На войне как на войне

— Что это? — А, Дэррил, ты, наверно, ещё не знаешь. У нашего командира такое хобби: охотиться на крупную дичь. Солдаты столпились вокруг дощатого настила, на котором покоилось пёстрое тело убитого тигра. — И что вы с ним делать собрались? — изумился новобранец. — А что делают с мясом в походе, Дэррил? — Моран рассмеялся, закинув ружьё на плечо. — Пошёл бы насобирал дров для костра, огня на такую дичь понадобится много. — Не знал, что вы умеете готовить тигров, майор, — подколол Рэнди командира. — А я и не умею, — пожал плечами Моран. — Доверимся профессионалу. На кухне он ходячая катастрофа, но в походной кулинарии ему нет равных. — Вы наконец-то признали меня, майор. Я польщён, — лейтенант Мориарти с деловым видом проскользнул к настилу с интересом осматривал дичь, примеряясь. — Думаю, я смогу соорудить из этого полосатого джентльмена кое-что, что всех вас удивит. — Если нам придётся бежать «удивляться» в кусты, я лично заставлю тебя дожрать всего оставшегося тигра, Альберт! — оскалился Моран, скрестив руки на груди. Лейтенант в ответ остался невозмутим: — Тогда первый кусок, надеюсь, не струсите попробовать вы, майор. Моран заскрипел зубами: многовато себе позволял к старшим по званию этот пройдоха Альберт, пускай он и тоже был из знатной семейки! Впрочем, и сам Себастьян Моран своим подчинённым позволял немало. Всё-таки его солдатской душе такая простота в общении была ближе лицемерных реверансов высшего общества. Здесь, под азиатскими звёздами, природа была прекрасна в своей честной жестокости: выживал сильнейший, и от этого каждая ягода казалась вкуснее, а каждая птичья песня звучала как в первый раз. Здесь Моран мог наконец быть собой, любить людей за всё хорошее, а ненавидеть за всё плохое. Точнее, ему хотелось бы так, но и здесь чёртов Мориарти путал все карты. Зеленоглазый дьявол и командовал превосходно, и соображал отлично, и красив был, как хищный орёл на охоте. И вот за всё это хорошее Морану бы его любить, а выходило только ненавидеть — пускай даже и не всерьёз. И опять скрежетать зубами, выкладывая над костром импровизированную печь из каменной плитки: другим Моран это дело не доверял. Когда наконец развели огонь и разделали тигриную тушу, Альберт растопил на камне животный жир и обжарил на нём несколько стейков с местными ароматными травами. Следом на огонь поставили чайник, и пока тот закипал, Моран устроился рядом на бревне. Костёр трещал, вторя мелодии гитарных струн, которые бесцельно перебирал Рэнди. — Сейчас бы на бал, а не это вот всё, да, Альберт? — не удержался от насмешки командир. — Если только вам, майор. Долго ли ещё продержитесь без девичьего внимания? — парировал лейтенант, не отвлекаясь от рубки тигриного мяса в мелкий фарш. Моран раздражённо осклабился на ремарку Мориарти, но замер, узрев его блаженную улыбку. В изумрудном взгляде плясали языки пламени, в расширенных от безмятежного удовольствия зрачках зияла тьма. Вспомнились вдруг слова одного старого полковника, бывшего армейского командира. «Для передовой нужны психи, либо умеющие на азарте переть напролом, либо любящие кровь и хруст костей, без малейшей доли сострадания». Интересно, мог бы Альберт с такой же усладой на лице рубить плоть врага? — Будешь много болтать, заставлю танцевать со мной вальс прямо у костра, — вымолвил наконец Моран. — Я бы принял ваше предложение, майор, но переживёте ли вы этот вальс? — Альберт ссыпал в фарш горстку индийских специй и принялся размешивать. — Вы бы лучше поели. Завтра в дорогу, как-никак. — Тут ты прав, умник, — резким ударом кинжала Моран отрубил себе кусок ароматнейшего стейка и на острие отправил в рот.

***

— Вон за тем холмом должна быть индийско-афганская граница, — новобранец Дэррил шагал впереди с картой, указывая дорогу. — Засветло не дойдём, — прищурился Моран. — Остановимся на ночлег здесь. Надо хорошо поспать, пока мы на своей территории. — Согласен с майором. Всем нам надо отдохнуть, особенно тебе, Дэррил. Не привык ещё, наверное, — Альберт похлопал светловолосого солдата по плечу. Тот сложил карту и улыбнулся: — Вы, как всегда, добры ко мне, лейтенант. — Ты напоминаешь мне моего младшего брата.

