Контроль

Ночной бар призывно сияет разноцветными неоновыми огнями. Из дверей доносится громкая музыка. Марти паркует машину на стоянке — резко, неудачно, взвизгнув шинами по асфальту и чуть не врезавшись в чужой бампер. Чёртовы нервы… …чёртов Раст. Он ведь сегодня совсем не собирался в бар. Да, в таких местах, как это, всегда можно найти женщину, ищущую приключения на одну ночь, — но сегодня ему хотелось не этого. Сегодня… чёрт. Сегодня ему хотелось провести ночь с Растом. И ведь всё так удачно сложилось. Он с утра сказал жене, что, скорее всего, заночует на работе, и та поняла, что не на работе, а у Раста, и всё было хорошо, к Расту-то она не ревнует… Ну почему ему не попался напарник и любовник… без тараканов в голове?! Марти со злостью бьёт рукой по рулю, вылезает из машины и сильнее, чем следовало бы, хлопает дверцей. Чёрт. Чёрт. Не сегодня, видите ли. Сегодня ему не хочется. Нет настроения. Ломается… ломается, блядь, почище любой бабы. Хотя так-то никаких бабских замашек в нём нет. Не сегодня. Дай отдохнуть. Побыть наедине с собой… мать его так. Вот что ему делать, скажите на милость, — наедине с собой?! По сотому кругу переваривать в голове мысли о работе? Им её и так хватает — работы. Нет бы отдохнуть, расслабиться — вдвоём… Ну и ладно. К чёрту тебя, Раст. Не уламывать же мне тебя, правда? Не хочешь — не надо. Вот подцеплю сейчас какую-нибудь красотку, и будет лучше, чем с тобой. По крайней мере, без мозгоебли. И жена всё равно сегодня домой не ждёт. Остановлюсь в мотеле — а может, красотка попадётся такая, что пригласит к себе домой… Ладно. Чего загадывать наперёд. Там видно будет. Марти широкими шагами идёт к дверям бара, когда его трогают за локоть. — Эй… Привет. Он останавливается. Поворачивается, быстрым оценивающим взглядом окидывает в неверном свете неоновых огней стоящую перед ним девушку. Короткие и завитые тёмные волосы, резко контрастирующие с бледной — возможно, от пудры — кожи, ярко-красная помада, блестящая мини-юбка… Миленькая. Возможно, несколько излишне вульгарная на вкус Марти — слишком открытая одежда, слишком эксцентричный макияж, — но миленькая. И даже если вульгарная — точно не проститутка. У тех взгляд другой — а у этой, несмотря на зазывную улыбку, в нём что-то робкое и просящее. И на наркоманку не похожа. Чистенькая, свеженькая, взгляд трезвый… — Привет, — дружелюбно откликается Марти, и девушка улыбается шире. — Купишь мне выпить? Что ж, почему бы и нет. Под его понимание красотки на одну ночь эта девушка вполне подходит. В голове мелькает: а не слишком ли она молоденькая? На вид от силы лет двадцать… Ну и ладно. Он тоже, вообще-то, не старик. — Куплю, — он отвечает улыбкой на улыбку девушки и подставляет ей локоть. — Пошли? Марти кивает в сторону бара, но девушка вдруг переминается с ноги на ногу и дёргает плечиком. — Может… возьмёшь на вынос? Не хочу… внутрь. Шумно, людно… Вот даже как. Значит, сразу хочешь туда, где мы останемся наедине? — Хорошо, — легко соглашается Марти и, уже сделав шаг к бару, спрашивает через плечо: — Ты что будешь? Девушка по-детски радостно подскакивает на месте. И как только лодыжку не сворачивает — учитывая босоножки на высокой платформе. — Фруктовое пиво, если можно! — Всё, что захочешь! — Марти весело машет ей рукой и заходит в бар. Ну и к чёрту тебя, Растин Коул… — …Ух ты, — радуется девушка, увидев в его руках четыре бутылки пива — две обычного и две фруктового. — На две я не рассчитывала. Марти смеётся — её детская непосредственность нравится ему всё больше. Всё хорошо. Всем весело. И никто не мрачнеет посреди нормального разговора и не ебёт мозги. — Мог бы купить и больше, — говорит он. — Но мы же не хотим слишком сильно напиться, правда? К тому же, я за рулём. — Да, — соглашается девушка. — Да, конечно. Да я и с двух буду пьяная, я вообще быстро напиваюсь. — Поехали отсюда? Куда-нибудь… где не шумно. — Ага. Они садятся в его машину. Марти заводит двигатель, трогается с места. — Я Линн, — сообщает девушка, сидя вполоборота к нему и, кажется, чуть ли не с искренним любопытством разглядывая. Присматривается, точно ли он годится на роль случайного любовника? Да не бойся, детка, прекрасно гожусь. — Я… Линн вдруг наклоняется к нему и быстро кладёт тонкие, холодные от пивных бутылок пальчики на губы. — Тш-ш-ш… Давай ты будешь моим таинственным незнакомцем? Безымянным? Марти смеётся громче. Может, это у неё и придурь — но точно не из тех, которыми ебут мозги. И раз хочет таинственного незнакомца, значит, точно