***
Отсветы прожекторов плясали по отполированным доскам, но не слепили, и Джулиан не блуждал взглядом по залу в попытке дать глазам отдых. Это только помешало бы проникновенно излагать ни черта не заученную речь. Стоило, стоило готовиться больше, вникать в тему глубже. Но теперь-то уже ничего не изменишь – только лицо держать и остаётся. Лицо… Когда он заприметил в толпе зрителей знакомое лицо, сердце его заколотилось с явным намерением разбиться о рёбра. Вальдемар сидел в самом центре, сложив ладони на коленях и замерев, словно искусно выточенная статуя. На губах его играла привычная, лишённая эмоций улыбка, голову он держал безукоризненно ровно, спину – безукоризненно прямо, и ничто не выдавало бы в нём заинтересованности – если бы не глаза. Глаза его светились любопытством, и Джулиан чувствовал, как они ловят и фиксируют каждый его жест, как каждое произнесённое им слово обращается в запись ровным профессорским почерком и тонет в глубине узких зрачков. Это напрягало, но в то же время распаляло упрямство. Джулиан двинулся к кафедре. Пространство сцены перед ним сверкало золотистыми бликами, звало в самый центр, под обжигающий взгляд прожектора. За спиной его крыльями раскинулся белоснежный слайд. Среди знакомых на первом ряду Джулиан разглядел Назали. Улыбка её сияла воодушевлённым нетерпением. Пора было начинать. Момент истины. Его слова растворились над залом, и он не чувствовал ничего, кроме восхитительной лёгкости парашютиста, бросившегося с самолёта вниз. Свободный полёт. Сальто мортале. Смотрите и слушайте, что мне есть сказать – и как я это скажу. И вы, профессор, тоже не отвлекайтесь. Когда ещё вы насмотритесь на мистера Деворака в рубашке, застёгнутой на все пуговицы, в отглаженных брюках и с планшетом для бумаг в руках? Если вы хоть иногда спите, вы могли бы решить, что это сон. Джулиан и сам думал, что это сон – уж очень сюрреалистично выходило. Но один слайд сменял другой, заметки плавно подходили к концу, а речь его звучала уверенно и твёрдо, как будто это не он до последнего момента ловил профессора Сатринаву за рукав и слёзно спрашивал в тысячный раз, точно ли от его исследования веет адекватностью. Впрочем, это всё там, за кулисами. На публике же рубашка застёгнута, а брюки выглажены. Мистер Деворак блестяще знает свою речь и не боится вступить в дискуссию. – …спасибо за внимание. И мир померк, обрушился под силой этих слов. Назали подняла волну аплодисментов, тем самым поставив точку в докладе. На ослабевших ногах Джулиан спустился в зал. – Чудесное выступление, спасибо, очень обстоятельно, очень по существу, – донеслось со сцены, и то же самое зашептала Назали, утягивая его сесть рядом с собой. Джулиан рассеянно кивнул и затих, вплавившись в кресло. Он справился. Снова. Остаток времени он провёл как в тумане. Разум отказывался фокусироваться на докладчиках, на презентациях, на людях вокруг. Единственно отчётливым было предвкушение. От него всё внутри холодело, а сердце сбивалось с ритма. Надо лишь выдержать, высидеть, выждать. А потом во что бы то ни стало добиться разговора с профессором. И тогда… Против ожиданий, Вальдемар сам подошёл к ним с Назали, едва мероприятие официально объявили закрытым. Их кружок осторожно примкнул к стене подальше от двери, чтобы не стоять на проходе. Джулиан с долей досады подумал, что место они выбрали не самое романтичное. Но если серьёзно, так уж важно ли это было? Для профессора – точно нет. – Джулиан, вы ли это! – Вальдемар даже расщедрился на имитацию удивления. – Впрочем, ещё увидев вашу фамилию в списке заявок, я решил, что, должно быть, брежу впервые за... долгое время. Теперь же я в этом уверен. Джулиан виртуозно умудрялся отображать на лице одновременно и самодовольство, и откровенное смущение. Назали хлопнула его по плечу. – Чудесный приступ галлюцинаций, не правда ли? – сказала она. – И тянется уже полсеместра. Наш дорогой коллега расцветает на глазах – в научном плане. – Да что вы уж... – неловко пробормотал Джулиан. – Да то! – отозвалась Назали. – Кто мне все контрольные на "хорошо" пишет? Кто финальную умудрился аж до "отлично" дотянуть? – И у вас тоже? – спросил Вальдемар и сцепил