Утонуть во грехах

За ухом неприятно потянуло холодком. Стоило бы закрыть окно, но отвлекаться сейчас не хотелось. В висок больно стукнуло — первый признак усталости. Когда именно она перестала спать по ночам? Наверное, это было где-то дня три назад, но в этом нельзя быть уверенным, ведь, кто считает? Однако, тому были веские причины: яд почти готов. Лишь от одной мысли, что все эти старания правда к чему-то приведут, придавали Шинобу сил, и усталость резко уходила на второй план. Нельзя сказать, что девушка не была горда собой. В большей мере. Однако не всё было столь однозначно, ведь всё же она была обязана этой победе не только себе. Ей пришлось разделить этот труд с демоном. Кочо потребовалось много времени, чтобы смириться с мыслью, что придётся работать с врагом. Отрицать в госпоже Тамаё прекрасные навыки медика было, как минимум, бессмысленно. Тогда не было особо веской причины так холодно относиться к необходимому сотрудничеству. Именно это и бесило Шинобу. У неё в запасе оставалась лишь тёмная ненависть, тогда как это лишний раз доказывает, что она никогда не будет такой же идеальной, как сестра: идти на поводу у эгоизма в столь сложной ситуации — то, что Канае никогда не позволяла себе. Шинобу корила себя, ругала, проклинала, но неприязнь не покидала уголок надломленной души. Конечно, девушка помнила про желание сестры, — подружиться с демоном — однако всё больше и больше убеждалась в правоте суждения, что, покуда демоны едят людей, этому не бывать. Значит, она должна сделать так, чтоб не ели. Она может, но тогда она должна принять тот факт, что в этом ей посодействует, никто иной, как демон. Как иронично! Всё же она смирилась. Тамаё часто извинялась, по причине, но чаще без, на что вечно крутящийся рядом Юширо грозно зыркал в сторону столпа насекомого. Шинобу ничего не отвечала, просто не желая делать шаг навстречу. Тогда все троя молча продолжали свою работу. Однажды Убуяшики вызвал к себе. Столп знала, что состояние ояката-самы ухудшалось, но не могла поверить, что процесс начал протекать так быстро и необратимо.  — Шинобу, — подозвал он слабым голосом. — Ты должна простить Тамаё. Какая же всё-таки странная фраза, думалось Кочо. Неужто она извинялась не просто так?  — Она тоже жаждет мести. Это её шанс искупить свои грехи. Пусть она уже никогда не будет прощена там, ты обязана отпустить злобу, — больше, казалось он не хотел ничего добавлять. Просто не мог, сил не хватало, а ведь их нужно было беречь на более важный разговор. Кочо не перечила, в жизни бы не посмела. Не ему. Может, эта туманная фраза должна была подействовать на неё с большей силой, однако в поместье она вернулась с теми же убеждениями, с какими и уходила. Но приказ есть приказ.

***

Препарат был на стадии готовности. Они что-то упускали, ходя вокруг да около. Шинобу начала проникаться уважением к познаниям Тамаё в их общем деле, но вот мерзкого юношу, таскавшегося за ней, на дух не переносила. Стоит заметить, что это было взаимно. Они никогда не говорили на отвлечённые темы. Это выглядело бы нелепо. Очень часто они проводили дни в полной тишине, и это никого не смущало, наоборот, придавало некой энергичности, словно в этой тишине можно было прочитать мысли: «У нас получится!». Тамаё часто выручала Шинобу, сменяя её по ночам у записного стола, загромождённого разного рода пробирками и склянками — и тогда измученная девушка медленно отправлялась в комнату, не забыв добавить: «Благодарю, Тамаё-сан».

***

Шинобу зажмурилась. Глаза начинали болеть. Неожиданно в голову пришла мысль, что давненько она не общалась со своими воспитанницами. Это не сильно беспокоило девушку. Она знала, что сейчас лучше не поддерживать с ними связь, не перед тем, что должно случиться. Как странно, ведь она смирилась со своим неизбежным концом уже очень давно, ещё тогда, когда этот конец настиг сестру. Казалось, ничто уже не в силах сломить её решимость, но всё же страх мирно жил внутри. Страх, что они заставят думать иначе, что в конце будет тяжко… К счастью, дверь отворилась; к счастью, это были не девочки.  — Шинобу-сан, Вам следует отдохнуть. Как раз сейчас отдыхать было нельзя.  — Я посижу ещё немного, — Кочо не улыбалась, просто не видела смысла блефовать перед ней. — Хорошо, что Вы пришли. Это просил у меня Юширо, будьте любезны, — к Тамаё потянулся свёрток.  — Хорошо, я отнесу, но, прошу, когда вернусь, Вы уже уйдёте спать. Шинобу промолчала. Ей нравилось то доверие, что установилось между ними. Теперь было стыдно за ранее выказанные детские обиды, но то вовсе пустяки. Уже слишком поздно оглядываться, и Тамаё знала это не хуже. Кочо часто посещали сомнения, что её напарница относится к их делу иначе. Нет, она не сомневалась в серьёзности намерений, просто казалось, словно они смотрят на это совершенно по-разному. Они обе желали мести, однако совершенно разные причины, невзирая на потерю любимых, двигали ими. Но что именно, она понять не успела. Вдруг мысли заволокло туманом, и уже нельзя было точно определить, какая из них была последней. Веки потяжелели, а тело обмякло. Шинобу погрузилась в светлый сон.

