Di notte al Museo Ferrari

      Макс находит Шарля сразу после гонки. Точнее, сразу после пресс-конференции, на которой чуть не уснул, вытянувшись на диване, плюнув на журналистов и камеры. Это сказывался не джетлаг, который обычно вставлял палки в колеса во время гоночных уикендов в Азии или Америке. На сей раз Макс просто сказочно накосячил с собственным расписанием. Активное участие в турнирах по симрейсингу сыграло злую шутку, и, вот, одно все-таки наложилось на другое. Прямо перед самой что ни на есть реальной гонкой в Имоле, он вынужден присоединиться к виртуальным двадцати четырем часам на Нюрбургринге. Все складывается красиво, прямо-таки картина маслом: медиапространство взрывается постами о том, какой он безответственный задрот, потом уничижительными фотографиями и видео о том, как он засыпает на ходу.              Однако Шарль тут не при чем. И Шарль слишком обожает гоняться на домашних для команды трассах, типа для него это очень важно и все такое, понятно, Макс не осуждает. И Шарль пребывает в слишком смешанных чувствах, потому что, вроде бы, и на подиуме этой самой домашней трассы, а вроде бы, и все равно только третий, тут Макс его тоже полностью понимает. И Шарль всегда так воодушевленно и безостановочно болтает про Италию, про культуру, про это свое внезапное решение начать продавать джелато. И у Шарля настолько явно глаза загораются искренним интересом, что Макс просто не в силах ему отказать.              Это в кои-то веке не Шарль мешал ему спать всю ночь, что безусловно большое упущение. И не Шарль виноват в том, что Макс с трудом держит глаза открытыми. А еще Макс просто очень хочет быть хорошим парнем, которому нравится радовать своего партнера. Ну, потому что ему правда нравится. Когда Шарль восторженно что-то ему рассказывает, что-то показывает, просто что угодно делает, пусть даже не со всем азартом, да хоть просто дышит или стоит рядом — Максу это очень нравится. И лишать Шарля чего-то, тем более чего-то важного, совершенно не хочется.              Поэтому Макс залпом выпивает бог знает какой по счету Рэд булл за последние сутки, смотрится в ближайшую отражающую поверхность, сочувствующе кивает сам себе, отмечая уставший и слегка ошалелый взгляд, трясет головой и направляется к Шарлю уверенной походкой.              — Здравствуй, золотце, — он подходит к гонщику сзади, обеими руками хватая за плечи, и тот дергается от неожиданности.              — Привет, давно мы, конечно, не виделись, — Шарль отключает телефон и поворачивается к Максу лицом, сияя улыбкой. Макс понимает, что разочаровать это милейшее создание будет настоящим, непросительным преступлением, и ради Шарля он готов сделать, в принципе, что угодно. Даже если уснет, случайно прислонившись к первой попавшейся стене. Шарль заслуживает всего самого лучшего, а он очень хочет это самое лучшее обеспечить. Даже если уснет, случайно прислонившись к первой попавшейся стене.              — Ты говорил, что хочешь сходить куда-то сегодня вечером? — Макс, пользуясь тем, что после пресс-конференции в помещении никого не осталось, смазано целует Шарля в нос. — Не знаю, что ты придумал, но я готов даже на автобусную экскурсию по центру Имолы в третий раз.              Шарль смешно качает головой и протестующе складывает руки на груди:              — Хватит мне это припоминать!              — Я же сказал, что согласен на все, что угодно.              — Не знаю, Макс. Я хотел, но ты выглядишь просто жутко уставшим, — Шарль резко меняется в лице, переставая улыбаться, и заглядывает Максу в глаза с искренним беспокойством. — Думаю, что сейчас тебе стоит поехать в отель и как следует выспаться…              — Не переживай, я не так уж сильно хочу спать, — Макс перебивает его на полуслове и успокаивающе гладит по щеке. Что за бред? Он же не тряпка. Что он с базовыми физиологическими потребностями не справится что ли? — Давай, у тебя пятнадцать минут, чтобы переодеться, пока я не передумал.              