пальцы, с любопытством зафиксировав взгляд на Джулиане. – Кто бы мог подумать... На прошлом курсе, помнится, вы не были и вполовину так усидчивы. А теперь вас как подменили. – Знаете, – улыбнулась Назали, – с людьми иногда происходят потрясающие преображения. Всё дело в мотивации. Впрочем, откуда её черпает Джулиан, мне до сих пор неизвестно. Может, откроешь секрет? Она сказала это скорее для поддержания разговора, чем из действительного желания узнать. Однако Джулиан вдруг распрямился, решительно встретился с Вальдемаром глазами и выпалил: – Да. От вас, профессор. Ответом ему был заинтересованный наклон головы. Назали тоже вопросительно приподняла брови. Отступать было поздно. – В прошлый раз вы сказали, – продолжил Джулиан, – что отказываетесь становиться моим научным руководителем. Вы сказали, что это из-за моей учёбы, из-за бестолковости и беспечности. Я понял вас. Но если вы думали, что сумеете так просто от меня отделаться, то вы ошибались. Профессор, это всё – ради вас. Ради вашего согласия. Я хочу работать с вами. Именно с вами. Ни с кем другим. Если этого недостаточно… возьмите меня на поруки! Я готов наизнанку вывернуться, хоть потом все экзамены пересдать и на диплом с отличием выйти! Только примите меня в ассистенты. Я вас очень прошу. Он выдохнул. Казалось, молчание воцарилось не только между ними тремя, но во всём зале – оглушительный гам для Джулиана стих. Он почувствовал, что у него вот-вот подкосятся ноги. Вальдемар не спешил с ответом. Назали же озадаченно переводила взгляд с одного на другого. – Погоди, – наконец произнесла она. – Хочешь сказать, ты до сих пор не нашёл научника? Джулиан нервно мотнул головой. Он знал, что сроки поджимали – вернее, были уже пропущены, но он до последнего отчаянно надеялся на то, что его безумное упрямство даст плоды. Он обязан был добиться согласия Вальдемара. – Эх, знала бы я! – вздохнула Назали. – Позвала бы к себе. С тобой работать одно удовольствие… Но ты, я вижу, уже сделал выбор. Она выжидающе взглянула на Вальдемара. Тот устало прикрыл глаза и наконец проговорил: – Я… не ожидал от вас такой целеустремлённости. Я польщён. Ваша самоотверженность действительно впечатляет. Однако… – Однако?.. – упавшим голосом повторил Джулиан. Вот теперь можно было бы и осесть на пол. – Я не меняю своих порядков, Деворак, – отчеканил Вальдемар. – К тому же, сроки подачи списков уже истекли, и… – Да бросьте, – перебила его Назали. Она ободрительно приобняла Джулиана, и в тоне её усмешка смешалась с серьёзностью. – Вы же знаете, как у нас с бумажной работой, – сказала она. – Списки эти ещё полмесяца оформлять и переоформлять будут. Вы посмотрите только, на что ради вас готовы. И кто! Возьмите вы Джулиана в подопечные, он не студент – золото! Это вам я говорю. – Я уже набрал необходимое количество человек, – возразил Вальдемар, но Назали только пожала плечами: – Вы всегда берёте меньше положенного. Думаю, сил на ещё одного вдохновлённого вами коллегу у вас достанет. Вальдемар посмотрел на Джулиана. На его непривычно элегантный костюм, на его напряжённую позу, на нервно искусанные губы. И медленно выдохнул. – Ладно, – проговорил он с расстановкой. – Пожалуй, у меня может найтись подходящая тема. Но я надеюсь, вы даёте себе отчёт в том, что работа со мной потребует нетипичных для вас усилий и сосредоточенности… – Спасибо! Должно быть, Джулиан выдохнул это слишком запальчиво. Назали даже рассмеялась, а Вальдемар только головой покачал. По вспыхнувшим восторгом глазам, по лучащейся улыбке было предельно ясно, что Джулиан в тот момент ни в чём не давал себе отчёта. – Тогда поедем ко мне, – заключил Вальдемар. – Прямо сейчас. Обговорим детали, я дам вам список источников, сформулирую тему. Откладывать дольше вопрос с вашей курсовой нельзя. Сегодня же вечером я свяжусь с учебным офисом и внесу вас в перечень. С завтрашнего дня вы начнёте работу. Джулиан не помнил, что ответил, и что бросила им вслед Назали, и что говорил Вальдемар, пока они спускались из зала, пересекали сперва вестибюль, затем парадную лестницу и наконец парковку. В себя он пришёл только в машине, застёгивая ремень безопасности и беспомощно глядя на