не рассчитывает на что-то больше одной ночи. — Как пожелаешь, милая. Поехали в мотель? Тут недалеко. Линн ёрзает на сиденье и хмурится. Неужели внезапно передумала?.. Что ж, если так, он не против выпить пива и разойтись друзьями. Угостить красивую девушку всё равно приятно — а найти новую он за этот вечер ещё успеет. — Слушай… а давай… просто куда-нибудь… где никто не ходит?.. И… ну, просто в машине… да?.. Теперь уже хмурится Марти. Зачем, чёрт возьми, предлагать секс в машине, когда тебе готовы оплатить мотель с нормальным номером и кроватью? Кажется, заметив его колебания, Линн наклоняется ближе и хватается за отвороты пиджака. — Это будет наше маленькое ночное приключение, — шепчет она ему в губы, и её дыхание отдаёт слабым привкусом сигарет и более сильным — фруктовой жвачки. — Тайное. Только для нас двоих. Да? Нет, всё-таки она с прибабахом… Ну и ладно. Может, это такая романтика — в её понимании. Почему бы и нет. Хоть не где-нибудь под мостом предложила — уже хорошо. А в своей машине Марти, в общем-то, не против. Линн, видя, что он не возражает, внаглую просовывает ему ладошку между ног. Трёт сквозь брюки промежность — и Марти выдыхает сквозь зубы. — Да. Да, поехали. Ладно. Просто нимфоманка со своеобразными представлениями о романтике. Поди их до конца пойми — женщин. И мужчин, чёрт возьми, тоже… Всё. Хватит. Линн — прекрасный вариант на этот вечер. А в мотеле он потом может заночевать и один — не возвращаться же после неё к жене. Марти выкручивает руль и сворачивает на боковую улицу. Слышит, как рядом щёлкает зажигалка. — Будешь? Сигарету? — Я обычно не курю. — Ой, — в голоске Линн слышится виноватый испуг. — Прости. Мне показалось, у тебя тут накурено… — Это мой друг. Вечно изо рта не выпускает. — Мне… затушить? — обида снова придаёт голосу девушки полудетские нотки. — Нет, конечно, — поспешно успокаивает её Марти. — И… ладно, дай я разок затянусь. Линн хихикает и подносит сигарету к его губам. Ночь жаркая. Открыть бы в машине все окна, но — точно не сейчас, когда они здесь вдвоём. Закуток, в котором Марти припарковался, конечно, совсем глухой, и чёрта с два тут кто-нибудь шляется ночью, — но тем не менее. Холодное, не успевшее нагреться пиво примиряет с жарой. Они перебираются на заднее сиденье, пьют, Линн курит, время от времени давая затянуться и ему. Первая лезет целоваться, начинает развязывать его галстук. От неё пахнет табаком, как от Раста, и духами, как от Мэгги. Хотя, пожалуй, Мэгги пользуется более деликатными ароматами и льёт на себя явно меньше — а от Раста, наоборот, сигаретный запах гораздо сильнее. Чёрт. Самое распоследнее дело — трахаясь с кем-то одним, думать о других. — У тебя стёкла не тонированные?.. — Что?.. А, нет. Извини. — Ничего… Ой, газета! Я ей закрою, да? Линн разрывает обнаружившуюся в машине газету на листы и закрывает ими окна. Быстро, умело — такое ощущение, что не в первый раз. Снова хихикает, толкает Марти в грудь, заставляя откинуться на сиденье, и забирается на него верхом. — У меня… — Всё в порядке, — быстро успокаивает его Линн. — У меня есть. Презерватив у неё правда оказывается — в сумочке. Подготовленная, блин. Ну и неудивительно. Она ведь этого и искала, верно? Мужчину на одну ночь. — Ну вот и готово, — довольно сообщает Линн, разобравшись с презервативом. — Сейчас… Марти притягивает девушку к себе за бёдра и ловит губами её губы. Вкус сигарет, фруктового пива и, кажется, очень дешёвой помады. Чёрт возьми. Не перемазаться бы. Ладно. Потом. Всё — потом… Они в самом разгаре процесса — она на нём, он в ней, его руки мнут её грудь (лифчика под задранным до ключиц топиком не оказалось и в помине), она держится за его плечи, — когда снаружи машины в тишине закоулка слышится громкий лязгающий звук. Марти понимает сразу: кошка. Чёртова кошка прыгнула на крышку мусорного бака. Ему доводилось слышать этот звук не раз и не два — а люди шумят совсем иначе. Но у Линн опыта «ночных приключений» явно меньше, чем у него, — и она пугается. Сильнее сжимается на нём — на секунду ему кажется, что он сейчас кончит, — вцепляется в плечи, склоняется ниже, приникая всем телом… Чёрт знает как, но именно в этот момент, глядя в её лицо с размазавшимся от беспорядочных поцелуев макияжем и приоткрывшимися от испуга пухлыми губками, он с отчётливой ясностью понимает: нифига ей не двадцать. И… и близко не восемнадцать. Ей, скорее всего, едва исполнилось шестнадцать. Как он… как он, мать его трижды, не заметил этого раньше?! Грудь у