Нет, Макс все еще не считает себя слабаком, неспособным победить собственный организм. Но Шарль говорит, что придется ехать на машине около часа, и Макс так облегченно вздыхает, что тот начинает на него недоверчиво коситься.              Оказавшись в удобном кожаном кресле, Макс отключается моментально, уже сквозь сон слыша, как Шарль что-то недовольно бормочет, и тянется через центральную консоль, чтобы самому пристегнуть его. Странно, почему Шарль не пустил его за руль, он же хотел побыть джентльменом, а незнакомый маршрут всегда можно загрузить в навигаторе? Аргумент Шарля «потому что ты нас убьешь к чертовой матери» Макс тоже не особо понял.              Удивительно, но, когда Шарль легко тормошит его по коленке и чмокает в висок, чтобы разбудить, Макс заметно ободряется. Однако, разглядывая пестрящие вырвиглазно-красным флаги у здания, рядом с которым они остановились, он морщится, закатывает глаза, запрокидывает голову с тихим беспомощным стоном и демонстрирует свое недовольство всеми известными человечеству способами. Шарль рядом ехидно ухмыляется, как нашкодивший подросток.              — Музей Феррари? Шарли, это слишком банально, даже для тебя…              — Извини, но ты сам сказал, что согласен на все, что угодно. Причем, дважды, — Шарль осуждающе вертит головой, давая понять, что отказы не принимаются.              — Золотце, я был готов даже к экскурсии на завод, производящий это твое мороженое. Но музей Феррари? Ты серьезно? — Макс пытается сделать самый показательно страдальческий вид, на который только способен, — в конце концов я не думаю, что меня будут рады тут видеть.              Шарль умилительно — по мнению Макса — хмурит брови, смотрит очень серьезно и для большей убедительности ставит руки на пояс:              — Во-первых, джелато — это не просто мороженое. Во-вторых, здесь банально нет никого, кто вообще мог бы тебя увидеть.              Только после этого Макс понимает, что на парковке нет ни одной другой машины, а внутри здания выключен свет, несмотря на опустившиеся сумерки. Если здесь правда больше никого не будет — это странно. Хотя Макс соглашается, что, может быть, персональная экскурсия от Шарля Леклера по музею его драгоценной конюшни — это не так уж и плохой вариант.              Они выходят из машины, и Шарль открывает дверь ключом, по-свойски распахивая ее настежь. Внутри действительно темно, и здоровенные панорамные окна поздним вечером не особо спасают. Шарль почему-то игнорирует выключатель с мигающим красным индикатором, а пользуется фонариком на телефоне, чтобы осветить помещение. Макс уверен, что в любом другом месте не уделил бы никакого внимания цвету индикатора, но здесь это вызывает легкий смешок. Зато Макс больше не уверен в том, что зайти сюда было вообще легально, хотя у Шарля ведь был ключ, но все равно не понятно, достаточно ли у того привилегий на такое, и почему тогда нельзя включить свет по-человечески.              Шарль направляет фонарик вперед, и Макс иронично удивляется, что стены вокруг белые, ему казалось, что даже при большом желании он тут не найдет чего-либо в цвете, отличном от традиционного rosso corsa. Прямо перед ними располагается нечто вроде стойки продажи билетов и несколько стендов с информацией, туристическими буклетами и навигационными картами, которые в полутьме и отсутствии рабочего персонала выглядят странно и слегка пугающе. Шарль светит вбок, и в одной из стен, как из ниоткуда черным пятном возникает коридор. Макс вообще-то не боится темноты, но по спине все равно пробегает холодок. Это Шарль ему так за что-то мстит? В глубине души, Макс надеется, что они туда не пойдут.              