Декабрь

      В этом году слишком много снега. Ноги в густом свежем сугробе едва передвигаются, под ботинками хрустит мягкий снег, не успевший утрамбоваться и с каждым шагом Вокс рисковал провалиться вниз метра на полтора. Здесь самая настоящая глушь и ему уже никто не будет в состоянии помочь, и найдут его, может, к следующей весне, оттаявшим трупом. Будь этот декабрь проклят, если так и произойдёт. А произошло и так уже слишком много.       В этот раз Воксу повезло и его нога провалилась только раз и всего сантиметров на сорок. Снег набился в обувь и дошагивать до домика было ещё более неприятно и боязно, что в следующий раз он не будет таким везучим и матушка-природа справедливо загонит его по горло или хотя бы грудь, чтобы не повадно было шариться в заснеженных захолустьях разного рода, но вот деревья стали сгущаться, хлопья снега не залепляли глаза и спустя ещё минут двадцать, звонко хрустя белыми осадками, удалось разглядеть домик.       Вокс стучит, и стучит он абсолютно по-дебильному, потому что такой вот у них код, ещё и новый выдумывают каждый день. Воксу эта идея кажется совершенно идиотской, но Аластор посчитал её отличной. И так у них по каждому мнению с заменой ролей, они давно перестали сходиться хоть в чём-то, даже сейчас, когда других вариантов у них не было.       Ну как у них… У Аластора-то наверняка была куча вариантов и возможностей заняться чем угодно ещё кроме помощи старому около-другу, а вот у Вокса был откровенный тупик. Ебанутая ситуация, за решением которой пришлось обращаться к одному из самых ебанутых на свете людей, по крайней мере таковым его считало окружение.       После нескольких секунд ожидания (которые для Вокса были совершенно мучительными и позорными) щеколда отъезжает в сторону и путь свободен. Вокс забирается за порог хижины, чуть ли не заваливаясь вперёд и не сталкиваясь лбом с деревянным полом. Ноги его едва держат, он заебался и похож скорее на снеговика, чем на человека, потому что на нём сейчас собрались все прелести морозного времени года. На шапке, куртке, набитом и тяжёлом рюкзаке, упоминать ботинки и штаны смысла не имеет вообще. Снежинки залетели за шиворот. У самого перелеска ветер был по-настоящему диким и ещё там Воксу надоело постоянно натягивать капюшон, поэтому он просто позволил буре заметать его. Может, он был бы и не против оттаять где-то весной. Так у него было бы гораздо меньше дерьма, с которым нужно справляться, а если точнее — никакого дерьма не было бы вообще.       Вокс с шумом скидывает увесистый груз со своей спины, а затем и верхнюю одежду. Открывать снова дверь и выпускать драгоценное тепло не хочется, поэтому он отряхивает несчастный пуховик и протягивает к вешалке. Рука не дотягивается до крючка всего немного и он вешает предмет на воздух, в итоге роняя, но Воксу настолько похуй из-за усталости, что он этого как будто не замечает. Носки надо просушить, как и обувь. Неплохо было бы нагреть воды, но она тоже была ценным ресурсом. Они его тратят на другое, но Вокс об этом опрометчиво забыл.       Он заходит в ванную, всё ещё ловя перед глазами цветными ряби и мелькающие тёмные пятна из-за резкого погружения в темноту из до этого ослепляющего снежного пространства, и даже носом не сразу улавливает отвратительную вонь, пропитавшую эти стены, наверное, навсегда. Заглядывать в саму ванну себе дороже. Вокс уже рискнул туда заглянуть, когда Аластор был… Занят. Это зрелище теперь периодически являлось ему в кошмарах, как и окровавленное лыбящееся лицо. Он медленно водил ножовкой, распиливая кость, а лопающиеся в процессе венки брызгали содержимым на кожу.       