***

Лагерь разбили между двух каменистых холмов. Лес здесь был негустой, крупная дичь явно не водилась поблизости, а идти на основательную охоту ни у кого уже не было сил. Решили перекусить сухпайком да выпить перед сном чаю. — Чё-ж там эти двое с водой так долго? Может, утонули? — Ха! Тигр сожрал. Или всё-таки пришлось искать кусты после вчерашних тигриных котлеток, а, Альберт? — Моран повертел головой, но Альберта поблизости не было. Лейтенант не имел привычки отчитываться, когда отлучался ненадолго, но всё же именно сейчас сердце командира кольнуло беспокойством. Пожалуй, можно бы назвать это предчувствием, ведь через мгновение за пролеском раздался взрыв. Солдаты переглянулись. Моран инстинктивно схватил ружьё и подал подчинённым знак искать укрытие. Интуиция майора не подвела: вскоре из-за деревьев на них открыли огонь. Кто-то из ребят вскрикнул, должно быть, получив ранение. Моран высунулся оценить обстановку и скривился, когда одна из пуль задела его щёку и ухо. Впрочем, были и неплохие новости: окружения не было, стреляли с одной стороны. — Они с востока! Добейте их! Рэнди, прикрой меня, — Моран кивнул сидящему за деревом напротив солдату, и тот принялся палить по афганцам, открывая дорогу своему командиру. Должно быть, так чувствует себя дикий зверь, когда в ярости рвёт зашедшего на его территорию охотника. Вот только тигр с хорошим ружьём всегда лучше, чем тигр без него. Моран чувствует рану на предплечье, но не ощущает боли. Кровь, текущая по коже, ощущается водой. В уме он считает патроны. Три. Два. Один. Все его выстрелы в цель, но их не хватает. Не должно хватать. Однако все враги лежат замертво. Последний падает, сражённый чужим выстрелом в висок. — Что всё это значит, Мориарти? — только и может прохрипеть Моран, увидев наконец того, кто добил его противников. — Самому интересно, майор. Давайте-ка спросим у нашего хорошего друга, — Альберт опускает руку с пистолетом. Второй рукой он держит нож у горла взмыленного и растерянного Дэррила. У обоих на руках кровь. Моран хочет что-то сказать, но сгибается в приступе нахлынувшей боли. То ли от раны, то ли от предательства того, кому доверял.

