Предначертанное

Самое отвратительное, знать, что случится, но не иметь никакой возможности на это повлиять. Какой смысл быть сновидцем, если ты ничего не можешь в своей и чужой жизни изменить? Хелейна часто задавалась этим вопросом и осознала со временем лишь одно — люди боятся надвигающегося на них рока, и потому его отчаянно игнорируют. Не пытаются избежать, не пытаются сделать все, чтобы он не случился. Просто делают вид, что дамоклов меч не висит над ними вовсе. В детстве она ещё пыталась объясняться с матерью и ещё реже — с отцом. Но ни тот, ни другая не хотели смотреть на мир открытыми глазами. Отец — потому что правил через силу. Мать — потому что боялась всего на свете. Братьев она и вовсе в расчёт не брала, потому что мальчики, какого бы они ни были возраста, чаще всего были глупые. В один момент Хелейна устала вечно биться в дверь, которую ей никогда не откроют. Говорить со стеной, которая её никогда не услышит. Она многое теперь просто умещала в своей голове, но ни с кем не могла этим поделиться. Никого почти не допускала до своих мыслей, потому что не видела в этом нужды. Редкие обрывки бессмысленных в чужих глазах фраз срывались с её губ сами по себе, когда мать касалась её в задумчивом состоянии и притягивала внимание к себе. Хелейна не успевала закрыть рот, не успевала должным образом среагировать. Тяжесть слов, висящих у неё на языке, порой, была слишком велика. Её тяготило, что она знала больше других. Но ничего не могла сделать. За что Боги сыграли с ней такую злую шутку? Зачем давать такой дар той, кто не может повлиять ни на что? Единственная, кто могла и делала это, — влияла на себя, на судьбы других, — это была её старшая сестра. Рейнира. Втайне Хелейна восхищалась её смелостью, её мужеством. Её непокорностью и нежеланием мириться с предопределенностью. Смирение в ней появилось частично лишь с возрастом, и Хелейна радовалась, что в нем не было ничего похожего с тем, что было в её матери. Хелейна хотела бы быть на Рейниру хотя бы немного похожей. В ней же самой был заперт дух, жаждущий перемен, которому некому было открыться. Никто об этом не знал, но Хелейна с жадностью ожидала хотя бы жалких минут, чтобы побыть рядом со старшей сестрой (вдохнуть её запах, запечатлеть в памяти ее манеру речи, напитаться её диким огнем, который ни в одном из «зеленых» не горел). В её редкие дни пребывания в Королевской Гавани они почти не разговаривали, но часто обменивались взглядами. И у Рейниры не были ненавидящими её глаза. Она смотрела на Хелейну с пониманием и мягким материнским сочувствием. Хелейна ей невольно отвечала тем же. Она жалела старшую сестру, потому что понимала, что даже её сил не хватит, чтобы изменить некоторый считающийся традиционным порядок вещей — она любила ее мать задолго до появления Хелейны на свет, но не смогла бы с ней остаться, как бы того ни хотела. Иногда Хел казалось, что Рейнира видела более молодую Алисенту (или, быть может, даже себя) в ней. Поэтому так присматривалась. Поэтому выискивала её черты среди второй половины их семьи и отзывалась о ней более благосклонно, чем о братьях. — Ты любила нашу мать, верно? Хелейна задаёт неожиданно грызущий её изнутри любопытством вопрос прямо в лоб, когда Рейнира также неожиданно приходит в её покои во время вышивания. Рейнира застывает от него, словно пораженная каменной болезнью, но взгляда не отводит ни на секунду. Её длинные аккуратные, но не по-королевски истертые подушечки пальцев касаются тех вещей, что Хелейна собирала и находила бесценными среди других. У Алисенты когда-то тоже была тяга к собирательству. — Любила, — признается она, горько сглатывая и глухо прочищая горло. — Когда-то очень давно. И по-своему люблю по сей день. Она садится рядом, когда не видит в чужих сапфировых глазах ни