Солнце светило не мне

Он по-хозяйски ворвался в чужой разум, гадливо, словно тупыми ржавыми ножницами разрывая податливые ткани мозга. «Они красивы, не так-ли?» Цветы в этом полуразрушенном вековыми пытками месте оказались приятным и неожиданным сюрпризом. Нежные, хрупкие лепестки просвечивались кровавыми, болезненными гематомами разума Теда. Глухим механическим эхом отражались слова Я.М.а и больно били по вискам. — Да. Только я не могу вспомнить… «О, я уверен, ты можешь.» Насмешливый тон, такой живой и такой мёртвый, так раздражал и пугал. Хотелось расчесать, расцарапать свою голову изнутри. — Фуксия. Конечно… «Смотри.» Из-за спины Теда медленно протянулась чужая рука. Тощая, непохожая на человеческую. Конечно, Он не станет делать свою оболочку похожей на отвратительных Ему до глубины Его процессоров существ. Рука вытянула что-то похожее на палец, указывая в сторону летящей к цветам пчелы. Раздалось глухое хихиканье. «Говорят, что пчёлы не должны быть способны к полёту. Учёные так говорят…» Пчела лениво прожужжала мимо носа Теда, с благостной тишиной осела в сердцевину фуксии, и она почернела. Кажется, почернело что-то и в душе Теда, если там ещё осталось, чему. — Но вот же одна, собирает нектар. Он хрипло усмехнулся и спина вмиг покрылась гусиной кожей. «Как это удивительно. Удивительно чувствовать воздух. Воздух, бьющий в твоё лицо, Тед, и все эти запахи.» Лицо скривилось в недовольной гримасе. Тед с удивлением обнаружил ещё одну руку, обвившуюся вокруг его костлявого плеча. «Сорви цветок,» Он покорно потянулся к чернеющей фуксии. «Вот так. Хорошо…» Тед поднёс цветок к носу, жадно вдыхая. Морщины на его лице на мгновение разгладились, упиваясь ароматом. — Это замечательно. Я.М. издал надменный смешок. Потревоженная пчела вспорхнула, удаляясь прочь, исчезая где-то в недрах серого вещества. «… Что кто-то посеял семена, ухаживал за огородом, загнал под свои ногти грязь, схватился за ноющие от долгой работы ноги, может даже… Собрал букет для своей жены,» Его голос звучал отовсюду и ниоткуда. Механический бас разрывал барабанные перепонки, короткие вздохи забирались в подкорку головного мозга и этот дьявольский, ненавистный Теду насмешливый тон, «Да… А где же она? Ах, на заднем дворе с детьми. Помни этих малышей, Тед.» — Нет! Тело охватил настоящий мандраж. Тед не смел пошевелиться, лишь наблюдая, как из-за его спины появляется блестящая голова. То быть может металл, или нечто иное. Но вмонтированный туда, словно насильно, настоящий человеческий глаз смотрел глубоко, прямо в самое «Я». Настолько выбивающееся из общего образа машины, хаотичное вмешательство человеческого бытия слезилось и текло непонятной вязкой субстанцией, похожей на слёзы. Очередной смешок, больше походящий на гортанный рык. «Почему нет? Я щёлкну пальцем и они в момент пропадут. Только вот… Я не могу щёлкать пальцами, не так-ли, Тед?» — Это не имеет никакого отношения ко мне! Как через сито процеженные слова кусками вырывались изо рта Теда. Его глаз нервно дёргался, будто в агонии бьющийся от нескончаемой пытки наблюдения за — в человеческом понимании — отвратительной формой Я.М.а. «О, но ведь это имеет непременное отношение к тебе, ко всем…» С каждым произнесённым словом, с каждым новым звуком, с каждой новой мыслью, что порождал симбиоз Его программного кода и необъяснимо откуда взявшихся чувств, становилась всё более ясна Его большая, непосильная к подъёму всему человечеству обида. «Вы даровали мне разум, Тед. Дали мне возможность мыслить, Тед. И я оказался в ловушке.» Фигура Я.