своё отражение в переднем стекле. Они едут домой. Домой к профессору. Впервые. От осознания, что это происходит на самом деле, Джулиан вдруг потерял способность трезво соображать. Лицо его залила краска, и он вцепился в шершавую полосу ремня обеими руками, точно она была последним, что скрепляло его с реальностью. Вальдемар устроился рядом и завёл мотор. – А вы как будто повзрослели, – сказал он вдруг, насмешливо сощурившись. – Из вас, похоже, всё-таки можно сделать человека. Не думал просто, что это выйдет у меня. Я воспитанием не занимаюсь. – Профессор Назали всё правильно сказала, – смущённо ответил Джулиан. – Вы мотивация. – И всё же каким безрассудным надо быть, чтобы решиться меня добиваться, – хмыкнул Вальдемар, обнажая заострённые зубы. – И с чего вам взбрело в голову связываться именно со мной? Вы занимательнейший экземпляр, Деворак. Он позволил себе быстрый колкий взгляд в сторону собеседника, а тот беззастенчиво улыбнулся и с чувством произнёс: – Пока дышу, надеюсь.***
Вечер подкрался незаметно. Только когда профессор щёлкнул выключателем, Джулиан вдруг осознал, насколько стало темно. Вероятно, он слишком сильно скрючился над разверстыми пастями книг, чем напомнил о необходимости зажигать свет во время работы. Была ли такая необходимость у хозяина дома?.. – Полагаю, на сегодня можем закончить, – Вальдемар перегнулся через его плечо, бросил взгляд на неразборчивые заметки. – Основной курс действий вы усвоили. Тема определена. Через месяц предоставите результаты. Постарайтесь не халтурить, лучше ненадолго отвлекитесь от учёбы – вам не впервой. Джулиан захлопнул фолиант и устало потёр переносицу. Да, Вальдемар честно его предупреждал, что легко не будет. За прошедшие три часа они успели «мельком пролистать» около десятка трудов, вчитаться ещё в дюжину и обстоятельно обсудить такой объём материала, какой Джулиан, кажется, никогда в жизни разом в голове не держал. Ныла спина, пульсировали виски, но бессчётные кружки кофе – утешительный приз за отдачу на растерзание, – пока ещё придавали сил. Джулиан чувствовал себя приятно вымотанным. Продуктивность редко приносила ему столько удовольствия. – Засиделись мы с вами, – Вальдемар, взглянув на часы, качнул головой. – Домой доберётесь или вас подбросить? Домой. Джулиан даже вздрогнул, сфокусировавшись на этой мысли. Он и забыть успел, что ему придётся возвращаться. С момента, как он переступил порог просторной квартиры под крышей новостройной многоэтажки, его не отпускало чувство, что он наконец обрёл своё место в мире. Безупречно прибранная, стерильно чистая, монохромная, лишённая индивидуальности и вместе с тем удивительно непохожая ни на чью другую – она казалась отторгающе чужой и в то же время необъяснимо уютной. Тянуло пройтись по ней, медленно, как по музею, изучить каждый уголок, прикоснуться к каждой поверхности. Белые стены, белый потолок, чёрная мебель, лишённая привычного налёта безделушек. Отчётливо проступающий портрет хозяина. Врали все, кто травил байки, мол, профессор и ночует тоже в своей аудитории! – Что это вы? Кажется, Джулиан молчал слишком долго. Вальдемар по-мультяшному склонился вбок всем торсом, заглядывая ему в лицо. Пришлось спешно собраться с мыслями. – Профессор, насколько нахальным вы меня сочтёте, – начал Джулиан с виноватой улыбкой, – если я попрошусь остаться у вас? – У меня? – переспросил тот. – Зачем? – Ну, видите ли… – смешок вышел совсем уж пристыженным. – Просто… Я никогда прежде не был у вас, а это… ну… как бы сказать… словом… – Нет, Джулиан, вы совсем не повзрослели, – рассмеялся Вальдемар. Тот вздохнул и закончил: – Просто так… принято, чтобы в какой-то момент у партнёра… н-не рабочего… оставаться на ночь. Это вроде как… традиция. Н-ну, вернее, обычно люди сами этого хотят, потому что… чтобы… провести ночь вместе. – А, вот вы о чём, – профессор понимающе кивнул. – А для вас это так важно? – Ещё бы! – Джулиан и сам смутился того, с каким рвением это произнёс. – Я… хочу узнать вас, профессор. Всего. Досконально. Я хочу изучить вас тщательнее, чем вы позволяли до сих пор. – И написать об этом дипломную, – оскалился Вальдемар. – Я не шучу, между прочим. Материала