капли неприязни или неприятия. Хелейна улыбается сама себе и вновь берётся вышивать стрекозу на одежке Джейхейры. — Я знала. Рейнира усмехается мягко и не перестает смотреть, как более короткие, но не менее красивые пальцы, чем у неё, управляются спокойно и ровно с иглой. — Почему же решила спросить? — Хотела услышать это от тебя. Хелейна вновь будто чуть оторвана от реальности и улетает она в свои мысли куда быстрее, чем Рейнира успевает её поймать. Они ещё сидят какое-то время рядом друг с другом в комфортной тишине, покуда в опочивальню не приходит Алисента. Она тревожно смотрит на дочь и на ту, кто находится рядом, но ничего не говорит. — Она тоже любит тебя. Хелейна говорит это в другую встречу. Когда они остаются наедине с Рейнирой возле окна в тронном зале — все заняты своими делами, обсуждением насущных проблем и тем, что у принцессы на подходе новый ребёнок. Рейнира от такой детской непосредственной прямолинейности теряется, ведь она успела отвыкнуть, чтобы при дворе кто-то говорил с ней о чувствах столь открыто. Чужих или своих, не так важно. — Я знаю, Хел. Но спасибо, что сказала мне. Хелейне кажется, что если она расскажет Рейнире все, судьба может измениться. Что, быть может, она не сможет заставить уйти судно с четко заданного курса, но сместит его в сторону, отнесет от беды, от скал, как волна или неожиданно сильное волнение в море. Хелейна не умела влиять и управлять другими, как Рейнира, она была слишком мягка, слаба и стеснительна. Но она знала, что можно вручить свои знания тому, кто сможет с ними что-то сделать. Возможно, дело было не только во снах. Не в том, что её мать до сих пор любила её старшую сестру. Даже не в том, что Эйгон и Эймонд её не до конца понимали. Хелейна не чувствовала себя среди своих «своей». А рядом с Рейнирой…она ощущала себя иначе. Она не чувствовала давления ожиданий и осуждения. В следующую встречу Рейнира проводит неожиданно ладонью по её щеке и поглаживает ту, привлекая взгляд Хелейны к себе. И это словно сигнал к действию — ты можешь рассказать мне все, что захочешь. Я выслушаю. Хелейна ощущает вновь ту незнакомую жажду, когда хочется наговориться с кем-то вдоволь. Оказаться услышанной. Но прежде чем какие-либо слова срываются с её языка, Хелейна подаётся вперёд и Рейниру целует. Неумело. Смазано. Боязно. Ей не было так страшно не быть принятой ни перед отцом, ни перед матерью, дедом или братьями. Было страшно именно сейчас, когда единственный осколок света мог потеряться из её жизни, отвернуться от неё и исчезнуть. Но Рейнира обхватывает лицо Хелейны и целует её не менее напористо в ответ. У Рейниры поцелуи по-мужски грубые, жаждущие, но нежности и страсти в них куда больше, чем было у Эйгона или Эймонда. Хелейне не нравилось целоваться с Эйгоном. Не нравилось иметь с ним детей. Она просто выполняла свой долг, делала то, что от неё было нужно. В Эймонде она искала утешения. Попытку скрыться от тревог и надоевших забот. С Рейнирой же… Хелейне нравилось целоваться. Позднее ужина в тот вечер после поцелуя они проговорили до самого утра, когда Хелейна вместе со служанками уложила детей спать. Рейнира пришла после них. Она слушала внимательно, иногда её идеально гладкий лоб покрывался хмурыми морщинками, но она Хел не перебивала. Быть может, до её сердца ещё можно было достучаться?.. — Почему ты не рассказывала отцу и матери? — Закономерный вопрос. Хелейна осекается и поток откровений перекрывается. Она обнимает жаждуще Рейниру за руку и устраивает голову на её плече. — Они слушают, но не слышат. В этом не было никакого смысла. Я думала, что остаётся просто жить здесь и сейчас. И наслаждаться тем временем, что нам отведено до…катастрофы. — Хелейна гладит большими пальцами Рейниру по бицепсу и жмется теснее. Сдавленно вздыхает. — Что