Во всех ипостасях

      В свои шестнадцать Муан молод и самонадеян, при всей своей внешней неказистости (белые волосы по-прежнему притягивают взгляд, но в остальном он ещё не так сногсшибательно прекрасен).       Он всё время уделяет тренировкам и совсем не рад вдруг оказаться в незнакомом месте. Единственное, что его успокаивает — это красивый как небожитель человек в багряном наряде, стоящий перед ним и улыбающийся так мягко, нежно. Муан много лет не видел, чтобы кто-то смотрел на него с такой же заботой, сквозящей во взгляде. Почти как мама, но как-то неуловимо иначе. Больше похоже на то, как мама и папа смотрели друг на друга.       Человек протягивает руку, и Муан, позабыв об осторожности, хватается за неё. Потому что не может человек с таким взглядом нести зло.       — Ты заклинатель? — спрашивает Муан и сам поражается своей смелости и отчасти наглости. Тушуясь, он поправляется. — То есть, вы. Бессмертный заклинатель, я ведь прав?       — Да, — человек в багряном легко кивает и слегка сжимает его ладонь, делясь своей энергией. Приятное тепло разливается от его руки по всему телу, облегчая тяжесть, которую юноша прежде не замечал. — Я знаю, в тебе сокрыт огромный потенциал. При должном старании ты станешь великим мечником, чья слава разлетится по всему миру, и слово твоё будет весомым для многих и многих заклинателей.       Слова его так приятны… Слишком сладки для правды. И всё же что-то в душе тянется к этому человеку, заставляет верить.       И Муан сжимает его руку в ответ, позволяя небожителю увести себя, даже не зная точно, куда они держат путь.              Чувствуя, что его ладонь стискивает чужая, Муан резко останавливается и вырывается. Держащий его человек оборачивается и замирает растерянно, словно ожидал увидеть кого-то совсем другого.       — Кто ты такой?! — запальчиво восклицает мальчишка лет двенадцати, отступая на несколько шагов назад. — Куда ты увёл меня?!       В глазах незнакомца он видит страх и беспокойство и ершится ещё сильнее. Кто бы это ни был — он утащил его, Гая, против воли, а теперь смеет смотреть так? Чего он боится? Неужели заколдовал, а теперь чары развеялись?       Машинально Муан тянется к мечу. Но на месте его не находит. Осмотрев себя, мальчишка ощущает закипающую злость и недоверие. Куда делся его меч? И почему его одежда такая большая?       Ничего не понимая, Гай направляет на незнакомца (у которого на поясе мечей целых два) угрожающий взгляд, готовый драться даже без оружия. Этот человек наверняка приложил руку к происходящему. И будь он хоть вдесятеро сильнее неопытного мальчишки, Муан не сдастся и не отступит.       — Отвечай! — Гай силится звучать холодно и грозно, но беспокойство и противная нотка страха прорываются в его голос.       — Меня зовут Шен, — мягко говорит незнакомец. Прямой как меч, он кажется болезненно-бледным и всё ещё смотрит испуганно, только печаль в его глазах становится почти невыносимой, и намерение Муана бежать прочь трещит по швам. — Ты забыл об этом, но я твой друг. И я здесь, чтобы помочь, чтобы… Вернуть тебя домой. В целости и сохранности. Ты позволишь мне?       — Откуда у меня быть такому взрослому другу, — недоверчиво фыркает мальчишка, и замечает в чужом взгляде толику нежности.       — Мне хотелось бы думать, что я именно друг, — говорит Шен тихо и качает головой. — Ты не чувствуешь этого, но сейчас ты болен, и я хочу тебе помочь. Не могу не помочь. Но я не смогу этого сделать, если ты не позволишь.       — И чем же я болен? — снова ершится мальчишка, злясь из-за того, что он вынужден разговаривать с этим странным незанакомцем, неспособный защититься. Да пожелай этот человек, он сможет запросто навредить. Почему только до сих пор ничего не сделал?       — Это проклятие… — начинает Шен, но Муан тут же его перебивает:       — Ты его наложил?!       — Я бы никогда не навредил тебе, — Шен говорит и смотрит так серьёзно, что у Муана что-то внутри цепенеет. Он почему-то не может не поверить этим словам. — И тем более я никогда не наложил бы на тебя проклятие.       — Тогда зачем тебе помогать мне?       — Я ведь уже сказал, я твой друг. И я никогда не прощу себе, если с тобой случится что-то плохое.       — Но если на мне проклятие, то плохое со мной уже случилось.       Иногда слова бьют точнее оружия, и это именно тот случай. Увидев в чёрных глазах Шена невыносимую боль, затмившую страх, Муан честно жалеет, что вообще открыл рот. Потому что его слова имели куда большую силу, чем он мог предположить.       — Да, — признаёт Шен, опустив голову. — Случилось. И я сделаю всё, чтобы это исправить. Но если ты не позволишь мне… Я не смогу тебе помочь.       — В чём заключается… Моё проклятие? — настороженно уточняет Муан.       — Ты становишься моложе и забываешь. Всё, что было с тобой… На самом деле, я друг твоей старший версии. Ты старейшина пика Славы в ордене РР, один из самых знаменитых и величайших мечников. Мы были в стране фейри… И одна фейри сделала тебя молодым. Мы думали, что это скоро пройдёт, уходя из их страны, но это стало прогрессировать, становиться хуже… Так что я хочу вернуться и заставить ту проклятую фейри вернуть тебя.       История звучит так невероятно, что поверить в неё сложно. Но Гай верит. Протягивает руку, позволяет чужой энергии течь по его меридианам, облегчая боль, которой раньше не замечал.       А этот странный человек сжимает его ладонь бережно и мчится всё быстрее в гору. Муан едва за ним поспевает, ноги переставляет с всё большим трудом, пока, наконец, не спотыкается.       И заливается слезами.              Запачканные грязью колени заставляют подумать о маме, и маленькое детское сердце сбивается с ритма. Белоснежные одежды испачкались, и в мыслях не задерживается тот факт, что одежды эти странные и слишком большие для ребёнка. Слёзы сами собой текут из глаз, Гай никак не может остановить их, плачет только сильнее.       Эти белые одежды заставили его вспомнить о нежных руках мамы и скупой ласке папы. О тех простых вещах, которых у маленьких брата и сестры Муан больше никогда не будет. Гай честно старался держаться, быть сильным, каким всегда был отец, но эта маленькая беда с испачканной одеждой словно стала последней каплей. И всё, что копилось в душе, вырывается сдавленным рыданием.       А потом его обхватывают нежные руки. Не мамины — не такие ласковые, обнимающие чуть крепче, больше похоже на папу, но и не его тоже. Надежда, длящаяся лишь мгновение, разбивается, когда сквозь слёзы Гай разглядывает человека, который поднял его на руки: черноволосый, черноглазый, и совсем не похожий на родителей. Но так же бережно обнимающий. Так же ласково улыбающийся.       Страх не успевает задержаться в мыслях. Этот человек очень красив, только бледен, будто болен, и в глазах его стынет тоска и страх.       — Кто вы, дядя? — всхлипывая, уточняет Гай, чувствуя почему-то в душе, что этот человек никогда ему не навредит. Иначе не напомнил бы маму.       — Меня зовут братик Шен, — ласково улыбается красивый дядя. В его глазах сияют яркие золотые сполохи. А ещё блестят слёзы. Он их будто сдерживает, как Эра, когда устаёт быть сильной. — А ты — братишка Гай, правильно?       То, как человек обратился к нему, заставляет Гая невольно улыбнуться. Уважительно и ласково, снова напоминая о маме.       Мама. Папа… и где же Эра?       Удивление отступает, сметённое тоской. Родителей он уже не увидит, Гай знает это. Но где же Эра?       Он робко осматривается, но вокруг всё совсем незнакомое. И сестры нет. Страх окутывает маленькое сердце, и он снова громко всхлипывает. Неужели Эра тоже исчезла? Вдруг её Гай тоже никогда больше не увидит?       Эта мысль такая страшная, что он срывается, снова рыдает, так горько, что даже позвать сестру не получается. Но вскоре удивление снова захватывает его, потому что он чувствует, как дядя, ласково обнимающий его, куда-то бежит, с лёгкостью удерживая Гая на руках.       — Куда вы, дя… братик Шен? — сквозь слёзы выдавливает тот, стараясь рассмотреть, что их окружает. — Почему я здесь?       — Ты потерялся, — печально говорит красивый дядя, и руки его чуть сжимаются, обнимая крепче, когда он одним прыжком перемахивает через небольшую ямку. От него исходит приятное тепло, разливающееся по телу. — Но я нашёл тебя и спешу вернуть домой. Там тебя очень ждёт твоя сестрица.       — Эра в порядке? — тут же вскидывается Гай.              Ответа он уже не слышит.       Сильная встряска, мгновенное ощущение полёта, как когда он упал с высокой лавки, и, точно так же, как тогда, вместо удара — тёплые руки. Только поймал вовсе не отец, а какой-то человек, красивый, совсем как небожители из маминых сказок. Гай даже пальцы в его волосы запускает, не удержавшись. И заливисто смеётся от восторга — волосы мягкие-мягкие, как шёлк, как мамины, вот она удивится, когда он ей расскажет, что видел настоящего небожителя!       Только небожитель этот почему-то очень печален и как будто очень сильно боится. Он прижимает маленькое тело Гая к своей груди, оберегающе и осторожно. Он выглядит так, будто в самом деле с неба свалился: растрёпанный и потерянный.       Мама учила, что нужно помогать другим. И если кому-то грустно, то нужно хотя бы попробовать помочь ему. Поэтому Гай стирает маленькой ладошкой слёзы, дорожками бегущие по бледному лицу небожителя.       — Не плачьте, пожалуйста! — просит он. — Вы, наверное, потеряли дорогу домой, на небо? Не переживайте, мой папа знает всё на свете, он поможет вам! А мама сначала угостит вас вкусными лепёшками, и чаем ещё!       Эти слова, лёгкие и честные, заставляют небожителя улыбнуться. Из глаз его всё ещё струятся слёзы, но он уже не кажется таким испуганным и грустным. Гай улыбается, чувствуя, что поступил правильно. Когда они с небожителем придут домой, он обязательно расскажет маме, что, следуя её урокам, помог настоящему небожителю. Наверное, тогда на их дом сойдёт настоящая благодать!       — Хорошо, я постараюсь не плакать, — обещает красивый небожитель и тяжело поднимается.       Гай, поняв, что его держат на руках, даже не хочет капризничать и заверять всех вокруг, что он уже взрослый, и его не нужно носить. Ему так хорошо и тепло в объятиях небожителя, что веки начинают слипаться, а сон мягким одеялом укутывает, тащит в страну грёз. Гай засыпает, с досадой думая, что, наверное, это не по-настоящему, это ему приснилось, и маме он, конечно, расскажет, жаль только, угостить небожителя мамиными лепёшками не получится.       Но ощущение обнимающих его рук и исходящего от них тепла успокаивает.              Перед глазами мелькают картины.       Величественный бессмертный заклинатель, если не забравшийся на Небо, то стоящий перед его порогом. Прекрасный статный мужчина, рассказывающий о проклятии. Очень красивый дядя, обещающий вернуть его домой, к сестре. Небожитель из маминых сказок.       Все они — Шен. Шен, обнимающий неизменно ласково, испуганный, но старающийся поддержать Гая, успокоить. Спасти. Давящий ужас внутри, чтобы не напугать и не оттолкнуть. Каждый раз находящий верные слова, чтобы добраться до души.       Тот, к кому сердце тянулось в любой ипостаси.       Вот он — ответ, которого Гай так ждал, ярче и честнее любых слов. Доказательство, которого в глубине души готов был требовать, даже если понимал, что необходимости в нём нет. Знал на самом деле, что чувствует Шен, просто хотел… увидеть его решимость?       Шен лежит на земле, ужасно бледный и жмурящийся, с растекающимся в душе стылым страхом. Муан бросается к нему, рассматривает, понимая, как много сил этот невероятно нежный человек потратил, чтобы спасти его, Гая. Внутри поднимается такой ворох эмоций, такая огромная волна любви и теплоты, что на мгновение становится страшно, как бы она не затопила обоих. Это чувство слишком сильное, чтобы уместиться в груди.       И выход ему может быть только один.       Муан целует его, с ума сходя от рвущих душу нежности, любви и бесконечной признательности. От ослепляющего понимания: на месте Шена не может и никогда не могло быть никого другого. Потому что в том, что есть у них, Муан чувствует то, что видел в отношениях своих родителей. Что-то более глубокое, чем очевидные любовь, привязанность и преданность. Что-то, невыразимое словами, но настоящее.       Шен отвечает на поцелуй так же горячо, будто сам что-то для себя новое понял.       Наверное, они обсудят это. Позже. Когда разберутся с раздражающим ворчливым стариком, влезшим в их личный момент.