Второй Акт Благодати

Первое, что Стид чувствует по пробуждении — руку на своей спине. Легкие, нежные прикосновения подушечек пальцев, которые едва притрагиваются к коже. Он слышит шум моря, ударяющиеся о борт волны и крики чаек. И все же вокруг тихо. Еще очень рано. Команда спит, за исключением того, кто стоит на вахте. Ну, Стид на это надеется. Ладонь скользит выше, по плечу, не отрываясь от кожи ни на секунду, но обходя ожог на груди, а потом пальцы оказываются у него в волосах, откидывая их назад и ласково массируя голову. Так ласково. На какую-то секунду он пытается вспомнить, когда в последний раз его так касались, но от этого становится больно, и он прекращает. Так его касаются здесь и сейчас, единственный человек, который имеет значение. И все же, открывая глаза, он удивляется, когда рука снова скользит по его плечу и устраивается на спине. Удивляется, увидев Эда, опирающегося на локоть и смотрящего на него с выражением, которое он однажды уже видел. Тогда, на пляже, когда на какие-то краткие мгновения все было идеально; такой же взгляд, полный облегчения и нежности. Как такое возможно, чтобы именно на него кто-то так смотрел? — Привет, — получается сказать у Стида. — Привет, — отвечает Эд, улыбаясь. — Не хотел тебя разбудить. Вместо ответа Стид обхватывает его рукой, желая, чтобы он лег обратно и они побыли еще немного вот так, в тепле и безопасности. В конце концов, еще рано. И Эд поддается. Он откидывается назад на подушку, достаточно близко, чтобы до Стида доносилось его дыхание. Чтобы “дышать одним воздухом”. Эд притягивает его еще ближе, переплетает их ноги и целует в плечо, слегка царапнув бородой. Вот бы лежать так вечно. И только сейчас Стид по-настоящему осознает — этой ночью они занимались любовью. Вот как это называется. Он никогда не занимался этим раньше. Сексом — да, но не любовью. Эд слегка шевелится и снова водит пальцами по спине Стида. Они скользят вдоль позвоночника до поясницы и обратно, с единственной целью — просто касаться. Изучать его. Точно так же, как Эд делал ночью, гладя его живот, и руки, и бедра с такой нежностью, что Стид чуть не разбился вдребезги. Он и не представлял, что его можно вот так касаться. Из груди вырывается то ли вздох, то ли всхлип, и он утыкается в изгиб шеи Эда, пытаясь это остановить. Он не собирается плакать в этой постели теперь, когда и плакать в кои-то веки не о чем. Но Эд слегка отодвигается и поднимает руку, чтобы провести большим пальцем по его щекам, которые, как оказалось, влажные, хоть Стид и не собирался плакать. Открыв глаза, он замечает, что и у самого Эда в глазах стоят слезы, и он снова смотрит на него тем взглядом. Взглядом, предназначенным лишь для него. Они целуются, и это новый поцелуй, отличающийся от тех, что были ночью — полных отчаянного страстного желания и совсем не таких, как тогда, на палубе в лунном свете. Он отличается и от того поцелуя на пляже, полного трепета и надежды. Стиду хочется запомнить каждый, составить из них длинный список, нанести его на свое сердце, чтобы никогда не забывать. Как будто он мог забыть. Но этот… этот поцелуй был иным. Иным и настолько лучшим. Он влюблен. Он знал об этом в глубине души еще до того, как подобрал нужное слово. Он знал это… с каких пор он это знал? Со-капитаны? Тебе идут изысканные вещи? Хочешь сделать кое-что странное? Я Черная Борода? Я Эд. Его имя Эд. Он знал это еще до того, как родился. Он с удивлением обнаруживает, что смеется. Его целует Эдвард Тич, в его постели, на его корабле, и он смеется. Эд отстраняется, удивленно смотрит на него, но потом и сам заражается смехом. Стид откидывается на спину, а Эд садится, и каждый раз, как их взгляды встречаются, они снова хохочут. Когда приступы смеха заканчиваются, Эд спрашивает: — Ты в порядке? Стид кивает и приподнимается: — А ты? — Еще как. Более чем в порядке, — он делает паузу, и его лицо приобретает выражение, которое на этот раз Стид не может интерпретировать, — лучше, чем когда-либо был. Мне… надо отойти кое-что сделать. — Хочешь, чтобы я… — Нет, оставайся тут, я скоро. Эд выбирается из постели, и Стид наблюдает за ним, но старается не присматриваться к татуировке, которая занимает почти всю его спину — когда-нибудь он заставит эти слова исчезнуть, по крайней мере, два из них. Вместо этого он присматривается к более витиеватому узору на бедре, о котором не догадывался до прошлой ночи. Он обязательно составит обстоятельный и подробный план исследования этих татуировок. Эд подбирает с пола бархатный синий халат — наверное, они скинули его ночью с постели. Стид садится на кровати, прикрывая глаза и слушая, как тот ходит по каюте. Единственная боль, которую он ощущает — от небольшого ожога на груди. Каждый мускул его тела расслаблен, а кости как будто превратились в желе; он и не знал, что можно ощущать себя таким… удовлетворенным. Шаги приближаются и, открыв глаза, он видит, как Эд наклоняется за мимолетным поцелуем. — Никуда не уходи. Стид качает головой: — Никуда и не собирался. Однако он успевает уловить искорку сомнения во взгляде Эда. Он обязательно заставит исчезнуть и это тоже. Без Эда в комнате становится слишком тихо. Можно расслышать, как люди на корабле начинают просыпаться. Из окна виден рассвет, мимо быстро пролетает птица. Быть может, это Баттонс. Он играет с кольцами, лежащими на подоконнике (спасибо за совет, Люциус), и тут его настигает короткое, но очень яркое воспоминание — выражение лица Эда, когда тот достигает… Снаружи доносится громкий всплеск. Надо будет обсудить с Арчи более приемлемые способы отпугивания акул, которые не включали бы в себя сбрасывание пушечных ядер им на головы. Если, конечно, там вообще есть акулы (в чем лично он сомневался). Но это будет потом, а сейчас он слышит щелканье замка... …и Эд вносит завтрак.