кончится лето

Порой во сне он видит одну и ту же сцену. Может, она что-то кардинально изменила в нем, переломала старую веру, раскрыла рану, которую он все время игнорировал. Лунный свет, легкое дуновение ветра, запах приближающейся грозы. Кровь на земле. Ощущение рассекаемой плоти. Взгляд Содзе ему в глаза. Все эти мгновения проносятся перед глазами, словно кошмарный дикий сон, который никак не завершится. Этот момент — этот бой — становится началом конца, когда за Тихиро окончательно захлопывается дверь возможности вернуться к скучной рутине, где ему не придется думать о поиске клинков, где это можно оставить на друзей отца. Она захлопывается ровно в эту секунду. Как капкан. След «Хисяку» найден. Пути назад больше нет. Первым меч — добыт. Но порой кошмары изменяют себе. Порой это Тихиро чувствует, как его плоть рассекают пополам, как его кровь взмывает в воздух, а потом аляповатыми кляксами падает на землю. Он видит над собой тень Содзе, у которого из носа и рта хлещет кровь, на что он совершенно не обращает внимания, смотря на него сверху вниз голодным взглядом стервятника, что наконец-то добьется своего — и одним творением Рокухиро Кунисигэ прикончит второе, самое драгоценное, навсегда закрепляя за собой статус единственного человека, что может говорить за умершего легендарного мастера. Луна освещает их, и из-за нее лица Содзе почти не видно, лишь в редких искрах «Пронзающего Облака». В такие моменты Тихиро чувствует невероятную досаду. Не страх смерти, не ужас, не боль. Просто противное чувство обиды. Он не знает почему. Ему так мерзко, что слезы струятся из глаз и смешиваются с кровью, а когда Содзе заносит катану, чтобы добить его… … обычно он просыпается. Потому что в том бою все случилось иначе. Потому что Тихиро доказал свою точку зрения, потому что он вышел победителем. Все остальное не имеет значения. Он распахивает глаза и в этот раз и долгое время смотрит в потолок, пытаясь привести мысли в порядок. А они, спутанные словно в клубок, все никак не найдут свое место. Правильно ли он сделал, выбрав путь мести? Стоило ли продолжать? Может, надо было попробовать другой способ найти клинки, не кровью, но разговорами? Может, стоило послушать Сибу в начале и просто забыть про прошлое, отвернуться? Но все это теперь так неважно, так… Бессмысленно. Был ли этот смысл вообще? Сон не возвращается, и потому Тихиро садится на постели, чувствуя, что простыня под его спиной промокает насквозь. Он проводит рукой по лицу и поджимает колени, после чего сидит так некоторое время, пока сбоку не доносится скрипучий неприятный голос, хорошо знакомый ему по кошмару. — Че, не спится? Взглядом Тихиро скользит в сторону и видит, как на него лениво смотрит Содзе, лежащий совсем рядом под одеялом на животе. В полумраке комнаты, залитой лишь лунным светом, его почти не разглядеть, но огонек сигареты чуть освещает его лицо, отчего Тихиро видит знакомую говноедскую ухмылку, от которой внезапно чешутся руки. Но он уже пережил ту стадию, когда просто хотел убить его. Сейчас… все гораздо сложнее. Это одна из тех проблем, которые встают на пути, и от которых теперь никак не отвернуться. Тот бой меняет слишком много. Когда Содзе выпускает в воздух еще одно облачко дыма, Тихиро ощущает, как невольно хмурится. — Что ты делаешь? — Нарушаю правила пожарной безопасности. Не заметно? Нет. Это прекрасно заметно. Но это не ответ, который хочет получить Тихиро. Некоторое время он смотрит на то, как Содзе продолжает курить, как струшивает пепел куда-то между стенкой и кроватью, после чего вдруг ощущает странную эмоцию, какую до этого никогда в такие моменты не чувствовал. Гнев. Не то, что его не злит Содзе. Он его бесит. Тихиро проще назвать то, что его