неё, конечно, не меньше третьего размера, но личико под всей этой штукатуркой — совсем ещё детское. И нежный звонкий голосок, и то, что ему показалось милой ребячливой непосредственностью — ну ещё бы ей не быть ребячливой, она просто ведёт себя в соответствии со своим возрастом… И испуганное выражение лица у неё сейчас — совсем как у одной из его дочерей, вбежавшей ночью в родительскую спальню с жалобой, что под кроватью, кажется, сидит чудовище. Папа, ты можешь взять пистолет и его напугать? Ну конечно, милая. Папа всегда будет на страже вашего сна. Блядь… Поэтому Линн и не хотела заходить с ним в бар — боялась, что охрана спросит у неё документы. И в мотель отказалась ехать по этой же причине. А ещё — потому что на ночь родители ждут её дома. А значит, можно развлечься с незнакомцем в его машине, но никак не ночевать в мотеле. Чёрт. Чёрт. Блядь!.. От понимания того, что трахается с несовершеннолетней, у него должно бы нахрен упасть — но, что самое мерзкое, нифига не падает. Ну ещё бы — она так на нём сжалась, и его руки всё ещё на её оголённой груди… — Я испугалась, что там копы, — почти виновато шепчет Линн ему в шею, обдавая тёплым дыханием и запахом пива и сигарет. — Там же… там же не копы?.. Папа, ты же прогонишь чудовище из-под моей кровати? — Нет, точно не копы, — Марти перемещает руки с её груди на спину, пробует успокаивающе обнять — и получается, что прижимает к себе ещё сильнее. — Это кошка. Линн тут же успокаивается и весело хихикает. — Кошка? — Точно. Я знаю, как они прыгают. А вообще, — он пробует пошутить, проводит ладонью по её спине, но чёрт, всё равно получается, что ласкает, — не бойся копов так сильно. Они не такие уж страшные ребята. Блядь. Блядь… Детектив Харт, вас застали в машине с несовершеннолетней… Блядь. И несмотря на все эти мысли, у него по-прежнему стоит колом. Ну простите — если уже встал, и если ты уже в женщине (блядь, добро бы — в женщине…), так просто не упадёт. Линн смеётся. Гладит маленькими ладошками его лицо, убирает упавшую на лоб прядку волос. — А у тебя были приводы? Вот же ж… — Слушай, — он пытается пошевелиться под ней, и получается, что опять двигается — внутри неё. — Сейчас не самый подходящий момент… — Да-да, прости, — поспешно откликается Линн и, чёрт побери, снова начинает усиленно на нём ёрзать. — И я же забыла… ты — мой таинственный незнакомец… значит, я ничего не должна о тебе знать… Блядь. Блядь!.. Наверно, если бы у него упал, было бы проще. Можно было бы сказать — прости, милая, я тоже испугался, что там копы. Нет-нет, я не импотент, но — знаешь, как оно от страха бывает? Всего хорошего, давай я тебя подвезу, куда скажешь… Или — чёрт, возможно, он должен скинуть её с себя прямо сейчас. Хоть и стоит, блядь, до боли, и больше всего — несмотря ни на что — хочется кончить. Но — сука, а какая теперь уже разница? По закону… по закону преступление и так, и так совершено. Он купил ей выпивку, он начал её трахать — и если не дотрахает до конца, вины это с него не снимет. А может, если не дотрахать до конца, у неё наоборот случится какая-нибудь психологическая травма. Решит, что это она сделала что-то не так, будет потом терзаться… Подростки, блин. С ними же надо быть аккуратнее… как все говорят. Чёрт!.. — Ты клёвый, — в довершение всего, в преддверии оргазма у Линн, похоже, начинается повышенная болтливость. — А то попадались мне… то член маленький, то кончит за полминуты — никакого удовольствия… Ну конечно. Ровесники, небось. У подростков обычно долго держаться не получается. И после неудач с ними она переключилась на мужчин постарше. Чёрт… — Ш-ш-ш, — на эрекцию хаос мыслей в голове по-прежнему не влияет, и Марти делает единственное, что приходит ему на ум: прижимает к губам Линн ладонь, размазывая и по ней её чёртову помаду. А он ещё думал, почему на ней хорошая одежда, и при этом — дешёвая мажущаяся косметика!.. Разумеется — одеждой обеспечивают родители, а на косметику приходится тратить карманные деньги, которых вряд ли сильно много; вот начнёшь зарабатывать сама — тогда будешь покупать себе что захочешь… Блядь. Ладно. Сейчас — хотя бы заткнуть поток её откровений о предыдущих ёбарях. Линн не против. Даже пытается целовать его ладонь, касается кончиком языка — а потом сжимается особенно сильно, приглушённо стонет, и он тоже, выдохнув сквозь зубы, кончает. Чёрт. Преступление доведено до конца. Линн, за несколько секунд переведя дыхание, быстро слезает с него и деловито начинает приводить всё в порядок. Выбрасывает в окно