***

«Хочется выйти к пруду» — единственное, что пронеслось в голове после пробуждения. Дальше последовало понимание, что она удобно устроилась на чьих-то коленях, и этот кто-то приятно поглаживает её по волосам. Тамаё мило улыбнулась. Кочо повернула голову — солнце уже встало. В теле чувствовалась приятная слабость. Спрашивать что-то было глупо — и так всё понятно: это была магия крови. Шинобу не злилась, точнее, несильно. Она не хотела придавать большого значения ситуации, просто наслаждалась моментом. Только вот «наслаждалась» совсем не вязалось с мыслями. Тамаё продолжала поглаживать тёмные волосы, иногда распутывая фиолетовые кончики. Она не встречала сопротивления, значит могла продолжать. Вернувшись вчера в кабинет она, как и ожидалось, встретила там ещё бодрствующую девушку и сделала то, что запланировала ещё при уходе, если будет необходимость. Тамаё заняла рабочее место, но через некоторое время раздались тихие стоны. Наверное, это был просто очередной кошмар, но женщина не могла продолжать работать, пока лежащая на полу, сейчас казавшаяся такой маленькой девочка продолжала плакать. Однако Шинобу никогда не узнает, как быстро сменяется её сопенье на ровное дыхание, если прижать девушку к себе. Так прошло примерно часа два, вернее, пролетело. Странное тёплое чувство щемило в груди все эти два часа. Оно навевало воспоминания, прошедшие испытание в такой большой промежуток времени, всё ещё отдававшие горечью в самом сердце. Шинобу было хорошо. Она молча наблюдала за солнечными переливами, гуляющими по стене, и становилось ещё лучше, когда один из них ненароком перепрыгивал на её щёку. В последнее время она стала замечать за собой странную конкретику на мелочах. Что бы то ни было (жужжащая у крыльца пчела, глупые мысли), Шинобу с удовольствием отвлекалась на это, когда была возможность. В последнее время она замечала больше, прислушивалась сильнее, вдыхала глубже. В последнее время ей хотелось как можно меньше думать о вещах важных. И эти изменения тоже имели простую причину, в которой Шинобу до самого конца себе не признается. Вдруг на душе стало тяжело-тяжело, а в глазах защипало. Если бы кто спросил у Шинобу почему, та честно ответила бы, что не знает. Это секундное откровение не осталось не замеченным, и краем глаза девушка увидела, что от неё отвернулись. Наверное, Тамаё, будучи сильной женщиной, разочаровалась в ней в тот момент. Одно дело позволить себе плакать во сне, другое — в действительности. Да, Кочо это понимала, и от этого понимания самой стало противно. Она стёрла с уголков глаз влагу и посмотрела на ставшую за короткое время столь близкую женщину. Как странно… Нет, это вовсе не странно. Она просто хотела почувствовать тепло, о котором давно уже перестала мечтать, ещё раз, и в этом не было чего-то сверхъестественного. «Ведь я — человек», — оправдалась Шинобу, но тут же опешила. Нет, она давно перестала быть человеком, как и женщина нависавшая сейчас над ней, она не более чем сосуд. Для ненависти, растекающейся по венам, проходящей сквозь сердце, медленно его убивая. Вернувшись к своим вчерашним мыслям, теперь Шинобу могла точно определить разницу между ними: одна платила за свои грехи, другая — за свою слабость. Это не было пропастью между ними, скорее наоборот — мостом. Они были во многом похожи, но лишь отличия сблизили их. Единственный, кто знал о её погибели, держал её в руках. Единственный, кто знал о её погибели, опирался на неё. От этого стало как-то смешно, по грустному смешно. Ведь об этом моменте действительно никто не узнает — две разделившие его женщины погибнут, забрав с собой. И от этого он становился ещё драгоценнее. К сожалению, нельзя было весь день провести вот так вот, а соблазн велик. Шинобу медленно поднялась на ноги, так же молча, как и всё их «откровение», подошла к двери, и только после прозвучало давно знакомое:  — Благодарю, Тамаё-сан.