"Потому что мой брат... самый... замечательный... человек... на свете..."
Шинадзугава резко тряхнул головой, отгоняя воспоминания о брате. Его последние слова, как назло, продолжали звучать в мыслях, заглушая другие, счастливые воспоминания. Бывший столп часто тайком подглядывал за ним во время тренировок, после чего поливал грязью и оскорблял всеми возможными ругательствами. Но гордился. Страшно гордился своим братишкой. Пусть Генья не может использовать дыхания, пусть поедает плоть демонов, пусть стреляет из обреза, но он продолжал тренироваться, продолжал совершенствоваться. Санеми был искренне рад, когда брат сдружился с Танджиро и его компашкой, теперь ему будет не так одиноко в штабе истребителей. За каждое грубое слово хотелось отрезать язык и сжечь его на костре, но других вариантов Шинадзугава не видел. Или не хотел видеть. Господин Убуяшики часто советовал ему просто поговорить, но Санеми его не слушал и, как и всегда, делал по своему. А теперь жалел об упущенном времени и возможности. Под ногой что-то звякнуло. Шинадзугава наклонился, взялся за рукоять клинка и, увидев гарду, застыл на месте. Два полых тускло-коричневых овала, перекрывающие сердцевину клинка. Слишком знакомый узор. Узор его катаны. Слишком мал шанс того, что клинок действительно принадлежал Генье, ведь тот погиб до обрушения Крепости, на месте которой сейчас находилась груда дерева и камня. Но надежда уже расползлась теплом по всему телу и навязчивые мысли всё сильнее лезли в голову. Санеми принялся осматривать ближайшие куски домов, стирая пальцы в кровь. Он не мог думать ни о чём, кроме этого несчастного клинка, надо было ему наступить именно на него. Шинадзугава не первый раз приходил в этот город. Сам не знал зачем, но в первый раз он пришёл сюда случайно, когда решал, что ему следует делать дальше. Среди руин, как оказалось, неплохо думается, не смотря на всё, что здесь произошло, поэтому Санеми приходил сюда два-три раза в неделю, сбегая из больничной палаты. Пальцы наткнулись на что-то мягкое. Дрожащими руками Шинадзугава приподнял особенно крупный кусок камня и вытащил из-под него довольно большой лоскут обгоревшей сиреневой ткани. Кулак непроизвольно сжался, Санеми ощутимо прикусил губу, чтобы сдержать накатившие на глаза слёзы. Воспоминания нахлынули с новой силой, выбивая первые всхлипы из груди бывшего столпа. До этого момента он будто бы до конца не осознавал, что Генья погиб, думал, что вернётся в поместье и услышит, как братишка сейчас тренируется с остальными, а всё произошедшее было просто плохим сном. Да, Санеми ясно помнил, как тело младшего брата рассыпалось в пепел буквально у него на руках, но только сейчас, сжимая этот несчастный оборванный кусок, осознание ударило по нему, словно током:Геньи больше нет и попросить прощения за все те обидные слова он не сможет.
Горячие слёзы неконтролируемым потоком хлынули из глаз, скатывались по ладони, прижатой ко рту, и с тихим звоном падали на клинок. Первые утренние лучи упали на лицо Санеми, постепенно спускались вниз, на перебинтованную, резко вздымающуюся грудь, перешли на грязные пыльные руки и, наконец, соскочили на лоскут, обводя неровные чёрные края. Казалось, ещё чуть-чуть, и он сгорит как только Солнце полностью покажется из-за горизонта. Шинадзугава чуть сгорбился, прижал ткань к груди, словно пытался защитить то единственное, что осталось от Геньи. Несколько раз рвано выдохнул, до последнего сдерживая нарастающую истерику, медленно поднялся с места и, сжав в здоровой руке катану, направился в поместье. Глициния плотным пурпурным куполом укрывала достаточно большой холм, на котором располагалось общее кладбище истребителей. У подножья холма располагалось кольцо могил истребителей ранга Мидзуното, которые только-только прошли испытание, и чем ближе вступивший на гору поднимался к вершине, тем выше становился ранг погибшего. Санеми задержался в кольце Киното, у могилы Масачики, своего погибшего друга. Вкратце пересказал последние события, несколько раз извинился, что не может задержаться ещё чуть дольше, направился к самому верхнему кольцу. Казалось, если Шинадзугава не отправится прямо сейчас, то уже не сможет осуществить задуманное, банально не хватит сил. В ходе обсуждения было принято решение похоронить участников сражения против Мудзана в кругу столпов. Санеми медленно прошёл вдоль мраморных плит, останавливаясь у белоснежных, ещё не заросших мхом и травой надгробий, и ласково проводил по ним рукой, навсегда прощаясь с павшими товарищами. В могилу Шинобу опустили небольшую шкатулку с её личными вещами, которые собрали девочки из поместья Бабочки, Канао украсила плиту самодельными бабочками и в самом центре оставила первую заколку, подаренную Кочо. В могилы Канроджи, Игуро и Химеджимы сложили их оружие, обмотанное в точные копии их цветастых хаори. Санеми и Гию за прошедший месяц часто пересекались здесь, вспоминали забавные моменты с тренировок или просто делились какими-нибудь сплетнями, делали всё, что угодно, лишь бы не оставаться в одиночестве, наедине со своими мыслями. Шинадзугава резко остановился у очередного надгробия. На белом камне аккуратным почерком выведено "Шинадзугава Генья". Взор снова начал размываться от слёз. Санеми сильно зажмурился, смахнул лишнюю влагу с глаз и принялся раскапывать относительно свежую могилу. Грязными руками аккуратно достал из ямки деревянную шкатулку. Крышка открылась с еле слышным скрипом и Санеми увидел на бархатном дне пару круглых пуль и зуб. Погладил пальцами идеально круглую дробь, накрыл содержимое фиолетовым лоскутом, в последний раз сжал в руках шкатулку, и, опустив её обратно, засыпал ямку землёй. Выпрямился и выставил перед собой руки с лежавшей на ладонях катаной, которая будто потяжелела в несколько раз, и замер, прикрыв глаза. Шинадзугава слушал, как ветер шелестит в ветвях глицинии, как птица садится на землю в поисках зерна, как маленький зверёк копошится в корнях дерева. Сейчас он слышал, что ему говорит природа, жаль только, что слышать он научился, когда стало слишком поздно. Солнце достигло зенита, когда по щеке бывшего столпа скатилась очередная слеза. Стоило ей упасть с подбородка, как Шинадзугава с громким, полным отчаяния криком развернул клинок остриём вниз и воткнул катану глубоко в землю, по самую рукоять. Он больше не сдерживал рыданий. Склонившись у могилы младшего брата, он молил о прощении за каждое оскорбление, брошенное в его адрес, за каждый косой взгляд, за всё то пренебрежение и агрессию, с которыми Санеми старался выгнать истребителя из своей жизни. Тёплый ветерок коснулся щеки бывшего столпа. Горло саднило от криков и рыданий, глаза ещё больше покраснели, а рукоятка клинка чуть погнулась, так сильно он сжимал меч. - Прости меня, отото... - последнее, что прошептал Шинадзугава. Он медленно поднялся и, бросив ласковый взгляд на мраморную плиту, направился к своему поместью, чтобы собрать вещи и покинуть организацию истребителей, уйти снова в одиночестве, уйти навсегда.