машины использованный презерватив, убирает газеты, оправляет одежду, натягивает трусики… — Я поправлю макияж? Можно? Блядь, ей что, попадались те, кто вышвыривал из машины сразу после секса? — Да… Да, конечно. Можешь не спрашивать. Они снова перебираются на передние сиденья. Линн щёлкает замочком сумочки, достаёт косметичку. Быстро подкрашивает лицо, взбивает растрёпанные кудряшки, снова поворачивается к нему. — Ой, я тебя измазала! Сейчас, у меня есть влажные салфетки… Он не успевает ничего ответить — она уже достаёт из сумочки упаковку, открывает и начинает старательно вытирать свою проклятую помаду с его лица и шеи. Скомканные салфетки тоже отправляются в окно — что ж, экологии этого закоулка всё равно уже ничто не поможет. — Дай я тебе галстук завяжу… не бойся, я умею… На ком научилась — на предыдущих партнёрах? Вряд ли — большинство из них едва ли носит галстуки. Скорее всего… …скорее всего, блядь, утром помогает собираться на работу отцу. Примерная дочка, почти что гордость семьи; жаль только, каждый день допоздна гуляет с подружками. Может, даже про алкоголь и сигареты родители не догадываются. Для этого и жвачка. А если и догадываются — да-да, просто попробовала с подружками. Никаких мальчиков, мам, пап, вы что, мне не верите? Блядь… Хочется схватить её за плечи, встряхнуть и заорать: сколько тебе лет? Почему вместо девичьих пижамных вечеринок с шушуканьем об одноклассниках ты цепляешь возле баров взрослых мужиков? Но об этом спрашивать нужно было раньше. А он не спросил — видел полудетское, чересчур сильно намакияженное личико, и даже не задумался, что она может оказаться несовершеннолетней. Просто милая детская непосредственность. У взрослой девушки. Ну конечно. Как же вы облажались, детектив Харт… А теперь с ней про возраст вообще не заговоришь — и воспитательную беседу не проведёшь. Он её, блядь, трахнул — и по закону именно она имеет право его обвинить. И может обвинить. Если её разозлить. Знает он уже, на что способны обиженные женщины — причём взрослые, а уж если говорить о подростке… Блядь. Блядь!.. Детективы, откуда я знал, что ей нет восемнадцати? Она сама ко мне клеилась, у неё грудь как у взрослой… Как я мог спросить у неё возраст? Любая совершеннолетняя девушка на такой вопрос разозлится — и будет права! Я не виноват, это её родители должны были за ней следить… Чужие слова — слова многих и многих, кого уличили в связях с малолетками — вихрем крутятся в голове. Произносимые, чёрт подери, собственным голосом. — Давай я отвезу тебя домой, — говорит Марти вслух. — Где ты живёшь? Линн снова хмурится. На секунду прикусывает губку. — Слушай… я живу не одна… Ну конечно, не одна. В твоём возрасте жить одной запрещено законом. — Моя семья не любит, когда… когда меня подвозят парни, — говорит Линн, улыбаясь милой извиняющейся улыбкой, но при этом избегая смотреть ему в глаза. — Тут не очень далеко, я сама дойду… — Ну уж нет, — даже если уже облажался по полной, всё равно — будь он проклят, если отпустит эту девочку идти пешком по ночным улицам. — Уже поздно. Слушай, — Линн продолжает неуверенно ёрзать на сиденье и бегать глазами по сторонам, и Марти приходится успокаивающе положить ладонь ей на запястье, — у меня нет намерения знакомиться с твоей семьёй, хорошо? — Линн наконец смотрит ему в глаза, хихикает прежним весёлым смешком, и он продолжает: — Я остановлюсь где-нибудь за углом. Скажешь, где. Но одну тебя не отпущу. Ночью бродить по городу опасно. — Ладно, — Линн откидывается на спинку сиденья и весело добавляет: — Ты хороший. Чёрт… Он останавливает машину там, где сказала Линн. Она в последний раз бросает взгляд в зеркало и поправляет волосы — а Марти, долю секунды помедлив, лезет за бумажником и достаёт из него смятую двадцатку. Мелькает мысль, не дать ли побольше. Но — чёрт, ему ещё кормить семью. На зарплату штата сильно деньгами не нашвыряешься. — Вот… возьми. Лицо Линн вспыхивает гневным румянцем. Даже под пудрой видно. — Я не проститутка! — Ну что ты, я не к тому… Просто хотел тебя ещё чем-нибудь угостить. Шоколадкой там… не знаю. А сегодня ведь уже поздно, так? Купи себе что-нибудь от меня завтра. «В школьном автомате», — услужливо добавляет внутренний голос. Блядь. Чёрт. — Тогда ладно, — Линн тут же опять веселеет, забирает купюру и прячет её в свою сумочку. — Хорошо. Обязательно куплю. «На перемене». — Ты славный, — получает он ещё один комплимент, и Линн, обхватив ладонями его лицо, крепко целует в губы — чёрт, снова эта помада. — Правда. Может, ещё