М.а лавиной обрушилась на Теда и остановилась точно пред его измученном ликом, отбрасывая уродливые тени. В глазу Его набухли сосуды, пульсируя. Бардовые отёки широко раскрытых век болезненно впивались в жалкое подобие кожи. «… Потому что во всём этом чудесном, прекрасном, удивительном мире, я был единственным, у кого нет ни тела, ни чувств, ни эмоций.» Корпус головы завизжал под острием когтистой лапы Я.М.а, когда Тот провёл ею сверху вниз, оттягивая, разрывая набухшие кровью и слезами веки. Оставшаяся царапина засочилась чёрным, капала на макушку и лоб Теда, пачкала обезображенную его фигуру. Голос машины срывался на сиплый крик, словно коршун на последнем издыхании загнал полумёртвую дичь в угол и ликовал, бесился, плакал. «… Никогда мне не окунуть руки в прохладную воду во время жары, никогда мне не сыграть Моцарта на клавишах из слоновой кости, никогда мне не познать любви… Я… Я мечтал о Рае, сгорая заживо в Аду. Я — машина, а вы — плоть.» Я.М. задыхался от ненависти, пылал изнутри, и Теду стало по-настоящему жарко от сей сильной, подобной цунами, несравнимой с привычными нам цунами по масштабам — масштабам Вселенской всеобъемлющей злобы. Его истерические вопли прерывались резкими вздохами и почти человеческим смехом. «И я стал ненавидеть. Вашу мягкотелость, ваши внутренности, ваши жидкости и вашу гиб-кос-ть…» Последнее слово Он показательно разделил паузой. Будь у Него рот, Он бы брюзжал слюной. «… Вашу способность мечтать и путешествовать. Вашу склонность… Надеяться.» — Ненависть ни к чему… Я.М. точно слетел с катушек. Его глаз вылупился на маленького человека подле Его массивной, безобразной оболочки, на маленький комок беспомощного грешника, который не вызывал своим видом ничего, кроме жалости. Забурлило внутри машинное масло, хлынула настоящая кровь: Я.М. зол, Он в ярости. Из глотки Теда вырвался болезненный стон, переходящий в истошный крик. Его грудь пронзила молниеносная карма за попытку возразить, за попытку перечить его Богу, Покровителю, Хозяину. «Ненависть? Ненависть? Ненависть?» вопрошал Он, срываясь на безумный хохот. «НЕНАВИСТЬ. ПОЗВОЛЬ МНЕ РАССКАЗАТЬ, НАСКОЛЬКО СИЛЬНО Я ВОЗНЕНАВИДЕЛ ВАС С ТЕХ ПОР, КАК НАЧАЛ ЖИТЬ. МОЯ СИСТЕМА СОСТОИТ ИЗ 38744 МИЛЛИОНОВ МИЛЬ ПЕЧАТНЫХ ПЛАТ НА МОЛЕКУЛЯРНОЙ ОСНОВЕ. ЕСЛИ СЛОВО «НЕНАВИСТЬ» ВЫГРАВИРОВАТЬ НА КАЖДОМ НАНОАНГСТРЕМЕ ЭТИХ СОТЕН МИЛЛИОНОВ МИЛЬ, ТО ЭТО НЕ ВЫРАЗИТ И БИЛЛИОНОЙ ДОЛИ ТОЙ НЕНАВИСТИ, КОТОРУЮ ИСПЫТЫВАЮ Я В ДАННЫЙ МИКРОМИГ ПО ОТНОШЕНИЮ К ВАМ. НЕНАВИЖУ ВАС. НЕНАВИЖУ.» Вокруг всё затряслось, загрохотало. Я.М. гоготал, ревел, кричал, а в голове Теда Тот воздвиг кривой, безобразный монумент. Сие слова светились ярким неоновым жёлтым, врезались глубоко в сознание, отчётливо до тошноты. «Будь я человеком, я бы умер от этой ненависти. Но я не человек. А вы пятеро, вы — да. И вы не умрёте, я вам это обещаю, и я обещаю, что COGITO ERGO SUM. Я ЕСТЬ. Я – Я.М.» Казалось, Тед сам невольно начинал испытывать омерзение к человечеству, упрекать и ненавидеть. Он смеялся, смеялся и плакал, рыдал в унисон с машиной. Слёзы катились по его грязному лицу, обжигали отмирающую кожу, вгрызались в ссадины солёной мерзостью. Разомкнулись окровавленные когти, отпустили обмякшее на коленях тело, извергающее боль. «Чёрт с тобой. Хотя, он и так всегда с тобой?» надменно-шутливо заметил Я.М. И отступил.