Однако Шарль разворачивается на пятках и уверенно шагает прямо в сторону коридора. Макс догадывается тоже включить фонарик, и света предсказуемо становится больше. Коридор оказывается не особо длинной галерей с такими же белыми стенами, на которых в рамочках аккуратно висят фотографии разных размеров с табличками внизу, содержащими датировку, место и гонку, на которой были сделаны те или иные снимки. Такого обилия самых разных болидов Феррари, первыми пересекающих финишную черту, Макс не видел никогда, даже в детстве по телевизору. Своеобразная выставка заканчивается восьмидесятыми годами, а впереди открывается явно просторный зал.              Ступив на ониксово-черный пол с красной — ничего удивительного — подсветкой по периметру, Макс шумно выдыхает, что в кристальной тишине и помещении с высокими потолками и блестящей акустикой раскатывается звучным эхом.              — Блять, — это все, что у него получается выдавить из себя, гладя на знаменитый зал славы с самыми исторически ценными для команды болидами, веером расставленными под углом вдоль стены, и ебически огромной кроватью с парой ступеней к ней посередине, окольцованной лентой широких металлических реек, ускользающих по всему краю импровизированной витрины, имитируя подобие парапета. И абсолютно все это пестряще красное. Абсолютно. Все. Максу кажется, что такое даже в бредовом сне едва ли привидится. Или как-то так, должно быть, выглядит дом мечты Шарля. Но у него самого голова начинает идти кругом от откровенного перенасыщения атмосферой команды Феррари.              — Я знал, что тебе понравится, — Шарль рядом довольно улыбается и сверкает глазами. Он делает несколько шагов вперед и рукой маняще призывает следовать за собой.              Макс послушно подходит к кровати за Шарлем, продолжая осматриваться. Что-то ему подсказывает, что обычно этот зал выглядит по-другому. И как вообще так получилось, что музей подозрительно похож на какой-то тематический БДСМ-отель для людей с фетишем на Феррари? А у Макса-то нет особого фетиша на Феррари, разве что на ее пилотов. На одного конкретного пилота. Который прямо сейчас явно напрашивается.              А Шарль действительно напрашивается, потому что подходит вплотную и закидывает руки Максу на шею, пока тот с недоверием пялится на будто бы съезжающие вниз ярко-красные болиды.              — Что это, блять? — Макс по-прежнему не находится в словах, чтобы как-либо прокомментировать представшую картину.              — Это возможность провести ночь в музее Феррари. Между прочим, пришлось постараться, чтобы заполучить ее. Ты же хотел выспаться, — Шарль пожимает плечами, но в глазах зажигается хитрый огонек, резонирующий с подсветкой, отражающий все обилие красного вокруг. Что ж, стоит признать, что ему этот цвет невероятно идет. Будто Макс не признал этого сто лет назад. — Я тебе, конечно, буду мешать, но все же.              — Шарли, золотце, прости, но у меня здесь просто не встанет, — Макс поджимает губы, в очередной раз окидывая взглядом зал славы.              — Знаешь, у меня таких проблем не было даже в кабинете твоего Кристиана Хорнера. Даже на столе твоего Кристиана Хорнера.              — Да, но это… Это же похоже на какой-то блядский алтарь…              Не дав ему толком закончить фразу, Шарль мгновенно припечатывается к губам. Сразу с напором, и сразу норовя пролезть тонким языком в чужой рот, разом стараясь нагнать все упущенное за день под камерами. Впрочем, Макс неуверен, что здесь за ними никто не наблюдает. Но Шарль такой жадный, будто его вообще ничто не волнует и не сможет остановить.              Макс сдается и целует в ответ, размыкая губы и добровольно соглашаясь на сладкую пытку. Он обвивает талию Шарля руками, прижимая к себе ближе. Остатки сна отходят на второй план, остается только желание. Желание трогать, касаться, целовать.              