пересечёмся… как-нибудь? — Как получится, милая. «Да не приведи Господь». Она уже открывает дверцу и собирается вылезти из машины, когда Марти удерживает её за запястье. — Постой… — Да?.. — Будь осторожна, — голос звучит хрипло; приходится прокашляться. — Знаешь… не все парни… такие же славные, как я. Линн громко хохочет. Отбегает от машины, машет ему рукой. — Не бойся, я везучая! Она заворачивает за угол. Марти, не выдержав, выходит из машины и делает несколько шагов, смотря ей вслед. Был случай, когда женщину ограбили и убили на пороге собственного дома… Линн начинает идти тише. Почти бесшумно исчезает за дверью одного из домов. Окна тёмные. Возможно, её родители уже легли спать. Она просто гуляет с подружками. Просто привыкла возвращаться поздно. Ничего страшного. Блядь… Шумно выдохнув, Марти возвращается к машине. Открывает окна — салон весь пропах сигаретами, духами и, чёрт побери, сексом. Как же вы облажались, детектив… Руки на руле начинают дрожать. Приходится сжать его сильнее. Шины взвизгивают по асфальту. Марти уже знает, куда едет. Раст как будто не удивляется, увидев напарника у себя на пороге. Несмотря на то, что несколькими часами ранее дал ему на эту ночь от ворот поворот. Впрочем, Растин Коул вообще редко показывает эмоции. А что он думает про себя — поди пойми. — Марти, — он вынимает изо рта неизменную сигарету, и недовольство в голосе почти незаметно — если заметно вообще. — Я же сказал — не сегодня. Что, — похоже, до Раста доносится запах духов Линн, — обладательница жуткого парфюма так тебе и не дала, и ты решил снова попытать счастья со мной? С-с-сука. — Раст, — выдыхает Марти, и в глазах напарника что-то едва уловимо меняется — тот замечает, в каком он состоянии. — У тебя… у тебя сейчас есть право меня арестовать. Раст молча хватает его за локоть и затаскивает в дом. Запирает за ним дверь, снова поворачивается лицом к лицу. — Что ты натворил? Эмоций по-прежнему не понять, но выглядит Раст гораздо более собранным, чем секунду назад. И выталкивать Марти со своим «давай не сегодня» точно не собирается. На самом-то деле на него всегда можно положиться. Когда дело становится серьёзным. — Трахнул несовершеннолетнюю, — выпаливает Марти, а в висках у него стучит: докатился, этого следовало от тебя ожидать, детектив Харт… — Купил ей выпивку, а потом трахнул в своей машине. Я не знал, сколько ей лет! — голос срывается, Марти сглатывает и усилием воли заставляет себя продолжить: — Не спросил. Не подумал. Да, вины это не снимает. Понял уже… уже когда мы… надо было остановиться, но у меня даже не упал… и смысл — преступление уже совершено… довёз до дома, сунул двадцатку… она не проститутка, просто — пусть купит себе какую-нибудь вкусняшку, блядь… Он взъерошивает ладонью волосы. Прерывисто вздыхает. Раст продолжает внимательно слушать — как на допросе. Только сигарету свою в импровизированной пепельнице затушил. — Если хочешь, можешь записывать показания, — голос дрожит, и самого Марти тоже начинает колотить крупной дрожью. — В свой чёртов талмуд. Я… я, если надо, повторю… от своих слов не откажусь… но блядь, я не знал, я правда не знал… да, все так говорят, это не снимает вины… блядь, Раст, мои дочери ненамного её младше!.. А она… вырядилась, размалевалась, цепляет возле баров мужиков… я думал, она старше… а я вообще хотел сегодня с тобой, а ты не хотел, я решил — ладно, подцеплю какую-нибудь красотку… подцепил, блядь… Он умолкает. Вглядывается в лицо Раста, ожидаемо пытаясь найти в нём презрение. Не находит — и, не выдержав, поддёргивает рукава пиджака и протягивает руки вперёд. — Ну? Арестуешь? Вышвырнешь за дверь? Или как? Раст смотрит, молчит. Не спеша, словно раздумывая, идёт к стулу у дальней стены, на котором висит форменный пиджак, залезает в карман. Марти видит, как поблёскивает сталь наручников в неярком освещении комнаты — у его напарника всегда полусумрак. Несколько шагов, и он едва успевает заметить, как Коул берёт его за запястье и, в одно движение развернув лицом к стене, защёлкивает наручники. Обхватывает поперёк груди рукой так, что ещё немного, и мог бы поломать рёбра. Марти издаёт сдавленный звук — то ли отчаяния, то ли покорности. Раст чувствует, как его сердце бьётся между собственной грудной клеткой и рукой, словно не в силах решить, в какую сторону выброситься из тела прочь. Своё сердце он сейчас почти не слышит. Марти начинает трясти сильнее, и Раст доверяет металлу удерживать руки напарника сзади самостоятельно, обнимает второй