Тень Ангела

Обычно думают о лице, которое скрывается за маской, а на деле важна сама маска, почему она такая, а не иная. Скажи мне, за какие маски ты прячешься, и я скажу, какое у тебя лицо. — Хулио Кортасар, Счастливчики.

Эрик придвинул к печке окоченевшие стопы.       Дом, в котором гостил табор, был холодный, плохо отапливался и быстро остывал.       Через отражение в стекле задвижки мальчик наблюдал за тем, как с восточного окна в небогато обставленную комнату лезли серые предрассветные сумерки. Медленно и неотвратимо на глухомань под Нижним Новгородом надвигался новый рассвет.       До пробуждения «Светлейшего из представителей рода человеческого» оставалось не более двух часов. Эрик вытянул над еще не разгоревшимся огнем костлявые руки и пожалел, что тулуп, под которым он горбился, не может укрыть его совершенно с лица планеты. Когда проснется Стево, проснется весь лагерь. Станет шумно, придется надеть маску. Эрик нахмурился: за десять лет он так и не сумел разобраться, что из этого — шум или маску — он не мог терпеть сильнее. Мальчик провел по сонному лицу рукой. К чёрту, он одинаково ненавидел их обоих!       Дрова с умиротворяющим тресканьем жарились в топке. Кроме сквозняка и шума старинных часов, спрятанных в углу за горой ящиков и побитым граммофоном, процесс умирания березовых брусьев был единственным звуком, отождествляющим расстроенного утреннего Эрика с настоящим миром.       Эрик думал.       Думал о том, каким сюрпризом было обнаружить настоящую изразцовую печь в убогой деревеньке, в которой мануши, выражаясь языком Фармана, задержались из-за нелетной погоды. Печальная голландка не подозревала, сколь милой сердцу юного француза стал её истресканный футляр за минувшие четверо суток. Эрик невольно отождествлял печку с собой. Как и он, печь служила доказательством существования великой цивилизации, за ненадобностью отбросившей рудиментарный орган тлеть вдали от сородичей. Оба они являлись непризнанным гением художника-творца, несмотря на совершённую борьбу оставшимся непонятым в виду отсутствия не слушателей, но тех, кто готов был слышать. Напускная гордость, неказисто выделявшая печь среди тёмных пятен гостиной, была той самой гордостью, за которой Эрик прятал от всех свои обиды; в одиночестве эта гордость начинала казаться Эрику удивительно жалкой. Наконец, печка имела свою «маску» — прямоугольной формы надстройку, невесть зачем пришпиленную к основному корпусу. Оба они, и Эрик, и печь, не имели чего-то, необходимого обществу, но внутри обоих горел дающий силы огонь.       Эрик мысленно дорисовывал крыло выцветшему петушку, когда на пороге послышалось шорканье. В залу, работая пальцем в носу, вошёл Огюст. Он был на голову выше Эрика и имел могучие плечи и грудь, однако всё это не препятствовало Огюсту испытывать благоговейный трепет перед пенджабским лассо, которое калека всегда держал при себе.       Племянник «Светлейшего» с тупым выражением на лице сделал несколько осторожных шагов. Эрик ненавидел это лицо. Само существование Огюста оскорбляло Эрика, поскольку делало последнего в разы уродливее. Мог ли Эрик противопоставить жидкие волосы густым упругим кудрям, а обрубок с зияющими ходами сравнивать с острым птичьим носом? Лик Огюста не портила даже грязь. Он сколько угодно ходил по табору чумазый, с вымазанными в копоти щеками и в засаленной одежде, и всё равно напоминал Аполлона, сошедшего с картинки. Впервые столкнувшись с Огюстом, Эрик всю последующую ночь не мог уснуть. Он плакал, стискивал челюсти до скрежета в зубах и гадал, за что Вселенная распорядилась с ним так несправедливо.       Достав палец, Огюст чуть наклонился, подавшись вперед, и попытался разглядеть в мутноватом стекле внушающие ужас отметины, однако Эрик успел заметить гостя и вскорости схватил лежащую у ног маску. Мальчик прикрылся воротником тулупа, сощурился и через отражение посмотрел прямо в глаза Огюста.       — Ты будешь чинить маску? Как ты это сделаешь?       — Не твоего ума дело, — проскрипел Эрик, не стараясь даже имитировать равнодушно-терпимый тон, которым обычно беседовал с типами вроде Огюста.       — А это? Ты украл фелиш Стеллы?.. Да ты… того… Как ты замахнулся вообще на такое?! Если её муж узнает, прибьёт ведь! — парень вытаращил удивлённые глаза и пальцем ткнул в разномастную тряпку. Лицо его при этом сделалось неимоверно глупым и ещё больше начало раздражать Эрика.       Смекнувши, что его поймали за руку, он затолкал цветные клочья под тулуп и уперся пятками в пол.       — Сама виновата! — огрызнулся Эрик. — Зачем она дала маску Эрика другим детям, ведь он снял её только затем, чтобы смазать обветренную на морозе кожу?! К чему этим изнеженным всеми благами хорькам любоваться никчемными фокусами вашего брата, когда у них был живой, настоящий, не фальшивый Эрик? Они так плотно обступили бедного Эрика, что в их злые глаза он заглядывал, словно в зеркало! Они смеялись так громко, что показались Эрику горной лавиной, и его руки тряслись, и он не мог продолжать выступление! Теперь все, все в этой деревне, и даже маленькая Бьянка, знают, каков на самом деле Эрик!       Эрика всего бил озноб. Больнее всего было, конечно, из-за пятилетней Бьянки. Табор подобрал девочку всего полгода назад, когда пересекал южную Тоскану. Бьянка воспринимала маску как часть Эрика, с которой он был рождён и вынужден существовать. В отличие от остальных, Бьянка боялась Эрика не из-за уродства, а, как признавалась сама девочка, из-за того, что он мог заставить любой предмет говорить с Бьянкой на человеческом языке. Впрочем, иногда Эрику казалось, что Бьянка не боялась его вообще.       И вот теперь последняя ниточка, ведущая к дружбе, оборвалась…       Дрожа, словно дикий зверь, загнанный в смертельную ловушку, тощее тельце спряталось в меховой шубе. Холодный воздух ласкал его спину, а разбитый восковой нос чесался и как будто не хотел держать форму.        — Не расскажу про фелиш, если ты покажешь, как будешь чинить маску, — великодушно предложил Огюст.       Молодой цыганен выжидающе посмотрел на существо, скорчившееся на полу у огня. На всякий случай Огюст отодвинулся назад, будто Эрик был пороховой бочкой и мог рвануть в любую секунду. Однако ни в первую, ни во вторую, равно как и в третью секунды ничего не последовало. Эрик окончательно ушёл в себя и забыл про Огюста, сверлящего ему лопатки.       Понаблюдав за фокусником ещё немного, бывший свинопас отряхнул о штаны руки, похлопал Эрика по плечу и сказал:        — Сегодня в таборе будет посол с Востока. Кажется, он ищет тебя. Если хочешь увидеться с ним раньше, чем Стево приведёт тебя к нему на поводке, одевайся, я отведу к нему.       С тех пор Эрик и Огюст стали лучшими друзьями. Это была их последняя встреча.