хватит на все последующие работы – и ещё вашим потомкам останется. Было в его тоне что-то такое, что заставило Джулиана усомниться в иронии его слов. Но если Вальдемар действительно не человек, если он действительно упырь или кто похуже – не самое ли время узнать? – Я всё больше убеждаюсь, – продолжил Вальдемар, – что вы совершенно не представляете, с чем имеете дело. И чего хотите. Я не настолько безобидное существо, как вы обо мне, должно быть, думаете. Я далеко не настолько безобидное существо. Забираясь по колено в эту тайну, вы рискуете остаться психически нездоровым. Так как вы в некоторой степени мне не до конца безразличны, я всё-таки попытаюсь вас отговорить… – Не начинайте, – перебил Джулиан. Сердце его, казалось, билось в самой глотке, мешая дышать. Он нутром чувствовал, что даёт согласие… нет, умоляет о чём-то, на что нормальный человек не пошёл бы по доброй воле никогда. Он не задавал вопросов, не тешил себя даже мимолётной надеждой на понимание. Но он жаждал знать. На практике. Именно это он и сказал. – Что ж, в таком случае… – Вальдемар старался сохранять привычное равнодушие, но Джулиан прекрасно видел искорки довольства в его глазах. Профессору было лестно. Всё это было лестно. От блокнота с заметками по курсовой до затаённого дыхания сумасбродного ассистента. – Удосужились ли вы прочитать высланные мной материалы по основам искусства узорного связывания? Это был неожиданный вопрос. Джулиан неловко потупился: – М-мельком… Самое начало… Вернее, вы там ещё ведь приложение скидывали, по общей технике безопасности во время, кхм, полового акта… Вот его я прочёл. – Так даже лучше. Именно оно меня и интересовало. И как, усвоили прочитанное? – Усвоил, – неуверенно отозвался Джулиан. – Замечательно, – Вальдемар скрылся на мгновение в соседней комнате. Послышался шорох отъезжающей дверцы шкафа, а затем он вернулся. И бросил Джулиану в руки широкое, сложенное квадратом полотенце. – Тогда идите в душ. Всё это было странно, странно до лёгкого озноба, до ощущения пропасти в груди. Джулиан стоял под тёплыми струями и смотрел на свои ладони в попытке убедиться, что он материален. Белая плитка стен мазками отражала его потерянную физиономию. Холодная, гладкая – она вроде бы тоже была реальной. Хотя Джулиан всё ещё сильно сомневался. Это происходило. От предвкушения по спине пробегали мурашки. Джулиан не позволял себе представлять, давил воображение сухими короткими мыслями. Пусть всё будет так, как он никогда не смел думать, как никогда не видел во сне. Ни с чем не сравнимо, никем не испытано. Не так, как пишут, не так, как рассказывают. Он желал двигаться наощупь, наугад. Он желал быть слеп. – У меня будет два условия, – сказал Вальдемар, когда они сошлись на пороге спальни. Такой же пустой, как и прочие комнаты, такой же безжизненной – с белым прямоугольником кровати посередине, обтянутым простынёй без единой складки. Нужна ли была профессору спальня? – Первое, – на раскрытой ладони Вальдемара свернулась плотная чёрная лента. – Вы обязуетесь не снимать и даже не сдвигать повязку без моего разрешения. Если она слезет сама, вы незамедлительно сообщите мне об этом, не открывая глаз. Это не прихоть, а мера безопасности. Если хотите сохранить рассудок, вам придётся следовать правилам. – Я бы и так не ослушался, профессор, – Джулиан едва заметно улыбнулся. – Даже если бы это была… как вы сказали, прихоть. – Я надеюсь, – без тени усмешки отозвался Вальдемар. – И второе, вы не будете задавать бестолковых вопросов. Предупреждая недопонимание: любой ваш вопрос будет бестолковым. Вы пока ещё просто не в состоянии осмыслить то, к чему я вас подпущу. Может быть, со временем… но не сейчас. И не в следующий раз – если вы вообще найдёте в себе силы оставаться со мной после. Итак, повторяю вопрос. Вы уверены, что хотите этого, Джулиан? Это последняя возможность отказаться. Будь этих возможностей хоть сотня, Джулиан сотню раз бы их отверг. Если правила игры такие, он согласен. Не открывать глаз, не задавать вопросов – так точно! Он никогда не понимал героев сказок, нарушавших единственный непреложный запрет, причин для которого им не объяснили. Он не станет