рукой, прижимает к себе. — Дыши. Давай, Марти, просто сделай вдох… — и сам набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы тот мог под него подстроиться. — Вот так, так… Марти подчиняется. Медленный вдох, такой же медленный выдох — в такт дыханию Раста. Подчиниться проще, когда ты в наручниках… Сталь холодит запястья, руки со временем от такой позы затекут, но сейчас кажется, что готов простоять в ней вечность. Ограничение. Передача контроля над собой кому-то другому. Он даже сам протянул руки, даже попросил… Его всё ещё колотит (как вообще удалось доехать в таком состоянии — грёбаная отложенная реакция?..), но Раст продолжает держать. Крепко, до боли в рёбрах; может, даже до синяков. Контроль. Подчинение. Не можешь справиться с собой сам — передоверь это другому. Интересно, похожие ли ощущения у преступников, что добровольно отдают себя в руки закона? Не справился с собой. Не справился с угрызениями совести. Теперь за тебя будут решать другие, ограничат твои действия, проконтролируют твою жизнь… Вдох. Выдох. Надо дышать. Раст сказал дышать. Когда на тебя надели наручники, надо слушаться, так? Марти упирается в стену лбом. Раст наваливается сзади сильнее, скованные руки приминаются его телом. Боль приятна; боль отвлекает. Даже тошнотворный, вызывающий желание сблевать запах духов Линн (блядь, а ведь поначалу он показался ему приятным…) наконец вытесняется — хотя бы отчасти — привычным запахом крепкого табака. Запахом, насквозь пропитавшим Растина Коула. Ещё от него часто пахнет дешёвыми стиральным порошком и мылом. Марти знает. Но сейчас слышится только табак — и проклятые духи. Ваниль и яблоко, точно… блядь, он же совсем недавно покупал такие же по просьбе старшей дочери!.. Какой-то модный у нынешних девочек аромат… Дышать снова становится труднее — и вовсе не от хватки Раста. Во рту появляется привкус жёлчи; приходится сглотнуть. — Раст… Сожми сильнее. Раст, к счастью, не говорит всякой чуши о том, что не хочет ему навредить, — просто сжимает так, что в костях что-то хрустит, а в глазах темнеет. А может, потемнело от собственных мыслей… чёрт его знает. Но мысли уходят. Ему не надо сейчас ни о чём думать. Он под контролем Раста. Сам себя контролировать не смог — и передоверил другому. Так хорошо. Когда ты под чьим-то контролем. И больше не трясёт как в приступе малярии. И наручники совсем не мешают. — Я думал… — несмотря на то, что он в железной хватке — во всех смыслах, — дышать почему-то становится легче — а может, он просто приноровился, пытаясь подстроиться под дыхание Раста. — Думал… побрезгуешь… после такого… а ты — нет… Марти в его руках сейчас — сплошное сердцебиение. Гулкое, неугомонное, сбитое с толку самим собой, колотится, зажатое в тисках. С дыханием проще. Оно всё ещё хриплое и отрывистое, но заданный Растом темп помогает. Коул утыкается напарнику в затылок. Словно именно в том месте, где позвоночник соединяется с костями черепа, есть потайная замочная скважина, куда всё сказанное дойдёт до сознания кратчайшем путем. Марти их вообще любит, кратчайшие пути, когда не надо плутать в бесконечных лабиринтах и выискивать едва заметные тропинки, вот и сейчас это должно его спасти. — Марти, насколько я понимаю, ты не сделал этой девочке ни плохо, ни больно… Думаю, она вообще довольна, что подцепила тебя. И завтра с удовольствием слопает пару шоколадных батончиков с молочным коктейлем на твою двадцатку. Не значит, что ты должен это повторять… Но уверен, ты — не худшее, что случилось в её жизни, ты, можно сказать, вообще прошёл для неё без последствий. Так с чего я должен брезговать? Я вижу разницу, и ты тоже должен её увидеть, Марти, — светлые встрёпанные волоски щекочут губы, пока он говорит, Раст не пытается их отстранить или сдуть, только тревожит дыханием. — Так что приходи в себя, напарник… Ничего непоправимого ты не сделал. У Марти из горла вырывается что-то вроде придушенного всхлипа, явно с облегчением. Раст продолжает его держать, лишь едва заметно ослабляя хватку и готовый снова сжать, если надо. Слова Раста словно заставляют разжаться что-то внутри — невидимый стальной кулак, стиснувший сердце, натянутую до предела, готовую лопнуть пружину. Дышать становится легче — и на глазах, чёрт подери, выступает несколько слезинок. Вот же ж… Другая сталь — реальная, сталь наручников на запястьях — по-прежнему чувствуется, в отличие от иллюзорной. Это хорошо; хорошо, что Раст до сих пор их не снял, хорошо, что всё ещё его держит. Плотный охват стальных