***

— Ты в сговоре с афганцами? — Я служу только Британской Империи! Аггх!.. Кирзовый сапог наотмашь проезжается по лицу новобранца Дэррила, сбивая его на землю. Он извивается со связанными сзади руками, сплёвывает пару зубов и кровь. Альберт наклоняется и со всей тщательностью вытирает свой сапог от крови, прежде чем продолжить допрос. Чуть поодаль, у огня, солдаты помогают друг другу обрабатывать и перевязывать раны. К счастью, никто серьёзно не пострадал, кроме Деррика, с которым Дэррил решил разобраться прямо в пролеске, у родника, перед тем как подать врагам знак к атаке. У Деррика почти перерезано горло, но критических ран нет. Он лежит на земле неподалёку с пустыми глазами и иногда пытается что-то сказать майору Морану. Тот садится вниз, к нему, слушает, но до него доносятся лишь кровавые всхлипы. — Потом, дружие, — утешает его Моран. — Потом всё скажешь, тебе лишь надо подзажить… Будешь как новенький. Не по нутру Морану враньё, но врёт ли он? Прямо сейчас никто не может сказать, выкарабкается ли бедняга Деррик. Однако всем известно, кто точно не доживёт до завтрашнего утра. — Служишь Британской Империи? Значит, это был приказ кого-то из своих? Кого? — тон у Альберта совсем не допросный, а очень даже обычный, почти ласковый, почти безмятежный. Столь же безмятежный, как его улыбка, когда он рубил свежее мясо в фарш. У Морана от этого ублюдка мурашки, и у предателя Дэррила, без сомнений, тоже. — Вам до него не добраться, — Дэррил сгибается от нервного смеха, ёрзает, а потом вдруг освобождает руки от верёвки. Рывком он тянется к лежащему на бревне перед ним кинжалу, но Альберт успевает раньше. Кинжал входит в ладонь предателя по рукоять, тот истошно скулит. Моран ловит себя на мысли, что даже теперь на долю секунды сострадает боли своего бывшего товарища. Про Альберта такого не скажешь. За ним, восхитительным в своей звенящей, как лезвие ножа, бесстрастности, Моран наблюдает с неприкрытым наслаждением. — Зато мы уже добрались до тебя, — усмехается наконец майор. — Что тебе пообещали? Звание? Титул? Бабки? — Я делаю это… ради своей страны… Моран смеётся уже в голос: враньё он чует за три версты. — Бабки, значит. Красивую жизнь, да такую, чтоб на родине не узнали о твоём предательстве. Чтоб в Индии не искали твою наглую рожу. — А вы умнее, чем хотите казаться, майор, — нараспев проговаривает Альберт, совершенно не страшась гнева раненого командира. — Только очень высокопоставленный в Индии человек может подарить Дэррилу свободу после того, что он совершил. У меня, пожалуй, есть догадки, кто это может быть. — Устроить нападение афганцев на британский элитный отряд, чтобы подкинуть дров в огонь войны. А значит, получить ещё больше власти и бабла на людей и оружие, — Моран сплёвывает на землю. — У этих аристократских засранцев ничего святого. — Разберёмся с ними, когда вернёмся домой, — говорит Альберт. — У меня больше нет вопросов. Разве что всего один… Что ты хотел сделать с Дерриком, когда вы пошли за водой? Предатель поднимает голову и цепенеет под ледяным изумрудным взглядом. Моран хоть и сидит от них сбоку, прекрасно себе этот взгляд представляет. Под ним страшно заговорить, но смолчать куда страшнее. — Думал зарезать его по-тихому, со спины, — признаётся Дэррил и тут же истошно вскрикивает, стоит Альберту выдернуть нож из его ладони. — Понятно, — Мориарти свистит лезвием в воздухе, будто проверяя его, и заходит предателю за спину. Глаза того вдруг распахиваются, он бормочет что-то, постепенно переходя на крик: — Нет, лейтенант, нет, прошу! Я буду заложником, я буду свидетелем! Я… умоляю, нет, вы ведь не… — Я же говорил тебе: ты напоминаешь мне моего младшего брата, — нож жадно взвизгивает сквозь плоть, превращая шею предателя в энергичный алый родник. Сослуживцы молча наблюдают за тем, как уходит жизнь из их несостоявшегося убийцы. Смотрят за его последними судорогами. Они молчат: видели и не такое. — Нам бы с дохлых афганцев оружие собрать и передохнуть. Завтра кого-нибудь отправим за подмогой, — распоряжается Моран. — Простите, на гитаре сегодня не сыграю, руку подстрелили, — кается Рэнди. — А… с Дэррилом что будем делать? Альберт приподнимает брови: — А что делают с мясом в походе? — Лейтенант, вы же не собираетесь… — А почему нет? — вклинивается вдруг Моран. — Неизвестно, сколько подмоги ждать, а охотиться большинство из нас теперь не в состоянии. Дома в Лондоне будешь нос воротить, а сейчас жри что дают. — Да и разве не хочется узнать, каково предательство на вкус? — иронизирует Альберт и грациозно уворачивается от брошенной в него Мораном кружки. — Ты отвратителен, ты знаешь это? — Я вас тоже ценю, майор, — Альберт тяжело садится рядом с командиром и подставляет тому плечо, давая бессильно уронить на него голову. — Как ты понял, что Дэррил предатель? — Интуиция. Последовал за ним и застал за нападением на Деррика. Успел помочь, но Дэррил кинул гранату, чтобы дать сигнал врагу. А вообще не забивайте себе голову. Сейчас отдохнём, поедим... — Только не отрави нас своей этой человечиной, а? — полусонно хрипит Моран и трётся об Альберта макушкой, как кот. — Конечно, нет. Вы же мне ещё вальс у костра обещали, — беззлобно улыбается Альберт, и Моран стискивает зубы. Нет, ну как же этот лейтенантишко его бесит! Но если б можно было выбрать, с кем сражаться спиной к спине против всех, у майора Себастьяна Морана был бы только один ответ. В конце концов, они два таких разных, но таких похожих психа.