нет смысла пытаться повлиять, если тебя никто не берет в расчёт. — Пока не захотела выговориться мне, да? — Рейнира тихо усмехается. Мягко даже. Хелейна вдруг говорит. — Мы обе матери. Любим наших детей. И материнство дало тебе то, за что можно было бы больше сражаться. Ты отличаешься от нашей матери и во многом ты лучше неё. — Рейнира пораженно молчит. Пока Хелейна говорит, она смотрит в сторону. Словно видит вместо выложенной камнем стены что-то совсем другое. — Тебя не парализует страх. Он даёт тебе пищу действовать и силу менять мир. Наша мать не такая. Она всю жизнь чего-то или кого-то боится. И я из-за этого становлюсь похожей на неё. А я не хочу. Хелейна неожиданно прячет лицо у Рейниры на плече и начинает тихо плакать. Будто прячется от монстра. Рейнира, переполошившись, сразу же берётся её успокаивать и поглаживать по голове, приговаривая: «тише-тише…». — Я думала, если тебя волнует будущее твоих детей, ты будешь за него мирно сражаться, Рейнира. Я этого очень хочу. Я не хочу у тебя забирать то, что твоё по праву. Ты можешь влиять на мир, как не могла и не могу я. У меня нет такой силы, как у тебя. Хелейна вдруг схватила Рейниру за плечи, глядя в её глаза. — Ради твоих детей. Ради твоей любви к нашей матери. Пожалуйста, Рейнира, борись. Рейнира смотрела на неё с лёгкой тоской и горечью на дне сапфировых глаз. Улыбалась снисходительно. — Говорят, чему быть, того не миновать, моя милая Хелейна. — Но ты можешь изменить ход этой истории. — Хелейна продолжала настаивать. — Так, как не может никто.

***

— Ей есть за что ненавидеть нас. Мать хочет отдать все, что полагается Рейнире, тебе, Эйгон. Эйгон пьяно смеётся. Хелейна с непроницаемым выражением лица занимается и дальше гобеленом. — Я что, виноват, что родился с членом между ног? — Нет. Но будешь повинен, как и Эймонд, в потери Рейнирой её детей. Эти слова посылают холод по комнате, в которой они сидели. Хелейна резко встаёт, откладывает законченную часть гобелена и подхватывает распущенную деревянным зажимом, чтобы та не разошлась до следующего раза. Эйгон смотрит пристально пуганно, прямо как мать и отец, в её спину. Хелейна же ощущает лёгкое удовлетворение от того, что начала наконец говорить о таких вещах вслух. Поцелуй с Рейнирой подарил ей язык и голос, чтобы петь её песни. Жаль только, что ничего толком это не изменит. Если Рейнира не использует сказанное Хелейной с умом, все останется на своих местах. Пожалуйста, сестра, будь умнее, чем предыдущие короли и королевы. Не становись их подобием. Не становись одной из них. Хелейна думает об этом столь часто и столь громко, что ей кажется, будто она заговаривается об этом уже велегласно. — Звучит так, будто ты ей симпатизируешь, — ядовито плюет Эйгон. — Да, — честно признается Хелейна, и ей самой странно, что в ней взялось откуда-то столько силы и храбрости, чтобы озвучить столь короткое, но обличающее слово. Она дрожащими пальцами сжимает стол, об который опирается, и думает, что с нетерпением ждёт следующей с Рейнирой встречи. Эйгон после этого разговора перестает приходить в её спальню окончательно. — Тебе нравится со мной общаться, потому что я похожа на матушку? Хелейна спрашивает в этот раз аккуратно. Рейнира тихо переливчато смеётся на её слова. — Как раз именно потому, что ты не похожа на неё, мне и нравится с тобой общаться, Хел. Они берут в этот раз на прогулку детей, те бегут впереди, пока сами матери остаются сзади. — Я бы хотела улететь отсюда, если честно. — Хелейна смотрит на дорожку, отводит взгляд, пока говорит. — Забрать детей и улететь жить в тихое место. — Что же мешает? — Рейнира, конечно же, спрашивает с широкой улыбкой. Хелейна смотрит наконец на неё и болезненно щурится. — Я — не ты. — В этих словах вся правда. — Я не настолько смелая, чтобы