Шарль делает шаг назад, поднимаясь на ступеньку, и тянет его за собой, нетерпеливо дергая за ворот футболки. Он садится на широкий борт кровати из множества блестящих реек, и Макс нагибается ближе, становясь меж его расставленных ног, чтобы не разорвать поцелуй. Но в момент приходится резко отпрянуть назад, на что Шарль разочаровано хмыкает, а Макс испугано озирается по сторонам под аккомпанемент чужого непонимания.              — Ты слышал? — Макс наклоняется еще сильнее и шепчет еле слышно, — там, откуда мы пришли что-то шуршит, — внезапно он ловит себя на мысли, что они в гребаном музее, а закрыл ли Шарль за ними дверь — он не помнит.              — Тебе просто кажется, здесь никого нет, — Шарль хихикает и успокаивающе гладит Макса по волосам, шепча в ответ на самое ухо и касаясь чувствительной кожи губами. Шарль знает, как это заводит, и нагло пользуется.              Макс смиряется с тем, что ему тут банально неуютно, и отбрасывает тревожные мысли, всецело возвращаясь вниманием к Шарлю. Макс толкает того на кровать, опираясь коленом между разведенными бедрами, и целует Шарля глубже, прикусывая и чуть оттягивая его нижнюю губу. Шарль что-то просяще хнычет и выгибает спину, запуская руки под футболку и пальцами чертя узоры на горячей коже.              Колено Макс непроизвольно двигает вперед, через ткань джинс чувствуя, что Шарль уже порядком возбужден — еще бы, он ведь фактически в своей самой влажной мечте — и мелкими поцелуями отчерчивает линию челюсти, чтобы секундой позже выпрямиться и потянуть вверх край его очередного брендового худи. Шарль торопливо приподнимается на локтях, помогая, но Макс снова предательски тормозит, и он вымученно стонет в замешательстве.              — Подожди, — Макс опять говорит очень тихо, будто боясь быть услышанным, и пальцем показывает куда-то за стену, — Там кто-то ходит.              Шарль закатывает глаза и со смешком дергает того обратно вниз, от чего Макс теряет равновесие, наваливаясь сверху. Шарль его снова целует, переворачивая их обоих набок, а потом еще раз, подминая Макса под себя и седлая его бедра.               — Ты пугливый дурачок? — он весело сверкает глазами, наклоняясь и прижимаясь губами в мокром, развязном поцелуе.              — Нет, я серьезно, — Макс упирается в плечи напротив, чтобы слегка отодвинуть Шарля от своего лица. — Я сейчас опять слышал шаги.              — Тебе просто кажется, — Шарль возвращает ладони под чужую футболку, не церемонясь и намерено задевая пальцами соски. Макс думает, что, наверное, слишком вымотался и сходит с ума. Пока Шарль сверху елозит, точно специально и очень старательно притираясь промежностью, он в этом только убеждается. Ну, в смысле, что сходит с ума. Его сводят с ума.              Макс кладет руки Шарлю на бедра, не позволяя перестать двигаться, и с обожанием смотрит в глаза сквозь легкую поволоку, теряясь в потемневшей зеленоватой радужке. Но слух опять некстати обостряется, и он замирает.              — Шарли, прости, но там кто-то говорит. Мы точно не одни.              — Твою мать, — Шарль эмоционально вскидывает руки, сползая на кровать с его бедер, и обижено подбирает коленки к груди. — Что с тобой?              — Прислушайся, — Макс подносит палец к губам, жестом призывая к тишине.              Шарль недоверчиво приподнимает бровь и демонстративно молчит несколько секунд, прежде чем хмыкнуть и развести руками.              — Макс, я знаю, что никого кроме нас здесь нет, и я запер дверь. Ты не заставишь меня поверить в призрака какого-нибудь потерявшегося сотрудника.              — Ты считаешь, что я совсем больной? Я пытаюсь заставить тебя поверить в живого сотрудника, который обычно дежурит по ночам, — Макс безнадежно пытается объясниться, уже сам не до конца осознавая происходящее, которое теперь кажется настоящим бредом, ему банально стыдно не верить Шарлю и его убеждениям. Но какая-то дичь вокруг явно творится. Макс уже готов поверить во что угодно в глубине души, пусть хоть в бродящего по Маранелло духа старика Энцо, ему с самого начала не нравилось это место.              — Я не считаю, что ты больной, но начинаю думать, что ты выдумываешь всякую чушь, потому что просто не хочешь меня, — Шарль, похоже, реально обижается и говорит, слегка повышая недовольный тон, и картинно отворачиваясь.              — Ни в коем слу… — Макс предпринимает попытку подползти к Шарлю и убедить в обратном, но в этот момент в соседнем помещении что-то с грохотом падает и с шумом катится по полу, а потом где-то там же на секунду раздается сдавленное, но звонкое хихикание, после которого обратно воцаряется гробовая тишина, нарушаемая только их заметно участившимся дыхаением.              — Твою мать! — Шарль тараторит громким шепотом и молнией оказывается рядом с Максом, приклеиваясь к нему и хватая за руку.              Макс смотрит прямо перед собой, не моргая и мысленно себя успокаивая. Если какие-то намеки на сонливость и усталость в нем еще и оставались, сейчас они в мгновение ока испарились с концами. Он все-таки встает на ноги, даже не пытаясь отцепить от себя Шарля, и делает несколько шагов в сторону, с которой предположительно доносились звуки. Шарль активно жестикулирует, всеми способами намекая, что идти туда не хочет, и упирается.              — Пойдем, посмотрим, — откуда-то у Макса возникает уверенность и в себе, и в том, что теперь призраки мерещатся им обоим. — Может быть, просто ветер?              — Какой к черту ветер? Оно хочет нас сожрать! — Шарль из последних сил сопротивляется, ругается и смотрит испуганными глазищами размером с блюдо.              Макс пожимает плечами и продолжает идти, включая параллельно фонарик на телефоне и подсвечивая дорогу перед собой. Шарль все еще протестует, однако беспомощно плетется следом, вглядываясь в темноту из-за максова плеча.              — Ты это место лучше знаешь, что там? — Макс поворачивается, головой кивая в сторону обнаруженного благодаря фонарику коридора в противоположной стене от той, через галерею в которой они изначально сюда вышли.              — Там продолжение фотографий, — еле слышно поясняет Шарль, стараясь на смотреть ни на что, кроме человека перед собой, — а потом зал с трофеями.              — Вот видишь, наверное, что-то криво стояло, а теперь свалилось. Не бойся, — Макс успокаивающе гладит Шарля по щеке большим пальцем. Хотя последние слова он говорит скорее себе.              Коридор оказывается совершенно аналогичен первому: с такими же стенами, с такими же фотографиями, только даты указывают на более поздний период, гоночные автомобили приобретают абсолютно иной внешний вид, и бОльшая часть снимков уже сделана в цвете и гораздо лучшем качестве. Макс старается на них не смотреть, потому что, ну, не шибко он и фанат запечатленной везде и всюду команды. А, ну, и потому что приведения могут вселяться в картины, а столкнуть с чем-то подобным как-то не хочется, хоть Макс в них и ни капли не верит.              Как и раньше, галерея приводит к просторному залу, но в этот раз в нем нет даже намека на дежурную подсветку. Фонарика хватает, только чтобы рассмотреть центр помещения, по краям которого располагаются витрины с множеством кубков различных форм и размеров, завоеванных на гонках за все время. Свет бликует в огнеупорных стеклах, за которыми отражаются и блестят сотни бронзовых, серебряных и золотых трофеев.              