устраивает в этом человеке, чем перечислить все раздражающие его черты. Но он приходит сюда, в одно мелкое укрытие, вовсе не потому, что хочет драки, он приходит сюда за чувством покоя от всего мира, когда он может позволить себе побыть эгоистичным ублюдком, закрыть глаза на чужие и свои проступки. Содзе — его больное отражение, человек, каким он мог бы стать, если бы выбрал самый простой путь. Если бы не Шаль, им было бы намного проще сойтись. Может, Тихиро бы даже уговорил его на сотрудничество, ведь меч в руках ненадежного союзника лучше, чем врага. Но он помнит ощущение всепоглощающего горя, когда теряет отца. И знает, что Шаль переживает ровно это же. Знает… Но он приходит сюда, чтобы ненадолго «забыть». Конечно же, это глупость. Он никогда не забывает. Но тут Тихиро может позволить отодвинуть грызущее чувство совести на второй план, притвориться, что ничего не случилось. Легко прятать голову в песок. Он смотрит на Содзе, на то, как тот лукаво щурит глаза, как на его устах улыбка становится все шире и шире… — А ну выкинул сигарету. — Заставь меня! Тихиро со всей силы пинает Содзе босой пяткой в бок, отчего тот со вскриком слетает с кровати. В темноте не видно, куда он именно падает, но потом блеклый свет в окне все же освещает его голову, когда он показывается из-за края кровати с крайне возмущенным видом. Тихиро чувствует неожиданное удовлетворение. — Ах ты маленький гаденыш. — Я же говорил тебе не курить в постели, ублюдок. — А то что?! — сразу возбуждается тот, и Тихиро медленно произносит: — В следующий раз я буду бить в место побольнее. У Содзе мгновенно такое мечтательное выражение лица, что свою угрозу Тихиро хочется воплотить прямо сейчас. Но он все равно не шевелится, когда тот забирается обратно на постель, попутно жалуясь на потерянную сигарету, а потом вдруг подается вперед. Тихиро чувствует, как его толкают назад на простыню, прижимают руками за плечи. Содзе нависает над ним, и его волосы неприятно щекочут кожу, когда он наклоняется слишком близко. Непозволительно для их отношений. Хотя… Это Тихиро сюда приходит. Это Тихиро соглашается спать рядом. — Какой же ты засранец, Рокухиро. Каждый раз сюда заявляешься, но даже не даешь с тобой поиграться. Что за поведение? Ты ведь знаешь, зачем люди приходят друг к другу? — Я не хочу. Содзе недовольно хмурит брови и чуть отодвигает лицо, явно разочарованный в отсутствии хоть какого-то желания. — Не хочет он… А я, может, хочу! Почему мое мнение тебя не интересует? Где справедливость? — Это потому что ты засранец, — улыбается Тихиро, и Содзе с возмущенным вздохом закатывает глаза. — Ну и пожалуйста. Бля! Не могу поверить. Скажи мне кто-то, что в мою квартиру завалится ублюдок, который играется на струнках моей ранимой нежной души лишь для того, чтобы поспать на моей постели и сожрать мою еду на завтрак, я бы повертел пальцем у виска. Рокухиро, я требую свою плату. Когда?! — Отстань. Не знаю. — Ничего, когда-нибудь я тебя уломаю. Запомни мои слова. Рядом с Содзе любая меланхолия испаряется, потому что он шумный, и, наверное, это и есть причина, по которой Тихиро сюда приходит помимо всего прочего. Тут так легко забыться. Он не знает, хочет ли думать о том будущем, в котором Содзе все же дотянется до своей желанной цели, но, во всяком случае, эта мысль не вызывает у него омерзения. Может, все в порядке. Он не хочет об этом думать. В какой-то момент Содзе явно надоедает молчание, и он отступает назад, но вместо того, чтобы лечь рядом, бухается прямо на грудь Тихиро, выбивая из того воздух. Разница в росте и весе… у них значительная, чтобы это не осталось лишь легкой шалостью. Но лежать спокойно он тоже не может, в конце концов Содзе — комок нервов, которому постоянно надо