взять…и сорваться с места. Даже если от этого зависит наша безопасность. Рейнира понимает, что с ней делятся очередной тайной, которую никто больше не знает. Она вдруг берет Хелейну за руку и сжимает мягко, но крепко в своей ладони. — Если тебе будет нужна моя поддержка, Хелейна, я помогу тебе скрыться. Только скажи. Я найду для тебя безопасное место. «Может, даже рядом с собой», — об этом говорят Нирины глаза, и Хелейна впервые ощущает, что тяжёлая плита, давящая ей на грудь, теряет свой прежний вес. Ей становится легче дышать и, когда они доходят до Чардрева, она сама осторожно тянет Рейниру в тень, чтобы её поцеловать. Поцелуев с каждой встречей становится все больше. Желания — тоже. Хелейна не знала, что может кого-то так отчаянно желать. Что она вообще на это способна. Сестра не похожа ни на кого из их семьи, и это пьянит до безумия — Хелейна дожидается очередного окончания семейного застолья в надежде, что Рейнира к ней перед сном заглянет хотя бы на минутку. Злые сплетни, распускаемые служанками, не нравятся ни её матушке, ни Лариссу Стронгу — Алисента говорит, что дружба с Рейнирой, тем более такая тесна, ей, Хелейне, вредит. Хел её почти не слышит, когда мать ей это внушает. Она мыслями где-то далеко, где-то там, в прошлом, когда дороги Алисенты и Рейниры разошлись. Интересно, что было бы, не случись это?.. «Хелейна, она опасна. Она прямая угроза тебе и твоим детям. Их наследию», — пытается донести до неё мать. Хелейна выходит из транса и смотрит более чем прямо. Говорит внезапно связано. «Ты угроза для неё, её короны и её детей, матушка. Я видела это во сне. Ты захочешь возложить корону Эйгону на голову, вопреки тому, что он этого не заслуживает». Рейнира приходит к ней, тихо притворяя дверь. На ней сегодня чёрное расшитое красными рубинами платье. В ней чувствуется живая сталь и огонь. Дышащий не спящий вулкан. Хелейна смотрит на неё прямо со свойственной ей недавно приобретенной жадностью — её сдержанность нуждалась в её разнузданности. Её точащая острые камни вода нуждалась в её огне. Когда Рейнира оказывается рядом, в ней чувствуется прорва энергии. Она заполняет дыру в Хелейне полностью, заставляя чувствовать себя живой. Хелейна же сегодня была в черно-зеленом длинном платье в пол, отделанном изумрудами. Нира отмечает, какое оно красивое, когда его неаккуратно с неё снимает, и говорит, что без него Хелейне только лучше. Что она красивая. Что у неё тонкая лебединая шея, в которую до красных отметин хочется впиваться. У Рейниры длинные пальцы и их куда более приятно ощущать внутри, чем было член Эйгона. Хелейна забывается и забывает, как дышать, когда сестра, почти не раздевшись сама, но раздев полностью ее, берет её сначала рукой, а потом языком прямо на их с Эйгоном общей постели. Хелейна тянет Ниру нетерпеливо за волосы, стараясь стать с ней только ближе, Рейнира ухмыляется, как кто-то вышедший из пекла, темно и алчно. Так делал их дядя Деймон, и сходство с ним было сейчас просто поразительным. Она смотрит Хелейне призывно прямо в глаза, пока её язык касается сначала её чувствительного комка нервов, а потом теряется глубоко где-то внутри, намного ниже. Хелейна откидывается на подушки и выгибается на них, подтягивая к себе колени и ноги, но при том тазом двигаясь навстречу языку Рейниры. Плотские удовольствия все-таки могли быть приятными, если к ним подходить с умом. Хелейна думает после этой ночи о том, что её мать лишила себя многого. Может, даже всего в лице Рейниры, чего ей самой не доставало в себе. Рейнира гладит её по голове, перебирает бережно светлые волосы, рассыпавшиеся по плечу, и вдруг говорит. — Я не смогла увезти твою мать отсюда, но тебя я заберу. И у Хелейны впервые становится спокойно на сердце, как не было никогда за её короткую тоскливую жизнь.