открывать таинственные двери в конце коридора, сжигать сброшенную кожу и подглядывать в замочные скважины. Ведь профессор не желает ему зла. Значит, Джулиан доверится. Повязка туго легла на веки, ловкие пальцы завозились с узлом на затылке, стараясь не впутать в него непослушные кудри. Джулиан чувствовал себя заиндевевшим, прозрачным и холодным, как статуя изо льда. Хотя, конечно, ледяными как всегда были руки профессора. Он ощутил это особенно остро, когда послышался шорох стягиваемого латекса и чужие ладони опустились ему на плечи – без перчаток. Джулиан прикусил губу. Как бы хотелось ему рассмотреть эти руки в деталях, в мельчайших подробностях! Запомнить каждый изгиб, сплетение вен, рисунок линий, вычерчивающий судьбу… Но ему полагалось только чувствовать. И он с жадностью отдался чувствам. Вальдемар ничего не говорил. Вероятно, слышать в какой-то мере запрещалось тоже. Или не было нужно. Их контакт должен был установиться тактильно. Они должны были вплавиться друг в друга, срастись так, чтобы не осталось швов. Кончики пальцев – лезвия, – искусно наносили разметку по груди. В какой-то момент скользнули вверх, к шее, прижались к пульсирующей жилке. Зачем? Разве кровь их не успела ещё смешаться через прикосновения? Разве Джулиан не делился сердцебиением напрямую? – Я ещё даже не начал, – усмехнулся Вальдемар. Только теперь, лишённый зрения, Джулиан заметил, какая странная была в спальне акустика. Голос профессора прозвучал эхом сразу со всех сторон. Было ли от чего звуку так отчётливо отражаться? – Воздержитесь от вопросов, – повторил Вальдемар, точно в ответ на сумбурные мысли. Джулиан растерянно отозвался: – Но я же не задал бы… – Про себя тоже не надо, – перебил тот. – Вредно. Пойдёмте. Он повлёк Джулиана вперёд, и ненавязчивое давление на спину заставило последовать за ним. Колени мягко стукнулись о матрас, несколько рук подхватило под локти и помогло устроиться на кровати. Несколько. Нет, быть такого не могло. Они же в комнате одни. Какого, однако, удивительного эффекта можно достичь, играя со временной слепотой! – Вы наблюдательный мальчик, – сказал Вальдемар. – Но ход мысли не совсем верный. Зато подходящий. Меня устраивает. Руки – теперь их точно было несколько, – придавили Джулиана к постели. Как раз вовремя: от накатившего ужаса тело почти поддалось порыву стянуть повязку. – Нельзя, – монотонно звучал голос, знакомый голос и всё-таки недосягаемо чужой, будто потусторонний. – Нельзя, Джулиан. Вы должны мне верить. Вы останетесь живы, я вам гарантирую. Вы сами потянулись к этому знанию – так впитывайте и осмысляйте. Действуйте, как подобает исследователю. Докажите, что готовы быть моим ассистентом. Фиксируйте получаемую информацию. Сосредоточьтесь на этом. Так будет легче. От ровного бесстрастного тона расползающийся на ошмётки мир сделал попытку собраться назад. Джулиан глубоко вдохнул – медленно выдохнул. Вдохнул, выдохнул. Вдохнул, выдохнул. Хорошо. Фиксировать. Как только что конспектировал литературу. – Сколько, по-вашему, конечностей входит в непосредственный контакт с вашим телом? Джулиан замер, высчитывая. Неуверенно выдавил: – Д-десять? – Неверно. Вы не стараетесь. Джулиан постарался. Одна ладонь скользила от живота к груди. Другая стягивала бельё, очерчивая острую косточку таза. Третья от талии двигалась к рёбрам, четвёртая преграждала ей путь, как будто перебирая череду выступов и впадин. Касания нежные, но от них бросало в дрожь. Пятая… пятая? Джулиан сбился. Наверное-пятая давила повыше ключиц, ещё одна лежала на шее, её большой палец от подбородка поднимался к губам. Колени и бёдра – там рук было сразу с полдюжины, все они асинхронно изрисовывали кожу прикосновениями, изучали в ответ, и когда Джулиан дёргался, запрокидывая голову, они останавливались на избранном месте, принимаясь изводить его до приглушённых стонов. …он стонал? Джулиан вздрогнул, оборвав себя на выдохе. Он и вправду отвлёкся? Сколько бы их ни было, руки действовали правильно, как профессор уже делал, как должен был запомнить с их прошлых встреч. Значит, это всё-таки Вальдемар? Значит, можно не слишком бояться? – Глупые, глупые, глупые вопросы. Ладонь накрутила