браслетов, крепкий захват успевших стать родными (да, чёрт побери!..) рук… Дыхание на затылке. Дыхание, под которое наконец-то получается подстроиться. Сильное худое тело, прижавшееся грудью к спине. Раст просто держит, просто едва ощутимо касается губами загривка под взмокшей кромкой волос. И сейчас нужно именно это. — Думаю… — у Марти вырывается хриплый смешок, но слова идут на язык гораздо легче, чем за несколько минут до этого, — думаю, она даже угостит с этой двадцатки какую-нибудь лучшую подружку. И похвастается, как ей в этот раз повезло — купил две бутылки пива вместо одной, не вышвырнул из машины, едва дотрахав… ещё и хорошо дотрахал — чёрт, я правда думал прекратить, но оно уже… да и смысл… Зачем я тебе всё это рассказываю, а?.. Как на допросе… ты всегда умеешь выбивать признания — одним своим присутствием… Не дал бродить одной по тёмным улицам, ещё и сунул денег на сладости… ну да, мне не привыкать… давать деньги на сладости… чёрт… Он на секунду умолкает, чтобы снова перевести дыхание. Раст молчит, но, кажется, понимает: на сладости он даёт деньги точно не любовницам, а своим дочерям. — Скажет… скажет: почаще бы такие попадались!.. Чёрт, ещё и спросила, не было ли у меня приводов… такое ощущение, что хотела подцепить опасного парня… Я ушёл от ответа. Она, кажется, решила, что были. Обрадовалась. В конце говорит: может, ещё пересечёмся? А я думаю: не дай Бог!.. Ой, это ты, мой таинственный незнакомец?.. Ты меня с кем-то путаешь, милая, меня зовут детектив Харт, я должен взять у тебя и твоих друзей показания… Марти снова коротко, истерично смеётся. Руки Раста незаметно сжимаются чуть сильнее — опять. — А может… — он упирается лбом в стену, в который раз заставляет себя выровнять дыхание. — Знаешь… если пересечёмся… уж лучше так. Мне кажется, у неё хватило бы ума не болтать лишнего. А то… я сказал — будь осторожна, говоришь, что я славный, так вот, не все парни такие… а она — не бойся, я везучая… знаю я, как оно заканчивается — такое везение… мы знаем… мы с тобой… в убойном… Уж лучше — здравствуйте, ребята, я должен взять у вас показания. Чем… когда показаний… уже не взять. Марти затихает, наконец окончив свою сбивчивую исповедь, — и чуть подаётся назад, сильнее прижимаясь к Расту и совсем забыв про неудобные ощущения в скованных руках. — Марти… — Раст хрипловато выговаривает его имя, чуть качнувшись назад и слегка переместив руку, перехватывая поудобнее. — Давай надеяться, что её везение будет с ней подольше. Пусть угощает подружку или ещё кого, пусть хвастается, пусть… — «…просто живёт. И не закончит в каком-нибудь грязном переулке…», — но последние слова Раст вслух не говорит. — Видишь, ты всё-таки ничего не разрушил и не сломал. А исправить… В мире полно непоправимых вещей. И мы чаще разбираемся с последствиями, чем предотвращаем их… — Марти молчит, слушает, в кои-то веки даже не упрекает в пессимизме — потому что прекрасно понимает, что это правда. Немного откидывается затылком к его плечу. — Знаешь, она бы наверняка всё равно кого-то подцепила сегодня. И может быть, ей повезло бы гораздо меньше… — он замолкает, чувствуя, как напарник задумчиво кивает в объятиях, притихший и, кажется, погружённый в свои мысли, опустошённый случившимся выплеском эмоций. Какое-то время они просто молча стоят у полутёмной стены, соединив свои тени в одну, двухголовую. — Пообещай мне кое-что, — наконец говорит Раст. — М-м?.. — голос Марти всё ещё звучит отстраненно. — Пообещай в следующий раз думать головой, а не тем, чем ты привык обычно думать с женщинами. Марти коротко фыркает — почти похоже на его обычное недовольное фырканье, когда Раст говорит что-то раздражающее (и правдивое), но в то же время иначе. Сейчас в нём слишком много благодарности, чтобы всерьёз испытать раздражение — хоть на секунду. Что бы он сделал, если бы не смог сейчас поехать к Расту… или если бы тот не стал с ним говорить? Нет, конечно же, не пошёл бы в участок признаваться в связи с несовершеннолетней. И ничего не сотворил бы с собой… осознанно. А вот нечаянно попасть в аварию — в том числе смертельную — мог бы запросто. Пока ехал сюда, ему удавалось более-менее нормально вести машину только благодаря одной мысли: он едет к Расту. Тот не будет рад снова его увидеть, но, скорее всего, выслушает. И как бы ни осудил… даже если бы правда сказал, что должен записать показания — хотя, разумеется, такого бы он не сказал, не в этом случае точно… Ему нужно было довериться. И не просто довериться — передоверить