что-то делать, и потому в какой-то момент он соскальзывает в бок, лишь головой продолжая лежать на груди. Вздыхает жутко тяжко. — Рокухиро, ты такой тощий. На тебе отстойно лежать, — его руки то и дело ощупывают его торс. — Будь добр, нарасти мяска. — Ни за что. — Я знаю. Ты делаешь это, чтобы меня позлить, потому что ты меня ненавидишь. Какой же ты жестокий человек! Я страдаю, видишь? Страдает он и правда эффектно, очень театрально. С Содзе… сложно. Что он должен чувствовать? Злость? Да, Тихиро зол. Он злится на прошлое, злится, потому что тот огромный придурок, злится даже без повода. Но Тихиро смотрит на человека, что тоже восхваляет творения его отца. По глупой причине, но, в конечном итоге, они оба признают, что могут быть правы. А остальное… на самом деле не столь уж и важно, это лишь интерпретация. Тихиро знает волю отца. Но люди меняются. Мечи были выкованы для спасения, но ими убили бесчисленное количество людей. В итоге, он может перестать думать о том, чтобы пытаться остаться хорошим человеком лишь в компании злодея. Не иронично ли это? Руками он тянется вперед и касается лица Содзе, обхватывая его пальцами. Тот тут же прикрывает глаза, отчего еще больше напоминает уличного взъерошенного кота. Руками он ведет по коже, чувствуя под пальцами неприятную текстуру ожога на правой стороне лица. Следствие их боя, следствие его, Тихиро, победы. От прикосновений Содзе будто бы млеет. Он вдруг бормочет: — У тебя такие смешные пальцы на правой руке. Будто у дамочки, которая никогда руками не работала. — Это потому что она новая. — Интересный контраст… Ты продолжай-продолжай, не останавливайся, я тебя еще не отпускал. Содзе кладет голову Тихиро на грудь и закрывает глаза, продолжая улыбаться уголками губ при прикосновениях. Интересно, каково это — когда твоего шрама касаются? Сам он помнит лишь прикосновения Сибы, когда тот менял повязки. Шаль тоже касалась, но редко, видимо стесняясь. Шрам — место слишком интимное. Как вечное напоминание о слабости, как… Его палец останавливается над глазом Содзе, в том месте, где часть брови выжгло огнем. Эти шрамы — тоже напоминание, тоже личное. Но Содзе все равно позволяет ему к ним касаться. Позволил бы другому? — Болит? — А твой шрам — болит? — с иронией спрашивает Содзе, и Тихиро щурит глаза. Он вспоминает моменты из прошлого. Встречу с человеком, что называет себя главой «Хисяку». Моменты, когда воспоминания вновь и вновь возвращаются к отцу, к сцене три года назад у горящего дома. Запах огня, крови, вой пожара… Невольно он тянет руку к собственному виску, но его опережает Содзе. Когда он перехватывает его руку, Тихиро замирает. Затаивает дыхание, стоит чужим шершавым пальцам пробежаться по его собственному шраму, отчего по тому словно проходит странная дрожь, будто бы пульсация. Такого не было с Сибой или Шаль, это что-то совершенно новое, незнакомое. Они слишком близко… — Да. Он болит. Содзе некоторое время смотрит на него в ответ с загадочным взглядом, но потом вздыхает и возвращается на место, пытаясь поудобней устроиться. Голос его вдруг звучит отнюдь не задумчиво, скорее раздраженно и устало. — Ты такой скучный, Рокухиро. Серьезно, научись флиртовать. Ты должен был сказать, мол, нет, не болит, и я бы сказал — мой тоже не болит, и мы бы потом дошли до охрененного осознания, что, мол, прошлое осталось в прошлом… Все это. Сечешь? Ебаный символизм. А ты… Тьфу, такую речь мне загубил. Я расстроен! — Дурацкая речь, — улыбается Тихиро, и Содзе резко скашивает взгляд на него, делая мрачное лицо. В следующее мгновение наступает месть, и Тихиро больно щиплют за бок. Хочется как-то ответить, сказать что-то эдакое, на что Содзе наверняка нагло рассмеется и продолжит свои попытки докопаться, потому