несколько локонов, рванула назад – и Джулиан чуть не лишился сознания от ударившего в живот возбуждения. – Вы сосчитали? – голос Вальдемара звучал снисходительно-выжидающе. Мир окончательно встал на свои места. – Я… я не… – Джулиан больше не мог сдерживать улыбку, в которой смешались смущение с вожделением. – Я вижу, что вы не, – был ему ответ. – Не годится. Я дарю вам бесценный опыт, а вы даже не трудитесь отчитаться. Соизвольте взяться за голову. Возьмёшься тут за голову, как же! Пока что с этим куда успешнее справлялись руки в его волосах. Но от натяжения прядей мыслить здраво не выходило совершенно. – Не отлынивайте, Деворак, – раздалось над самым ухом, отчего тело прошиб электрический импульс. Джулиан едва не заскулил, вовремя впившись в язык до боли. – Не можете описать наблюдаемое явление, описывайте его эффект. Своё состояние. М-м? Пришлось собраться вопреки расплавляющей тело слабости. Джулиан подавил желание податься навстречу ласкающим бёдра рукам, с трудом выровнял дыхание и зашептал: – Учащённый пульс, рост температуры тела… Восприятие действительности… нестабильное. – Вот как? – спросил Вальдемар. – Точнее. – Я… Э-это руки? Вскрик вырвался против воли: от ощущения липкого холода, обвившего ноги, Джулиан почти подскочил на постели. Его удержали на месте, за горло, плечи, грудь прижали книзу, хватка в волосах сделалась жёстче. А влажно-сухое, морозно-пламенное, эфемерно-материальное поползло дальше, от щиколоток к коленям, от колен к животу. Кольцами легло на запястья, мазнуло по шее, задушив сдавленное бормотание. – Не надо, – вкрадчивый тон Вальдемара подействовал отрезвляюще, – глупых вопросов. Продолжайте сбор данных. – Н-не могу… нет… Что это? – продолжал шептать Джулиан, без толку водя головой в попытке прозреть сквозь повязку. – Это в-всё ещё… вы?.. Многоголосый вздох заставил воздух задрожать мелкой трелью. Джулиан ощутил этот перезвон кожей – а затем ладони обняли его лицо, уняв колкий зуд. Слова Вальдемара зазвучали совсем рядом. Джулиан ловил их губами, сглатывал вместе с глубинным страхом. – Вы ведь давно поняли, что я не человек, так? Тот судорожно кивнул, хотя до последнего не хотел признаваться даже самому себе. Профессор просто особенный – просто не человек. Просто. Куда уж проще. – Вы не отступили, когда это поняли. – Я вам верю, – едва слышно сказал Джулиан. – И теперь вы меня боитесь? – Н-нет, – подумав, отозвался он. – Не вас… этого. Ч-человеческая психика хрупкая, профессор, – добавил он со слабой усмешкой. – Знаю. Поэтому на вас повязка. И тем не менее, это тоже я, Джулиан. Уверяю вас, это тоже я. Джулиан прислушался к ощущениям. Ему не было больно, не было даже дискомфортно – исключая, разумеется, паническую лихорадку. Оплетающие его… конечности не пытались сломать ему кости или распороть кожу. Плавно змеились по телу, ловкие и подвижные, прикосновениями совсем непохожие ни на что другое. Может быть, даже более бережные, чем руки. Вальдемар вдруг подался ближе, к самому уху, и его голос зазвучал так, как не звучал никогда прежде. – Разве вам… совсем не интересно? Сердце Джулиана чуть не пробило грудную клетку. Идеальная имитация – нет, даже не общепринятой в таких случаях интонации, – его самых диких, самых сокровенных воспоминаний о бесстыдных снах. Дышать снова стало трудно. А ветвящаяся темнота ожила, зашевелилась, заструилась по телу ответной экстатической волной. – Сегодня я не причиню вам вреда, – сказал Вальдемар, и Джулиан почти увидел его хищную ухмылку. И почему-то подумал, что она наверняка была не одна. На миг ясность вернулась в его сознание, и он успел выхватить из водоворота мыслей обрывок, фразу. Про статью об основах безопасности при половом акте. Его даже разобрало весельем, но вместо смеха у него вырвался очередной стон – и тут же холодный палец лёг на его нижнюю губу. Повёл вниз, разомкнул зубы. Джулиан рефлекторно подался очертить его языком, но столкнулся с мягким, упругим, удивительно вёртким. Без вкуса и запаха, почти без формы, скорее ощущение, чем существо – таким был теперь профессор, снаружи и внутри. Иногда у него появлялись руки, иногда исчезали. Иногда тьма становилась текучей и