часов? — Столас, — его лицо резко повернули на себя, заставив смотреть в глаза. Блитц выглядел раздражённым, видимо, рассчитывая на более тёплый приём неожиданной ебли от того, кто к этой самой ебле конкретно с ним был всегда абсолютно готов. — Я не собираюсь делать вид, что верю в твою обидку. Если бы ты правда не хотел, меня бы здесь уже не было. — Я просто не понимаю, чего ты добиваешься. — Того, что твой новый парень не смог, очевидно. Ай. Больно. Кажется, догадка подтвердилась, только успев сформироваться. Только секс. Всего-лишь секс. Они никогда не были чем-то большим. Никогда не станут. Только вот это «новый парень» от Блитца прозвучало с такой брезгливостью, как будто он был бывшим. Как будто он… Нет. — Откуда тебе знать? — Никогда в жизни не поверю, что вы ебались. — Нет, не ебались, — зачем-то подтвердил Столас. — Тогда я был прав, — и снова кажется, что он смягчился. Поцелуи неторопливо прошлись по щеке. — И в чём же причина? — Я не захотел. Блитц хохотнул. — Так это правда был фетиш на бесов? Ай. Больно с новой силой. Достаточно. Хватит. — «Фетиш», — Столас хмыкнул пренебрежительно. — Ты прекрасно знаешь, что именно это было и почему конкретно к тебе. Однако ты всё равно пытаешься свести всё просто к сексу. До сих пор. Но Блитц в ответ на его заведённое состояние остался совершенно спокоен, не отвлекаясь от своего дела. — Я уже сказал тебе. Одна твоя маленькая просьба — и меня тут нет. — Ах так, да? Вот теперь он совсем вскипел. Нет, до Блитца не доходит. До него никогда не дойдёт! Это всё бесполезно, бесполезно и тупо! Столас схватил его руки крепкой хваткой, вырывая удивлённое «эй!», и передразнил чётким ровным голосом: — Мы продолжим, только если ты скажешь, чего ты хочешь от меня. — Блять, не смей использовать против меня моё оружие! — бес вскрикнул, оказавшись беспомощным. Но на него крикнули в ответ: — Говори! Резкая тишина. Руками шевельнуть не получалось, и теперь до Блитца дошло: доигрался. Дальше бежать не получится, и как бы его собеседник ни любил ебаться, ответы ему нужны сильнее страстных загадок. Блитц снова сложил в голове простые слова. Прокрутил их раз за разом на языке, замерев на месте от непреодолимого страха. Метнул взгляд на Столаса. На подол его халата. Снова на Столаса. Прочистил горло. — Я люблю тебя. «БЛЯТЬ, СКАЗАЛ», — пронеслось тут же в мыслях, и ебучий хвост обвился вокруг его собственного тела в ожидании. Ну теперь… наверное, поцелуйки-обнимашки? Ура, конфликт исчерпан? — Я тебе не верю. Стоп, что блять? — Чего? — он похлопал глазками, ничего не понимая. — Разве ты не это хотел услышать? — Именно поэтому ты это и сказал? И тут же его резко сбросили с себя на кровать. Столас накрылся одеялом и отвернулся под аккомпонемент не прекращающихся «я был прав» и «какой я слабохарактерный идиот». — Уходи. У тебя вроде не было проблем с поиском партнёра на одну ночь. Не нужно для этого притворяться. Блитц не понимает, куда себя деть. Что он точно знает: уходить не вариант. Даже если так поступать некрасиво — плевать ему. Он так долго вынашивал в себе эти слова не для того, чтобы ему просто не поверили. Он так долго терзал себя сомнениями не для того, чтобы его не поняли и прогнали. Нет. Он как минимум должен объясниться. Он не сделал этого раньше, сделает сейчас. — Проблем-то не было, — он начал тихонько, ложась рядом к принцу спиной, — но тут дело не в процессе. Дело… ну, в чувствах. И я ни с кем больше не чувствовал такого. Я думал, что мне кажется, но… короче… блять, не казалось. Я мог бы прямо сейчас, конечно, найти кого угодно, чтобы просто трахнуть и разбежаться… И Блитц резко замолчал, не закончив мысль. Столас противился, как мог, чтобы не повернуться, но тупая доверчивость и эмпатия одержали верх. Бес, ощутив движение, повернулся тоже, только лишь в надежде увидеть в лице напротив не злобный прищур, не королевскую пренебрежительность, а его. Столаса. Того, в кого он влюбился, как