что это нормально для него, но ничего так не приходит на ум. Тихиро просто смотрит на то, как тот ютится рядом и закрывает глаза, будто по-настоящему засыпая, а сам потом глядит в окно. Луна отвечает ему безразличным взглядом. — Опять совесть грызет? Тихиро опускает голову вниз, на Содзе, что смотрит на него одним глазом. — Чего нет, то грызть не может. — Значит, сомневаешься, — Содзе скалит зубы в насмешливой ухмылке. — Тебе пора перестать это делать. Прекрати играть роль правильного мальчика, тебе совершенно не идет. Только голова будет больше болеть. — Ну, это лишь мысли. Когда я уйду, я все равно продолжу делать все как нужно. — И как тебе проще? Проще — поступать по совести, но, как говорит Тихиро, таковой у него уже давно нет. Он смотрит на Содзе, на то, как постепенно тот перестает улыбаться, поднимается на локте… В лунном свете его и не без этого бледная кожа похожа на известняк, а темнота сливается с татуировками, словно это сама ночь сейчас тянется к Тихиро руками якобы умершего человека. — Проще — тут. — Тогда оставайся. Содзе не улыбается, когда смотрит ему в глаза. Но Тихиро мягко качает головой. — Я не могу. Лишь раньше… Но не сейчас. Всегда интересно воображать сценарии, в которых жизнь идет иначе. Что случилось бы, не встреть Тихиро Шаль? Не узнай о ее существовании? Сумел бы он стиснуть зубы и сработаться с Содзе, ни взирая на его убеждения? Сейчас-то он знает, что его точка зрения имеет право на существование, но этот урок оплачен кровью. А если бы не умер отец, что было бы?.. Но, в конечном итоге, это лишь фантазии, когда значение играет лишь здесь и сейчас. Он вдруг подается вперед, так резко, что, кажется, Содзе этого не ожидает и оттого пятится назад. Они меняются позициями, теперь это Тихиро склоняется над ним, вцепляясь пальцами в его плечи. Кожа от татуировок сухая на ощупь, шершавая. На правом плече… шрам, оставленный им, и Тихиро странно его касаться. Но Содзе не говорит ничего, лишь смотрит слегка озадаченно. Когда его лицо озаряет странная улыбка, Тихиро понимает, что сейчас будет — глупая шутка, мол, наконец-то он сдался. Ни за что. Он прерывает Содзе и тихо спрашивает: — Почему мы каждый раз говорим в постели? — Это весело, — Содзе загибает один палец. — И очень сексуально. Так сказать, легкая сублимация с двух сторон, потому что ты говнюк, и тебя не разведешь на интим. А еще ты постоянно приходишь ночью, когда я уже иду спать. — Можно было говорить на кухне. — Э, нет! Я и так знатно помучался от бессонницы за свою жизнь, прояви уважение! — К тебе? Содзе наигранно обижается, когда Тихиро едва заметно улыбается. — Да, Рокухиро, ко мне. Я старше, умнее и красивей тебя, так что… — Сомнительные заявления. — Ну и где я не прав? О, он напрашивается на комплименты. — Ну, кроме того, что ты старше… Твои шутки — не высокого ума достижение. — Это отличные шутки, иди нахер! Каламбуры — это вершина чувства юмора, ты не можешь просто взять и придумать смешную шутку. Хотя кому я это объясняю, ты же кирпич без эмоций… — И вот красивым тебя тоже не назвать. — Это все твое поганое субъективное мнение, которое я даже слушать не стану. Содзе с вызовом смотрит Тихиро в глаза, но, так и не найдя желаемого (чего?), он вздыхает и откидывает голову назад, отчего она немного свешивается с кровати. От этого его кадык становится заметней, и Тихиро не может отвести взгляд от его шеи… Он не знает, что чувствует. Но это не желание убить. Потому он решает поддаться спонтанному желанию, рожденному чужой глупостью, и позволяет себе упасть на чужую грудь. Как и говорит Содзе… в этом нет ничего приятного, особенно когда их кости ударяются друг о друга. Но тот и слова не произносит, просто позволяя всему случится, и несколько