Вокс понятия не имеет, какие черти его попутали заглянуть в тот момент, он не помнит, что с ним случилось потом. Кажется, он просто потерял сознание. Вокса нелегко довести до подобной кондиции, но Аластор, сука, смог. Или не в нём было дело? Очень вероятно. Вокс не хотел в этом разбираться. Не хотел возвращаться ни в один из тех дней. Он не хотел возвращаться в этот медвежий угол, но ему приходится. Он должен таскать еду, воду и отгонять от себя подозрения. Доползать до остановки каждый день, доезжать до ближайшего населённого пункта и потом обратно, обычно под вечер, потому что этот грёбаный автобус хер поймаешь.       Вокс не замечает вони во всём доме, потому что привык. Его тошнило первые пару дней, его клонило в бессознательное состояние не раз и не два, ему казалось, что он слышит звук отходящей от костей плоти и это сводило его с ума. В доме холодно, ибо всё и без того ручное отопление уходит на разогрев воды. Вокс переодевается в не менее плотную одежду очень быстро, ибо внутри едва ли теплее, чем снаружи, ему приходится сидеть максимально закутанным и грызть разного рода холодные наборы, желательно без мяса, потому что если Вокс переживёт эту зиму — даже вида мясных продуктов переносить не сможет.       А Аластор комфортно расхаживает в своём классическом виде без каких-либо курток. Аластору нормально, а Вокс не мылся уже грёбаную неделю и на стенку хотел лезть из-за этого, потому что ощущения от собственного тела напоминали ощущения от обхватывающей болотной тины. Аластор редко ест купленную еду, и от периодически возникающих мыслей о том, чем он тут может питаться, пока Вокса нет, снова вызывает у того приступ тошноты.       Их слишком много за один короткий промежуток. С Валентино такого не было. Правда от мысли о нём Воксу тоже хочется вывернуться. Он вообще больше не понимает, что здесь делает и зачем. Почему просто не остался в квартире. Почему вообще дал произойти тому, что произошло. Ему просто надо было быть разумнее. Просто надо было быть аккуратнее и не поддаваться мимолётным порывам, не надо было толкать его. А что надо было сделать сейчас? Вокс убежал. Позволил Аластору занять одолевающую его скуку.       Он наверняка получал особое удовольствие от процесса, они с Валентино никогда не ладили. Лёгкие сжимаются, как если бы Вокс подхватил какую-нибудь пневмонию во время своих прогулок по заснеженному лесу. От пневмонии кашляют и задыхаются, а у него только мокреют глаза.       Вокс опускает взгляд, замечая в руках кружку с чем-то немного остывшим. Внутри плавают травинки и кружок лимона. Запах выбивается из общей вони отварного мяса с кровью, интересно, как давно это здесь. Кажется, он выпал из мира на более длительное время, чем заметил сам. Следом он замечает упавшие на рукава капли и сидящего на другой стороне кровати «приятеля», развалившегося в более непринуждённом виде. Лодыжка лежит на колене другой ноги, а рука подпирает голову, которой Ал качает будто бы в такт музыке с прикрытыми глазами. Радио в этой глуши ловило так себе, но всё ещё лучше, чем мобильная сеть. Медленно он замирает и размыкает веки, неожиданно подавая голос. Они так долго сохраняли молчание, что Вокс уже забыл, что они умеют разговаривать. — Как это было? — Чего?.. — он не расслышал вопроса. Не до конца вышел из своей дереализации. — Как это произошло? — голова медленно поворачивается, как будто перед Воксом не человек, а деревянная кукла с заевшими шарнирами. — Быстро? — Шёл бы ты нахуй.       Воксу хочется выдать какую-нибудь угрозу, но посыл в одно известное — всё, что он смог выдать, и для него самого это звучало до жути жалко. А вот медленно нарастающий за этим смех нагнал обычной жути… И ещё большей ярости. Сука, Вокс бы с радостью ему показал расширенную версию произошедших событий, лично вбивая Аластора разными частями его головы о брусчатые стены. Лицом, затылком и висками, пока у него все зубы из его мерзкой улыбки не вылетят. Но он так удачно прекращает, так и не доведя Вокса до состояния, в котором он бы прибегнул к тому, что успел себе нафантазировать. — Я и представить не мог, что у тебя есть совесть.