идиот, и перед кем теперь безмерно виноват. Но не увидел. Он был заинтересован, но ничего более. «Блять, ну какой же я…» — Но? Блитц отвёл взгляд. — Но… «…ТУПОЙ ТУПОЙ ТУПОЙ ТУПОЙ!» Злость на себя росла с каждой секундой. Ну же! Это так просто, и ты уже начал, ёбаный валенок, объясни ему, докажи ему, удержи его! Блитц резко потёр лицо руками в попытках прогнать нахуй свою нерешительность. Потом ударил по щекам, отрезвляя. И резко отчеканил: — Мне нужен ты. Ты мне нужен. Всё. Я сказал. И захотелось хихикать от того, какие нервы и усилия понадобились для этих простых слов. Насколько он сейчас необычный и искренний, словно неловкий подросток. Он старается. Может… Столас рано сделал выводы? — Я бы тебе не врал об этом, — набравшись смелости, бес перевёл на него взгляд. — Ты сам сказал, что делал то, что мне нравится, ради выгоды. Откуда я могу знать, что это не очередная ложь? — А я откуда мог знать, когда мы об этом говорили? — Блитц взмахнул руками. — Столас, мы оба друг другу много пиздели и много чего скрывали. Но я бы не вернулся с попытками всё исправить, если бы мне правда не нравилась сделка. Ты бы не позволил мне остаться, если бы тебе правда не нравилась сделка. И мы бы не захотели, чтобы это переросло во что-то большее, если бы нам не нравилась сраная сделка, понимаешь? Столас хлопнул глазами. — «Мы»? Блитц прикусил язык. Хотя, казалось бы, теперь говорить должно было быть легче. Нет. Теперь волнения стало в разы больше, и каждое слово со стороны ощущалось, словно выстрел в самую цель. — Мы. — Давно я перестал быть привилегированным ублюдком, который тебя использует? Бес цыкнул в ответ на эту язвительность. — Да понял я. Мы оба друг друга использовали. Сделка не отношения, у каждого была своя выгода. Но нас угораздило вл… всё усложнить. Я просто вспылил. Я много надумал. Я много неправильно считывал из-за контекста этого сраного соглашения. Да я подумать не мог, что я тебе хоть немного нужен не как говорящий вибратор! Я себя сам пытался убедить, что ничего больше между нами нет. Представь мой ахуй, когда ты высказал мне все свои чувства и отдал кристалл, как ебучее откупление! Я думал, ты наигрался. — Я буквально сказал тебе, что влюбился! — Я тебе не поверил! Как ты мне вот только что! Столас замер. Осознание облило кипятком: он же правда просто надумал и поверил себе, а не Блитцу, что удивительно для себя действовал и говорил совершенно искренне. Не было его тупых шуток в ответ на серьёзные слова, не было усмешек или попыток выставить себя самым умным и главным. Он просто был собой и говорил, что на душе. И только из-за мнения, что он неисправимый лживый бесчувственный урод, Столас не поверил признанию. Которое, блять, и правда очень хотел услышать! Очень-очень давно! — Короче, мне жаль. Я хочу всё исправить. Я понял, что облажался. Я понял. Прости меня. И я это говорю не потому что ты хочешь это услышать, а потому что я хотел это сказать уже долгое время. Стало как-то совсем неловко. Обвинения были защитой. Громкие заявления — пылью в глаза. Вот он Блитц, настоящий. С грустным раскаявшимся взглядом, негромким красивым голосом, с просьбами простить и дать второй шанс. Второй шанс… Столас вообще-то хотел дать себе, по совету неудавшейся невзаимной любви найдя себе новую. Новую… — Я заскочил в новые отношения, потому что скучал по тебе. Я пытался хоть чем-то заполнить эту дыру в сердце, но ничего подобного рядом с ним не ощущал. Это было очень глупо с моей стороны, но в какой-то степени я хотел заставить тебя ревновать и прийти к мысли, что ты мог быть на его месте. Блитц неопределённо хмыкнул. — Ты привёл меня к мысли, что ты наконец сошёлся с важной королевской шишкой, что тебе предначертана. Если бы это произошло чуть больше, чем через неделю с нашего разрыва, я бы даже решил, что ты сделал это искренне. Столас удивлённо на него глянул. — Ты понял? — Сложно было не понять. Я сам так делал. — А в этот раз? Блитц опять