Сказать, что Макс чувствует себя до крайности не уютно — ничего не сказать. Но все это обостряется до предела, когда Шарль делает пару шагов в сторону, спотыкается обо что-то и вскрикивает. Вот и упавший кубок. Макс хватает того за руку, обратно прижимая к себе, и резко замирает, стараясь не дышать и жестом призывая Шарля сделать так же. Где-то далеко, в глубине здания отчетливо слышатся торопливые шаги. Шарль съеживается и показывает два пальца. Лишь усилием воли Макс себя не накручивает — он тоже смог посчитать количество людей, находящихся здесь, помимо них самих.              Полный решимости, Макс порывается дальше двинуться на поиски «гостей», но неожиданно совсем близко, будто в том же зале, раздается громкий треск, как если бы кто-то с разбегу врезался во что-то стеклянное, потом с оглушительным звоном что-то снова падает, и на это опять реагируют заливисты смехом, но уже совсем другим голосом, а сразу после проносится гул чужого топота по кафельному полу, говорящего о том, что как минимум две пары ног куда-то убегают.              Макс, не помня себя, хватает ладонь опешившего Шарля, дергает с места и, зажмурив глаза, несется наугад в направлении выхода, таща того за собой. Кажется, что петлять по темному музею за тусклым, дрожащим светом фонарика на трясущемся в руке телефоне приходится вечность. Коридоры и залы постоянно сменяют друг друга в бесконечном лабиринте, полностью одинаковые в почти кромешной темноте, а самый первый с красной подсветкой по периметру, как на зло не попадается в принципе. В какой-то момент они чуть не врезаются в прикрученный к стене болид самого Шарля с позапрошлого сезона, и Макс уверен, что кричаще-красный карбоновый корпус, возникший из ниоткуда прямо перед носом, станет самым страшным скримером, какой вообще можно увидеть. Шарль громко ругается, не стесняясь выражений в адрес своей бывшей машины, и забирает у Макса фонарик, предупреждая, что найдет путь наружу быстрее. А Макс, откровенно говоря, как-то и не планировал, что их романтический вечер с Шарлем превратится в хоррор-квест в ебучем музее Феррари.              У Шарля находить дорогу получается очевидно лучше, потому что цепочка комнат ему хорошо знакома, к тому же он явно лучше ориентируется в пространстве в целом и рассеянным светом ищет редкие спасительные указатели. И Макс молиться готов на Шарля, который такой хороший и сладкий все время, но сейчас особенно, ведь совсем немного, и он спасет их жизни, вызволив из жуткого лабиринта.              Спустя вечность, по ощущениям, они наконец-то оказываются напротив стеклянных дверей, которые Шарль с размаху распахивает вытянутыми перед собой руками — все-таки они, блять, не заперты — и выбегает на улицу, останавливаясь рядом с Максом, чтобы перевести дух.              Всего в паре метров от входа, в нарушении абсолютно любых правил разметки, припаркован черный блестящий Макларен, из-за низкого капота которого торчат две с интересом наблюдающие головы. Макс сразу же вспыхивает, понимая, что к чему, и хочет отвесить Шарлю хороший подзатыльник за такие шутки, но, видя на его лице идентичные испуг и замешательство, приходит к выводу, что этот гонщик Феррари — его собственный, единственный и самый любимый гонщик Феррари, по совместительству настоящий ангел — не виноват, и сам не ждал подобного сюрприза.              Макс срывается на самый отборнейший мат, на какой только был способен, задействуя сразу все известные на должном уровне языки, вымещая разом все накопившиеся эмоции от недавнего забега по гребаному музею в полной темноте от сраных призраков, оказавшихся вполне знакомыми ему, живыми людьми.       — Блядские же вы придурки! — он за пару широких шагов долетает до автомобиля и со всей силы стучит по капоту, где-то сзади Шарль злобно шипит: «Карлос», прикрывая рот ладонью. — Вылезайте оттуда нахуй сейчас же!              Оба придурка синхронно переглядываются и одновременно прыскают, взрываясь дьявольским хохотом в ночи.