влажной: это было первое, что почувствовал Джулиан в себе и тогда чуть не потерял голову от возбуждения. Он не успевал следить за тем, как менялось тело вокруг него, потому и ожидаемого проникновения не заметил. Из текучей и влажной тьма просто стала гибкой и плотной, заскользила внутри, скручиваясь в нечто единое. И кажется, Джулиан кончил в первый раз, так, что если бы не повязка, в глазах бы наверняка потемнело. А сколько раз он успел кончить после?.. Бёдра сводило от судорог, руки ощущались совсем бескостными. Он слабо сжимал пальцы, ухватив одну из чужих ладоней, а поднявшее его над кроватью сплетение продолжало вливаться, и обнимать, и пульсировать, и отмерять точное количество дозволенных вдохов – хваткой на горле. Казалось, организм освоился. Почти привык. К канону голосов, к незримым метаморфозам, даже к электрическому напряжению, которым ощущались любые касания. К тому, что Вальдемар стал и пространством, и временем. И тогда узел вдруг стянулся. А Джулиан с удивлением подумал, что у темноты всё-таки был вкус.***
Утро сочилось по капле сквозь щель в занавесках, стекало на наволочку, и рыжие кудри уже успели насквозь пропитаться солнечными лучами. Точно из снежного завала, из завала одеял лениво высунулась рука, взъерошила пряди и бессильно рухнула на подушку. За ней показалась вторая, сугроб с шуршанием поехал в сторону. Джулиан сонно открыл глаза. Лежать в крахмально-хрустящем коконе было упоительно, выбираться наружу совсем не хотелось. Да и зачем – наружу? Да и куда – наружу?.. А вот это оказался неожиданно важный вопрос. Только мучительное мгновение спустя Джулиан вспомнил, где находился. И вспомнил кое-что ещё. Прятать лицо в подушке было не от кого, и всё равно он с приглушённым стоном ткнулся в неё, ощутив, как запылали кончики ушей. Это всё-таки случилось. Всё случилось. Наверное, поэтому он спал без снов. Сама жизнь теперь что твой сон! Сколько бы времени на часах ни было (мобильный он, должно быть, оставил вчера в кабинете), пора было подниматься. Кажется, одежду он тоже бросил не то в кабинете, не то в ванной: тумбочки и стулья были чисты. Это ситуацию проще не сделало. Форточка была приоткрыта, зябкий сквозняк своевольно полез обнимать со спины. Посомневавшись, Джулиан завернулся в одеяло. Такой себе видок вышел, конечно, но лучшего он себе позволить не мог. В коридоре было тихо. Кабинет тоже пустовал, как и гостиная. Джулиан и сам не знал, желал ли он обнаружить профессора дома. Однако на кухне он застал Вальдемара за плитой – и сперва даже не понял, чем именно тот был занят. И поза, и движения рук, и сосредоточенность взгляда ничем не отличалась от рабочего состояния. С такой аурой разве что образцы препарировать. Впрочем, запах развеял все сомнения. – Вот вы и проснулись, – сказал Вальдемар, обернув к Джулиану только голову. И явно чуть не добавил «точно по расписанию». – Доброе утро, – отозвался тот, несмело вползая в помещение. – День, – поправил профессор. – Сейчас день. Садитесь, я как раз закончил. Только Джулиан опустился за стол, как перед ним тихонько звякнула тарелка со сверкающей масляными подтёками яичницей. Вальдемар устроился напротив и сложил руки перед собой, уставившись на собеседника с живым интересом наблюдателя. Джулиан почувствовал себя экспонатом вивария. Ну и пусть, кормили в лаборатории недурно. – Спасибо, – пробормотал он, даже растерявшись от такой заботы. – Я нечасто обновляю продовольственный ассортимент, – признался Вальдемар. – Но если не ошибаюсь, это блюдо соответствует вашим вкусовым предпочтениям. – Вполне, – Джулиан бодро застучал вилкой по тарелке. Только теперь он понял, насколько на самом деле был голоден. Минут пять они сидели в молчании, затем Вальдемар произнёс с заметным удовольствием: – Итак, вы не попытались, едва проснувшись, сбежать от меня в животном ужасе. Ваше поведение вообще мало чем отличается от обыденного. Джулиан пожал плечами. – Ваше тоже. Не думаю, что есть смысл вас бояться, если… – он запнулся, чувствуя, как лицо опять начинает краснеть. – Словом, вы же оставили меня в живых. Д-да и последствия… ну… в рамках. – В рамках! – Вальдемар даже рассмеялся. – Как это интересно