прикусил язык. Ну что за темы у них такие, не располагающие к примирению! — Не хочу об этом говорить. — А ты скажи. У нас наконец откровенный разговор. Импульсивные поступки после расставания это не то, за что мы бы могли друг друга судить. Блитц вздохнул, вспоминая. — Я сразу после нажрался и поехал в клуб. У меня в планах было выебать примерно половину его посетителей, но всё, на что меня хватило, это подцепить какую-то суккубшу, уединиться с ней в комнате и разрыдаться нахуй. Короче, не получилось даже забыться. Столас нахмурился, прикидывая что-то в мыслях. — В какой момент, напомни, ты понял, что влюбился? — Ну вот примерно в тот, когда бухой рыдал, прижимая к себе этот ебучий кристалл. Физз потом мне такую лекцию устроил о том, почему я еблан и должен вернуться и попробовать с тобой встречаться. — Ах, так это его заслуга. Передай ему спасибо. Бес сморщился, как ребёнок. — Сам скажи, я не собираюсь выслушивать килотонны «я был прав» и «ну ты и придурок, Блитц теперь без о». Столас хихикнул, тут же приковав к себе внимание широко распахнутых глаз. Нет, не показалось: он больше не сердится. Больше не делает вид, что не имеет желания вести этот разговор и не верит ни единому слову. Он улыбался. Своей привычной тёплой Столасовской улыбкой, неторопливо хлопая большими милыми глазками. Своей привычной улыбкой, от которой Блитц совсем растаял и захотел прижаться в объятиях, ощутив наконец облегчение от свалившегося с плеч груза недосказанности. Но на всякий случай уточнил: — Я прощён? — Ты на испытательном сроке. И рассмеялся от этой несерьёзной фразы, едва не сдержав подступившие на глазах слёзы радости. Извиняться приятнее, чем таить много лет обиды. И ему пора ввести это в привычку. Как и говорить с другими в принципе. Отлично, оказывается, работает. — А можно тебя поцеловать? Столас ухнул. — Ты обычно не спрашиваешь. — И обычно не извиняюсь. Я сегодня пиздец экстраординарный, ты только заметил? И звонко рассмеялся, заставив сердце беса рядом пропустить удар. — Можно. Блитц чуть не упал, вскакивая с места и нетерпеливо подползая ближе. От того, как резко начался поцелуй, Столас снова негромко ухнул, и этот звук по-хорошему начал сводить с ума. Потому что другие, все, кем Блитц мог бы попытаться заменить его, чтобы не чувствовать боль, так не умели. Никто блять из них не был бы Столасом. Никто бы не обнял за талию, ничьи больше перышки так бы не гладили руки. Ни от кого больше не пахло бы так до одури сладко, никто другой не посмотрел бы на него так влюблённо, когда они отстранились. И никого из них Блитц не смог бы так захотеть после всего одного поцелуйчика. — А можно мы всё-таки вернёмся к тому, с чего начали? Я правда пиздец скучал. — Мне нравится, какие выражения ты стал подбирать, мой милый, — тонкая ручка погладила красную щёку. Бес промурчал довольно. — Ебать, прямо «мой», так ещё и «милый». Да ты меня сегодня балуешь, не останавливайся, — Столас снова захихикал. — Я так люблю твой смех. — Ого, да ты сам что-то разошёлся на приятные словечки. Или это как поговорка «раз в год и палка стреляет»? — Ну моя палка вполне себе может сегодня выстрелить, если ты понимаешь, о чём я. И именно от этой пошлой тупой шутки Столас захохотал совсем до неприличного громко. Он тоже скучал. Скучал и не мог насытиться этим новым Блитцем, смотрящим на него с таким трепетом и нежностью, с такой глупой улыбочкой на лице просто от того, что его юмор по достоинству оценили. От того, что Столас всегда ценил его юмор. С самого детства. — Справимся по-быстрому? — с таким прекрасным хитреньким прищуром спросил принц, огладив подрагивающие от прикосновений шипы на спине. Блитц несогласно промычал, приближаясь к его клюву. — М-м, нет, мы будем справляться очень-очень долго. Зато с каким удовольствием. Уже почти вовлечённый в поцелуй Столас прошептал: — Люблю тебя. И таким же шёпотом услышал наконец то, чего так долго и трепетно ждал: — Я тебя тоже.