минут точно они лежат в тишине, настолько громкой, что она кажется оглушающей. — Хочешь остаться? — Хочу. — Но не можешь из-за того, что идешь до конца, — Содзе хмыкает, поднимая голову, и они с Тихиро почти сталкиваются носами. — Кто бы подумал, что ты будешь лучше меня следовать моим же жизненным идеалам. Рокухиро, скажи пожалуйста, почему мы не работали вместе? — Потому что ты говнюк. — И что мне надо сделать, чтобы искупить свои грешки? Чтобы ты перестал вести себя как обиженный? — Такое ничем не искупить. Но если бы я только об этом и думал, то меня бы тут не было, — Тихиро отводит взгляд в сторону, потом вновь смотрит на Содзе. — Как видишь, я и так поступаю неправильно. Наверное, если ты мне поможешь в будущем, я смогу задавить свою совесть и как-нибудь с тобой взаимодействовать, ну, знаешь, без вечных напоминаний себе о том, что было. Ложь во благо — простой концепт. Сиба врет Тихиро, когда три года назад подмешивает в коктейль из обезболивающих и противовоспалительных таблетки успокоительного. Это обидно, но это во благо. Тихиро работает с Содзе, несмотря на то, что тот поломал жизнь Шаль. Это спасет сотни жизней, хотя для Шаль будет несправедливо. Вся жизнь состоит из таких маленьких компромиссов. Он соврет Шаль. (наверное) Содзе смотрит на него, и от того, что его волосы падают вниз, его лицо неожиданно легко рассмотреть, каждую морщинку, каждый шрам, странные пятна под глазами, как и медленно растущую лукавую улыбку. Он задумчиво закусывает губу. — Помочь тебе… Блин, я, конечно, теперь твой большой фанат, но какая мне с этого выгода? — Не знаю, — честно признается Тихиро. — Но мне бы так хотелось. — Мне так нравится твой аргумент. От смеха Содзе по коже у Тихиро ползут мурашки. — Ладно. Но при одном условии. — Каком же? — Хочу кое-что авансом. Ну, как мотивацию работать получше. — И что же ты хочешь? Прикосновения пальцев щекочут кожу, и Тихиро чувствует, как его тянут за подбородок вниз, а потом — сладкий привкус поцелуя, который впивается ему в губы. Невольно он напрягается, вцепляясь в плечи Содзе и царапая кожу, но не отстраняется прочь, дожидается до конца. Поцелуи — вещь слишком далекая для него, продавшего все человечное ради мести. Когда Содзе отстраняется, что-то в его глазах значительно меняется, будто затуманивается дымкой. — Так-то лучше. Тихиро не знает, правда ли это лучше. — Не грусти, Рокухиро. Когда-нибудь настанет время, когда ты будешь вспоминать эти бешеные дни с ностальгией, потому что впереди будет лишь унылая беспросветная рутина. Ты будешь думать о том, когда я буду вваливаться к тебе на кухню, громко рассказывая о том, как я нагрел кого-нибудь на черном рынке, а ты будешь гнать меня прочь, потому что так требуют правила, а не потому что ты хочешь. Но потом мы все равно выпьем и расскажем друг другу, как поживаем. И так каждую неделю. Но не чаще, я человек занятой. На губах невольно вырастает улыбка. — Не продолжай. Это грозит уйти в нечто пошлое. — Знаешь, мне такое говорить не хочется, но считай, что у меня к тебе то светлое и чистое обожание, когда даже нет необходимости лезть в штаны. Типа, вот так ты мне нравишься. Сечешь? — Не могу поверить в это, но мне нужно это сказать. Это отстойный флирт. — С тобой, Рокухиро, иначе не получается. Глупость какая, думает про себя Тихиро и кладет голову на грудь Содзе, чувствуя под ухом громкое размеренное сердцебиение. По волосам пробегается рука, та, что когда-то сжимала отцовский клинок, но теперь… Тихиро хочется добраться до этого момента в будущем, где он будет готовить чай и оставлять его на столе, зная, что спустя мгновение чья-то несносная персона ввалится внутрь, громко рассказывая про что-то невероятно дурное, но в то же время забавное…