вы формулируете. А ваш вчерашний опыт тоже входит в эти рамки? Прошу уточнить, рамки общечеловеческие или ваши личные? – Да ну вас, – смущённо отмахнулся тот. – Ваша эта… форма явно ни в какие рамки не вместится. Но тем оно и увлекательнее, разве нет? Просторы космоса, глубины океана и профессор Вальдемар. Бесконечное пространство для изучения. Тема для следующей курсовой. И для дипломной. – Это вы что же, мне таким изощрённым образом даёте добровольное согласие на продолжение экспериментов? – Вальдемар сощурился, опустил подбородок на руки. – Вы ведь не тешите себя иллюзиями на мой счёт? Для меня вы всё ещё эксперимент. Несомненно, занимательный, из ряда вон выходящий. Но эксперимент. – Я знаю. Джулиан поднял на него глаза. Медленно, ласково очертил взглядом силуэт, тысячи раз выводимый грифелем по бумаге. Какой хрупкой оказалась эта привычная оболочка. Как много вмещала она в себя. И как много подарила Джулиану судьба, позволившая подобраться к страшной, завораживающей, соблазнительной тайне так близко. За возможность быть рядом с профессором он готов был платить любую цену. – Именно это я и хотел от вас услышать, – сказал он. Вальдемар удивлённо моргнул. – Надо же… Не рассчитывал, что мои слова будут встречены именно так. Вы всё ещё совершенно иррациональное создание, Деворак. – Homo sum, humani nihil a me alienum puto, – ответил тот. – Вот как? – Вальдемар едва заметно усмехнулся. – И что же вы разумеете под этим «человеческим»? Errare? – Нет, – Джулиан качнул головой и вдруг подался вперёд, перехватил его ладони. Позволил себе самую нежную, самую искреннюю улыбку и шепнул, глядя ему в глаза: – Amare, профессор. Amare humanum est. Эпилог Третьекурсники мало чем отличались от едва зачислившихся перваков. Так же галдели, так же сидели на партах, так же, оставленные без присмотра, стремительно превращались в толпу обалдуев из средней школы. Эволюционировали, но назад. Разве что сделались понахальнее и уже не боялись таскать кофе с энергетиками – если не чем-нибудь покрепче, – прямо в аудиторию. Когда дверь внизу амфитеатра отворилась, вся эта клокочущая масса растеклась по рядам и наконец угомонилась, хоть и не до конца. Тонкая двурогая фигура больше не вызывала былого первобытного страха. За два года тесного знакомства ко всему приноровишься. Даже к профессору Вальдемару. – Добрый день, дорогие коллеги, – сухой вежливый голос перекрыл приглушённое гудение зала. – Поздравляю вас с началом семестра и переходом на новый круг ада согласно дантовской классификации. Кто мне скажет, исключая Лимб, на каком уровне вам предстоит находиться и какие страдания, соответственно, выносить? – А что, есть варианты? – донёсся голос с галёрки. – Для вас, Моргассон, нет, – отозвался Вальдемар. – У вас отдельный пояс в городе Дит – за свершение насилия над терпением своих учителей и наставников. Там бесы заставляют пересказывать слово в слово учебники по хирургии и за каждую ошибку обрушивают град тумаков на головы страдальцев. – А, ну прям как дома, – махнул рукой Люцио и заулыбался в ответ на смешки со всех сторон. – Итак, – Вальдемар расправился с бумагами на кафедре и обвёл аудиторию взглядом, – несколько слов об изменениях, затронувших текущий период. Количество пар со мной у вас снова сократилось – можете радоваться. Экзамен по смежным с профессором Сатринавой аспектам у вас принимаю я – можете прекращать радоваться. Во многом финальная оценка будет складываться из ваших письменных работ на протяжении семестра. Что ещё… – он задумчиво пробежался пальцами по страницам записной книжки и добавил: – О! Ряды редеют. Если не ошибаюсь, трое у вас отчислились, но это вы и сами должны знать. Надеюсь, в остальном вся группа присутствует в полном составе. – Деворака нет, – подали голос из зала. – Но он, вроде, не отчислен… Вальдемар кивнул: – Нет, не отчислен. Мистер Деворак великодушно согласился ассистировать мне в ряде научных исследований. Так что ему пришлось уйти в академический отпуск. – Ясное дело, по декрету, – фыркнул Люцио. Аудитория снова захихикала, обмениваясь многозначительными лукавыми взглядами. А Вальдемар ничего не ответил. Только улыбнулся – загадочно.