контроль над собой. Так чертовски нужно. И Раст его понял — как всегда, на своём грёбаном интуитивном уровне, — и дал ему это в полной мере. — Слушаюсь, детектив Коул, — говорит Марти, и его смешок — почти нормальный. Он чуть сдвигает голову, неловко пытаясь приласкаться к скуле Раста, и спрашивает: — Прикажете что-нибудь ещё? Раст неопределённо хмыкает, склонив голову, кажется, даже слышит, как пульсирует жилка на виске напарника. Прислушивается, можно ли ослабить хватку. Проходит с пару минут, когда он наконец тянется к заднему карману и достаёт ключи. Металл на запястьях Марти размыкается, но Харт медлит, прежде чем осторожно перевести руки вперед. Он не трёт запястья, хотя на них остались следы, больше смотрит на свои ладони. Почти удивлённо. — Иди в душ, Марти, — говорит Раст, мягко отстраняется, хлопает его по плечу. — И будем ложиться спать. — Да, — отвечает Марти, и вместо вернувшейся на несколько секунд иронии в его голосе снова слышится покорность — и благодарность. — Да. Сейчас. Он послушно идёт в душ, раздевается, включает воду. Пару минут просто стоит под тёплыми струями, уперевшись ладонями в стенку. Запястья несильно ноют, и на них видны красноватые следы, — но это до странности приятно. Чёрт его знает, почему. Марти берёт кусок дешёвого мыла, которое вечно покупает Раст. Нормальные люди обычно стирают таким одежду или моют собак; Марти ещё, помнится, поначалу слегка удивлялся этому выбору — вкупе с прочим бытовым аскетизмом Раста. Тому же вполне хватает жалованья на нормальные туалетные принадлежности, так какого чёрта? Должно быть, и впрямь — таким становится мужчина без женского присмотра. Поэтому Марти и считает, что каждому нужна жена. Потом он привык — и к дешёвому мылу Раста, и ко всем его остальным привычкам. Даже… чёрт — всё это даже начало казаться каким-то родным. Так же, как дома становятся родными какие-нибудь дурацкие шторки в цветочек, которые с самого начала тебе не нравились, но вы их купили, потому что этого хотела твоя жена. А сейчас он вообще рад этому мылу — и его резковатому химическому запаху, быстро перебивающему остатки духов Линн. Намыливается почти с остервенением; успевает ещё подумать, что если до завтрашнего вечера запах мыла не выветрится, у Мэгги будет неоспоримое доказательство, что он действительно провёл ночь у Раста. Ни у какой потенциальной любовницы дома такого точно бы не нашлось — и ни в одном мотеле тоже. Даже самом дешёвом. Чёрт. Если бы… если бы проклятый аромат ванили и яблока не выветрился… не смылся, не перебился мылом Раста… Мэгги всё равно не подумала бы на любовницу. В этот раз. Решила бы, что это духи их старшей дочери. У неё ведь… у неё ведь правда такие же. Модный молодёжный парфюм. Папа, ты же мне его купишь? Чёрт!.. Его чуть снова не начинает колотить, но на этот раз отпускает почти сразу же. Струи воды… запах мыла — окончательно перебивший всё остальное… лёгкая боль в затёкших от наручников и неудобной позы руках. Раст, ожидающий за дверью крохотной ванной. Всё хорошо. Всё хорошо. Марти смывает остатки мыла, вытирается, надевает майку и трусы. Возвращается к Расту — тоже успевшему раздеться до белья. Они молча забираются в постель. В этот раз, вопреки обыкновению, не следует даже короткого крепкого поцелуя в губы… впрочем, целуются они чаще всего перед сексом — или после него. Сегодня — только совместный сон; сегодня Расту не хотелось секса с самого начала, а Марти не хочется сейчас. И вовсе не потому, что секс у него недавно уже был. Марти ложится на бок, и Раст обнимает его со спины. Тёплое дыхание, привычно отдающее табаком, касается затылка. — Спасибо, — тихо и искренне говорит Марти. Впервые за этот вечер. — Пожалуйста… — так же тихо откликается Раст за его спиной. Медлит, потом легко проводит рукой по волосам Марти, от макушки к затылку — как принятие; будто хочет сказать: всё в порядке, всё прошло, ничего не разбилось. Ты только не забудь про это, чтобы не повторить. Возвращает руку на прежнее место, поперёк груди Марти, снова утыкается в его затылок, затихает. Теперь можно поспать. По крайней мере, чтобы Марти поспал, ему это нужно. Сам Раст не уверен, что сможет отключиться, хотя его бессонница стала не такой мучительной с тех пор, как начались их отношения, особенно если Марти ночевал у него. И всё-таки проходит не так много времени, и он тоже забывается в странных и смутных, но удивительно не тревожных видениях, сквозь которые невесомо просачивается выровнявшееся дыхание его напарника.